– Да.

Джейкоб смотрит на отца.

– Я упал и поранился. Но я храбро себя вел.

– Как ты упал?

Джейкоб быстро бросает взгляд на Холли.

– Споткнулся на террасе у бассейна.

Холли опять чувствует себя отвратительно и избегает смотреть Дэниелу в глаза.

– Мы в самом деле очень признательны тебе за помощь с этим малым. Сара говорит, вы с ним потрясающе ладите. Он у меня в жизни на первом месте. – Дэниел улыбается Джейкобу во весь рот.

Джейкоб быстро сгибает и разгибает по два пальца на каждой руке.

– Потому что я родился одиннадцатого одиннадцатого!

– Одиннадцатое одиннадцатого. Твои любимые числа. И мои тоже!

При виде простоты и естественной близости в отношениях Джейкоба с отцом у Холли становится тепло на душе.

– Сара у себя в красной комнате? – интересуется Дэниел. – Как обычно? – Последний вопрос был явно произнесен с ударением.

– У вашей жены большой талант. Мне нравятся ее фотографии. – Холли чувствует потребность защитить Сару, доказать ценность ее работы.

– Совершенно точно одно: фотография для нее – это хороший способ отвлечься.

Холли внутренне ощетинивается, но вслух ничего не говорит. Она наклоняется к Джейкобу и взъерошивает его волосы.

– Повеселись сегодня с другой няней, мой мальчик. – К своему удивлению, она чувствует укол ревности из-за того, что кто-то другой будет находиться в этом доме и заботиться о ее подопечном. Дэниелу она говорит:

– До встречи в клубе «Каньон» сегодня вечером.

Холли выходит из гостиной под звуки воодушевленного щебетания Джейкоба, стихающие по мере ее удаления. По пути к выходу она сталкивается с Сарой. Та что-то протягивает Холли. Брелок с миниатюрной пилочкой для ногтей.

Сердце Холли останавливается. Она громко сглатывает и берет с ладони Сары протянутый ею предмет.

– Это лежало на лестнице в цокольный этаж. Наверное, твое?

– Да, – сдавленным голосом отвечает Холли. Она прокашливается. – Спасибо. Мы с Джейкобом играли. Наверное, выпал из кармана.

По лицу Сары проскальзывает какая-то тень. Ее взгляд направлен на шорты Холли с глубокими карманами. И тут к ним подходят Дэниел с Джейкобом.

– Привет, мои роднули, – обращается к ним Сара, обнимая сына и целуя мужа в щеку. – Ты пришел только что? – спрашивает она у Дэниела.

– Ага, – отвечает муж. – Только вошел.

Хотя это не совсем правда. Холли прикидывает, сколько времени ему требуется, чтобы дойти от бунгало до дома. Чем он там занимался, в своей «мужской берлоге», в которую запрещено заходить Джейкобу?

– Ну, значит, вы с Холли познакомились? – спрашивает Сара.

– Да, – отвечает Холли.

– Я говорила Дэну, как нам с тобой повезло, что ты уже чувствуешь себя членом нашей семьи. Доверие ведь очень важно. Понимаешь? – Говоря это, Сара кладет руку на талию мужа. Он не обращает на это никакого внимания. Дэниел достает свой телефон и что-то печатает. – Ой, чуть не забыла! – Сара хватает со столика в прихожей связку ключей, отцепляет один ключ и протягивает Холли. – Я сделала для тебя ключ от дома. Так вы с Джейкобом сможете выходить и приходить, когда захочется.

Холли берет ключ, осторожно зажимая в ладони, будто хрупкий горшочек с золотом.

– Спасибо, – говорит она. – Я это очень ценю.

«Доверие ведь очень важно».

Эти слова вызывают у Холли чувство дурноты. Она шпионила за Сарой. Она подорвала ее доверие. Но только теперь до нее доходит, что она, возможно, шпионила не за тем человеком. И не в том месте.

Мистер Блинкерс взирает на меня с нижнего яруса кровати, а я давлюсь слезами. Как это вообще возможно? К утру вчерашнего дня наш дом в Ванкувере практически опустел. Рабочие забрали все предназначенные для отправки коробки, а мебель мы продали или раздали. Джейкоб ничего не говорил весь день до самого отъезда в аэропорт вчера вечером, пока не сообразил, что нигде не может найти мистера Блинкерса. А потом его понесло. Я его успокаивала, а Дэниел тем временем обыскал каждый угол дома, бунгало и бассейн. Кролик исчез. Джейкоб был вне себя, а мы ничего не могли поделать, потому что должны были успеть на рейс в Торонто.

