– Не стоит ни о чем беспокоиться, у нашей семьи все под контролем. Тебе лучше подняться в свою комнату и отдохнуть. Я сейчас немного занят, как видишь.

Как я и думала, отец даже не удосужился хотя бы просто попытаться выслушать меня. Он никогда не старался решить какую-либо проблему, когда страдал кто-то из наших людей, если только проблема не касалась лично его семьи или поддерживающих его действия аристократов.

А даже если и касалась, если у нее имелся хоть какой-то шанс создать неприятности в будущем, пусть даже незначительные, он все равно предпочитал сидеть сложа руки ровно до тех пор, пока не почувствует первое приближение последствий своего бездействия. То есть он всегда «решал проблемы по мере их поступления», не раньше. И не имело значения, сколько других, не представляющих для него интереса людей, успевало пострадать.

Прекрасно. Желая обсудить с ним сложившуюся непростую ситуацию, я вновь оказалась в его кабинете в качестве не более чем декорации, как и узорчатая ваза с яркими пурпурными астрами на столе.

Судя по его расслабленному состоянию, он действительно ни о чем не беспокоился.

Но я не являлась им, и была не способна на это.

– Матушка тоже погибла от рук чудовищ, – тихо и твердо напомнила я, не глядя на него, потому что не хотела видеть безразличие в этих голубых глазах, какие тоже унаследовала. – Посланный Вами спасательный отряд явился с сильным запозданием на два дня, когда ее труп, лежащий неподалеку от опрокинутой кареты, уже успел остыть. Полагаю, причиной задержки подкрепления стало отсутствие благородной крови в ее жилах?

Не дожидаясь ответа, я развернулась и быстро зашагала прочь из комнаты.

Во мне не кипела злоба, мое сердце не снедала ненависть, нет, просто в этот момент я окончательно решила для себя, что мой отец не тот человек, к совести которого можно было бы воззвать.

Потому что совести у него не было.

– Малием. Малием, вернись сейчас же! – Его сердитый низкий голос угрожающе прозвучал за моей спиной, когда я уже переступила порог и оставила полуоткрытые двери позади себя.

А в следующий момент до меня донеслись обрывки его извиняющихся фраз, обращенных к «дорогим гостям». Гостям, которые спокойно продолжали распивать вино и играть в карты, пока я задавала отцу неудобные вопросы, упоминая страдания людей. Простых живых людей.

Негодяи, лишенные всякой человечности. И таким являлось все дворянство герцогства Кровавой Рябины, чьи богатые земли были окружены магией вечной осени, скрывавшей нас от трех других семей в бушующем вихре ветра и кружащихся в нем кленовых листьев.

По непонятной причине я проснулась, когда за полуприкрытым шторами окном царила кромешная тьма, а сам дворец погрузился в гробовую тишину. Судя по всему, стояла уже глубокая ночь.

Нахмурившись, я перевернулась на другой бок, чувствуя, как неприятно хрустнула рука, которая каким-то образом умудрилась онеметь. Темно-алое одеяло казалось непривычно жарким и тяжелым, буквально удушающим, а в висках жгло и пульсировало. В горле пересохло, и каждый глоток скапливающейся слюны давался с трудом.

Взглянув на тумбочку, я обнаружила наполовину полный кувшин с водой, но самого стакана не нашла. Конечно, я могла бы утолить жажду прямо из кувшина, но мне не хотелось попасть в неловкую ситуацию и стать причиной глупых слухов о моем отсутствии манер, если кто-то из служанок неожиданно войдет в спальню и увидит эту картину.

– Лула, – сдавленно, хрипло позвала я, после чего прочистила горло и повторила попытку, уже громче и отчетливее.

Но никто не ответил.

Приняв сидячее положение, я провела прохладной рукой по вспотевшему лбу. Глаза были до невозможности усталыми, словно налитыми свинцом.

– Лула, принеси воды! – На этот раз мой оклик разнесся по всем покоям. Но, к своему удивлению и постепенно накатывающему возмущению, я поняла, что моя личная служанка отсутствует.

