При виде мужниного волнения я тут же переключаюсь в режим защиты.

– Какого черта происходит? – вопрошаю я. – За каким хреном здесь вообще оказалась камера?

Дэниел стискивает меня в объятиях.

– Сейчас позвоню агенту по недвижимости и спрошу, что ей известно про эту камеру. Может, осталась от предыдущих жильцов.

Я облегченно выдыхаю, что Дэниел не отмахнулся. В кои-то веки я не раздуваю из мухи слона. В кои-то веки я не истеричка.

Он выпускает меня из объятий и направляется вниз звонить. Я остаюсь в холле второго этажа возле лестницы. Невидимая паника у меня внутри нарастает. В груди все мучительно напрягается под тяжестью моих тайн.

– Что я натворила? – шепчу я.

Через несколько секунд Дэниел уже поднимается по лестнице и останавливается рядом со мной.

– Я оставил Кортни, агенту по недвижимости, сообщение. И еще я получил электронное письмо о том, что коробки с нашей одеждой и прочими вещами привезут в понедельник.

– Хорошо. Надеюсь, Кортни скоро перезвонит, – отвечаю я.

– Почему бы тебе не заняться чем-нибудь для себя? Может, вещи разберешь пока? А я займу Джейкоба. Пойдем подышим с ним свежим воздухом и заодно зайдем за продуктами. По дороге из аэропорта мы проезжали торговый центр минутах в пятнадцати отсюда. – Он нежно прижимается своими губами к моим. – Не беспокойся, – велит он мне. – Не делай поспешных выводов. Уверен, что все объяснится. Ничего страшного.

У меня в животе появляется ощущение порхающих бабочек, которое муж до сих пор дарит мне спустя шестнадцать лет совместной жизни. Я познакомилась с Дэниелом, будучи двадцатипятилетней бариста – он похвалил мои фотографии, которые управляющий кофейней разрешил повесить на стене за стойкой. Я залилась краской неожиданного волнения от встречи с симпатичным мужчиной в безупречном костюме, которому понравились мои работы, да и сама я, кажется, тоже. Я защитила диплом по изящным искусствам, отучившись на полную стипендию в Университете искусств и дизайна имени Эмили Карр, однако престижное образование не позволило мне устроиться на желаемую работу, хоть как-то связанную с фотографией. Дэниелу было двадцать шесть, он работал программистом, а по вечерам учился в бизнес-школе. С ним я обрела стабильность, которой была лишена с тех пор, как от сердечного приступа умер мой отец. Мне было тринадцать, и это случилось как раз накануне моего бат-мицва[1]. Празднование не состоялось, но не из-за того, что еще продолжался период шивы[2], а из-за того, что мы больше не могли себе этого позволить.

Однако это ощущение бабочек только заново разжигает во мне остатки гложущего подозрения, что он от меня что-то скрывает. Что перешептывания украдкой и странные взгляды, которыми он обменивался с Холли, в общем-то, не просто плоды моего воображения. Что он спал с нашей няней или собирался.

Дэниел снова меня целует.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Мы начнем все сначала.

Дэниел прав. Прошлое остается в прошлом. Все это глубоко похоронено. А переезд поможет нам снова сблизиться. Все будет хорошо, если я не дам беспокойству себя одолеть.

Но как только Дэниел берет Джейкоба за руку и они направляются к двери, меня всю без остатка поглощает жгучая тревога. Мне хочется обыскать дом на предмет других камер. Если ни одной не найдется, просто буду знать, что я параноик.

Я перехожу из одной безликой комнаты в другую, шарю на кухне. Просматриваю внутренности черных матовых шкафчиков, вожу рукой по деревянной обшивке стен. Свет поступает только через раздвижную стеклянную дверь, ведущую в маленький, но чистый задний дворик. Длинные, похожие на пальцы ветки ясенелистного клена скребутся в окно второго этажа. В кухне на потолке установлен детектор дыма, и в груди у меня все перехватывает от беспокойства. Я снова могу вздохнуть только после того, как понимаю, что он совсем не похож на тот, что висел на потолке хозяйской спальни. Глазка видеокамеры нет.