Возможно, Джейкоб оставил кролика во дворе? Но что, если Холли сама взяла его? Она ведь так и не вернула мне ключ. И она единственная знала о том, как сильно Джейкоб любит эту мягкую зверушку именно из-за того, что это был ее подарок. Она заставила его полюбить этого кролика. Она всех нас заставила себя любить.

Минимум косметики и этот шикарный золотисто-каштановый каскад волос, рассыпавшийся по ее загорелым плечам. Она без усилий завлекла Джейкоба в сети своего обаяния. Она вселяла уверенность, порождавшую во мне зависть и благоговение. Гордиться тут нечем, но так оно и есть. В ее возрасте я не была беззаботной. У меня не было такой привилегии. И к двадцати двум годам я успела обзавестись семилетним стажем работы параллельно с учебой. Моей единственной отдушиной была фотография. У меня не было ни ухажеров, ни выпускного платья, ни шикарных светских мероприятий, куда я могла бы пойти со своим отцом. Мне не дарили машин.

И все же я понимаю, что была к Холли несправедлива. Может, от нее исходила уверенность, но не счастье. Я знала, что она ранима и одинока. Я поняла это по тому, как она меня обнимала, таяла в моих объятиях, будто я… будто я была ее матерью.

Ей не хватало любви. А мы с Джейкобом были рады щедро поделиться ею с Холли. Но в ее глазах было что-то еще – пугавшая меня пустота. И пугающая до сих пор. Она подталкивала меня к мыслям о том, как далеко может зайти Холли ради того, чтобы заполнить эту пустоту? И что именно она хотела найти в нашей семье?

Теперь, глядя на сидящую передо мной мягкую игрушку, я жалею о том, что мало слушала свой внутренний голос. Я жалею, что просто отмахнулась от своих страхов, свалив все, как обычно, на паранойю.

Я беру мягкого кролика в руки и прощупываю, ища острые предметы, камеру, провод.

Там ничего нет. Кролик оказывается просто кроликом.

Вот до чего я дошла.

До разговора о мистере Блинкерсе с Дэниелом я положу кролика в коробку и уберу в примыкающую к спальне гардеробную, где до него не доберется Джейкоб. Я открываю коробку с нашими паспортами и свидетельствами о рождении и кладу игрушку туда. Когда я с силой запахиваю створки коробки, руки у меня дрожат. В гардеробной темно, и я вылетаю оттуда, едва переводя дух.

Ладно, думаю я. Если за мной кто-то – или пусть это будет Холли – следит, пытаясь запугать, я тоже буду следить за ним.

Я знаю, что Дэниел уехал с Джейкобом в магазин на арендованной машине. Они еще не вернулись, но я могу ходить пешком. По дороге из аэропорта Пирсона мы проезжали мимо магазина электроники недалеко отсюда. Свежий воздух мне не повредит, к тому же надо выбраться из этого темного дома с его гнетущей атмосферой и не поддающимися разгадке секретами.

Я выхожу из дома, запираю за собой дверь и обозреваю улицу. Все спокойно. Я иду по мощеной подъездной дорожке и замечаю мужчину. С кружкой в руке он сидит на крыльце дома из серого кирпича, расположенного прямо напротив нашего. Крыльцо узкое, как у всех домов в этом квартале. Там нет места даже для стола. Просто белый пластиковый крутящийся стул справа от коричневой входной двери.

Он неотрывно на меня смотрит. Я изучаю его: худое, вытянутое лицо изможденного вида; тонкие волосы соломенного оттенка; острые узловатые колени, выпячивающиеся под рыжевато-коричневыми штанами. Мог ли он установить камеры у нас в доме? Это смешно, и я снова ловлю себя на том, что поддаюсь мною же раздутой панике.

Надо подойти и представиться, как полагается нормальной соседке, но я не чувствую в себе желания. Да и взгляд у него не очень-то дружелюбный. Поэтому я направляюсь в конец Сиреневой аллеи, потом возвращаюсь назад. Он по-прежнему на меня смотрит. Проигнорировав его, я поворачиваю налево к витиеватой вывеске, гласящей: «Добро пожаловать в Блоссом-Корт – ваш район».