Что происходит? Где может быть Лула в столь поздний час? Неужели отец вызвал ее после вчерашнего, чтобы отчитать за то, что она не смогла меня остановить?

Сердце едва заметно ощутило укол вины. Я неохотно коснулась босыми стопами холодного паркетного пола, чувствуя, как по дрожащему от озноба телу пробегает очередная волна мурашек. Слегка покачиваясь, поднялась с кровати и направилась к шкафу, чтобы достать оттуда свой шелковый халат молочного оттенка.

Коридор встретил меня привычным полумраком – почти таким же густым, как и днем, но гораздо более плотным. Перед глазами то и дело мелькали разноцветные точки, а свет от канделябра, хоть и тусклый, все равно больно бил по глазам, заставляя щуриться.

Шорох моих мягких бежевых туфель без каблука едва слышно доносился отовсюду, отражаясь от массивных каменных стен. Один за другим портреты в золотых старинных рамах с бывшими правителями герцогства смотрели на меня, сверкая в янтарном свете, и моему сонному сознанию казалось, что аристократы, изображенные искусной кистью мастера, внимательно следят за каждым моим движением.

Я невольно поежилась от собственных мыслей.

Матушке тоже всегда становилось не по себе, когда она ходила по этим коридорам. А в особенности ночью, когда из-за спустившейся тишины казалось, что время словно остановилось и все существа вне его власти смотрели в эти секунды лишь на тебя одну.

Поэтому она постоянно брала с собой дополнительную свечу, создавая тем самым еще больше света вокруг себя.

Отец часто сердился на нее из-за таких вещей, называя их глупыми, детскими. Раздражался, говоря ей, чтобы она перестала вести себя, как ребенок.

Из-за тяжелого прошлого и не менее тяжелого детства в ее голове засело множество страхов, которые уже прочно укоренились там, но, несмотря на свою хрупкость, внутри она оставалась сильной женщиной, которая неустанно боролась с ними, каждую минуту, каждую секунду, снова и снова, и в конце концов побеждала.

Я гордилась своей матерью. Гордилась той пленной простолюдинкой из некогда павшего летнего герцогства Золотых Солнц, которая, подвергшись надругательству и впоследствии забеременев мной, не поддалась отчаянию, а сумела взять себя в руки: с помощью хитрости и внешней привлекательности доказать свою полезность главе семьи Кровавой Рябины, тем самым сохранив себе жизнь.

И сохранив жизнь мне.

Матушка…

Что-то почти неуловимое, давно забытое зашевелилось где-то глубоко внутри меня, заставив опешить.

Эта тоска по утраченному родителю казалась весьма странным чувством, если учесть, что моя матушка умерла, когда я была еще ребенком. Ведь прошло столько времени, и все грустные эмоции, которые я испытывала, слушая рассказы о ее жизни, о ней самой, произнесенные устами доброй пожилой экономки, которая очень любила ее и относилась к ней, как к родной дочери, должны были уже давно притупиться.

Как странно. Кажется, что между ребенком и родителем и впрямь существовала некая нерушимая связь на духовном уровне, связывающая их души.

За этими раздумьями я не сразу заметила, как дошла до гостиной, где порхали две крошечные бабочки, – одна ярко-желтая, другая насыщенно-красная, – освещая небольшую часть комнаты своим приглушенным светом. Каждый взмах их крыльев сопровождался почти неслышным серебряным звоном.

Мы часто использовали таких маленьких осенних духов герцогства, которые жили в этих землях вот уже как тысячи лет, для помощи по хозяйству и других мелких дел. Им не требовалась ни пища, ни отдых, а сами существа, казалось, были только счастливы служить правящему в этих краях роду Ни́мфали.

По крайней мере, они никогда не выражали своего недовольства. А может, дело было в том, что они просто не могли этого сделать, даже несмотря на желание.

Почти пустой графин и два стакана уже ждали меня на столе, окруженном мягкими креслами. Я намеренно не пошла в столовую, не желая случайно встречаться с кем-то из поваров или, того хуже, с особо болтливой прислугой, и отправилась в гостиную, точно зная, что там найду чистую воду.