Я направляюсь в соседствующую с кухней гостиную. Сканирую взглядом потолок. Ничего. Открываю встроенный шкафчик. В белой электрической розетке на стене торчит какая-то странная штуковина. Я опускаюсь на пол. Розетка на шесть гнезд, и три из них заняты. Справа есть пустое гнездо. А над ним, прямо в розетке виднеется крошечный глазок.

Голова гудит. Я вскакиваю на ноги, пулей вылетаю на кухню и начинаю резко, с остервенением выдвигать ящики. Мне на глаза попадается малярный скотч. Я зубами отрываю кусок и заклеиваю странную розетку.

Следующий на очереди большой холодный цокольный этаж в более светлых тонах. Я замечаю маленький белый кубик, прикрученный к белому шкафчику в основном помещении. Подтащив кресло, я встаю на него и отрываю прибор от дверцы. У меня на ладони лежит скрытая камера размерами два на два дюйма.

Я продолжаю поиски. В помещении для няни ничего нет. Перехожу на третий этаж. В двух из трех комнат камер нет. Остается проверить еще одно место: спальню Джейкоба. Но прежде, чем зайти туда, я стараюсь поразмышлять логически. Возможно, у предыдущих жильцов были дети и они установили камеры в качестве видеонянь, как и я.

Дверь открыта. На нижнем ярусе кровати у стены что-то лежит. Я подхожу ближе. Нет. Этого не может быть. Просто не может.

Но это так.

Это мистер Блинкерс – потерянная мягкая игрушка сына.

У меня под кожей шевелится ужас. Мы оставили эту игрушку в Ванкувере. Мы нигде не могли ее найти.

Кто-то, кому известно, насколько важен для моего сына мистер Блинкерс, приехал за нами сюда, в Блоссом-Корт. И это может быть только один человек. Холли.

В пятницу утром, как и каждый день, будильник Холли надрывается в семь тридцать. Ворочаясь в кровати, она чувствует запах ванили и расплавленного шоколада от своих волос. Накануне они с Сарой и Джейкобом пекли печенье, смеясь и шутя, прямо как в кино. Холли бы ни за что не подумала, что работа няней может быть такой веселой и приносить такое глубокое удовлетворение. Но последние пять дней, и особенно то время, что они с Сарой проводили на террасе по утрам, а иногда и в конце дня, уже сделали это лето лучшим в жизни Холли.

К среде у них установился идеальный распорядок. Холли приходит в девять, с полчаса они с Сарой пьют кофе на террасе, пока Джейкоб играет в баскетбол или катается туда-сюда по дорожке на самокате. Потом Сара удаляется в свою красную комнату, и Холли присматривает за Джейкобом на протяжении дня. Мужа Сары, Дэниела, она так до сих пор и не встретила, поскольку ко времени ее появления он уже уезжает на работу, а когда она уходит в четыре часа, до его возвращения остается еще много времени. Спустя несколько дней она по-прежнему чувствует себя в своей тарелке. У нее такое чувство, что в этой семье у нее есть свое место и нужная работа.

Еще Холли порой представляет себе, что это ее дом. У Голдманов все совсем не так, как у нее. Это настоящий дом. Холли разрешают есть в любом месте, где она пожелает, и ей не приходится волноваться из-за острых углов и стеклянных произведений искусства, которые можно ненароком разбить. Джейкобу нравится все, чем они занимаются. Вчера он сидел у Холли на коленях, и она рисовала буквы у него на спине.

Когда в гостиную вошла Сара, она засмеялась:

– Творческий подход к обучению орфографии.

– Я правильно отгадываю каждую букву! – Джейкоб повернулся и потребовал: – Давай посложнее, Холли. Я хочу показать маме, как у меня получается.

Она подчинилась, и признание в глазах Сары вместе с восторгом от достигнутого на личике Джейкоба стали для нее лучшей наградой, чем все деньги мира.

В лице Сары Холли видит такую мать, какой она всегда представляет собственную. Она не то чтобы идеальна – это не так. Она постоянно беспокоится о том, что Джейкоб ест: «Надо кушать побольше овощей, Джейкоб. Тебе нужны витамины!» Когда бы они ни вышли на улицу, Сара всегда бежит за ними вслед: «Не забудьте солнцезащитный крем!» Она то и дело целует сына, даже несмотря на то, что Джейкоб иногда уклоняется. И он знает, что она всегда рядом ради него. И знает о том, что Холли тоже.