Русская внешняя политика традиционно ориентировалась на Германию и Австрию. Несмотря на войны с Пруссией в 18 веке, на то, что с Австрией отношения бывали прохладными, русская политика в этом отношении была достаточно стабильной. Но в конце 19 века ситуация начинает меняться.

После того как в 1870 году Пруссия разбила Францию, объединила вокруг себя Германию и провозгласила Германскую империю, в центре Европы возникло сверхмощное и монолитное государство (разница между баварцами и саксонцами была абсолютно несущественной), которое не скрывало своих достаточно агрессивных намерений. Правда, пока во главе Германии стоял канцлер Отто фон Бисмарк, нам опасаться не было оснований, потому что у Бисмарка, великого недоброжелателя России, была, тем не менее, очень трезвая голова, и он завещал своим преемникам-дипломатам никогда не воевать с Россией. Он не любил Россию, он говорил, что неплохо было бы провести какой-нибудь социалистический эксперимент в России и посмотреть, что из этого выйдет, прекрасно понимая, что к добру это не приведет. Но воевать с Россией он не собирался, и это было принципом его внешней политики. Он трезво смотрел на вещи и понимал, что при всей агрессивности, монолитности и вооруженности Германии не одолеть Россию.

Бисмарк искал союзников поближе, и достаточно быстро сложился так называемый Тройственный союз: Германия, Австро-Венгрия и Италия. На Балканах ситуация складывалась так, что Россия практически потеряла там свое влияние, потому что Румыния нас не любила, Болгария в лице своих правителей была нами недовольна, и там было чрезвычайно сильно австрийское влияние; Турция не хотела нашего усиления и т. д. Фактически у России был единственный друг — правительство Черногории.

В этой ситуации Александр III круто изменил внешнюю политику. Несмотря на то что мирные договоры у нас сохранялись и с Германией, и с Австро-Венгрией, он повел дело к сближению между Россией и Францией. Оценить этот шаг не очень просто. Это была глобальная переориентация русской политики с глобальными последствиями. Дело в том, что немцы воспитывали поколение, которое, как они выражались, должно было закончить начатую работу, под которой они подразумевали победу над Францией в 1870 году. Франция, со своей стороны, ждала реванша, но с некоторым трепетом, понимая, что одолеть немецкого колосса она сама, пожалуй, не сможет.

Поэтому когда Александр III перестал доверять Германии, то в Париже и Петербурге зародилась мысль о том, чтобы поставить немцев между двух огней, или между молотом и наковальней, причем роль молота, а точнее сверхмощного гидравлического пресса (или, как тогда выражались, парового катка) должна была играть Россия. Началось все с предварительных переговоров, поездок военных атташе, официальных визитов и т. п. Официально меморандум о наших дружественных отношениях с Францией был опубликован только в 1895 году. До того никаких официальных подтверждений не было, хотя уже существовала военная конвенция, где было совершенно четко сформулировано, кто и что делает в случае нападения третьей страны на союзника. Это определило русскую политику не только на два последующие десятилетия, но и, можно сказать, на всю первую половину 20 века, несмотря даже на то, что к власти в России пришли большевики.

Александр III, не любя ни кайзера, ни его дипломатов, заключил, тем не менее, так называемый договор перестраховки, который должен был удерживать Германию в определенных рамках, потому что официально мы оставались союзниками.

С Англией переговоры шли значительно сложнее, и союзниками Англии мы стали уже в начале XX века.

Внешняя политика подкреплялась отчасти и внутренней. В Прибалтике проводилась политика русификации. Состояла она в том, что немецкий язык вытеснялся русским, а местные языки не трогали. Если употреблялся немецкий язык, то требовалось употреблять русский, но если вы хотите издавать при этом эстонскую газету, латышский журнал или писать литовские романы — сделайте одолжение. Поэтому к началу советской власти в Прибалтике издавалась масса периодики и беллетристики на национальных языках, были национальные школы. На это русификация не распространялась. Не трогали также ни католическую, ни протестантскую церковь. Просто вытесняли германское влияние, справедливо полагая: или русское влияние — или германское. Другого быть не могло.

Остается сказать еще о том, что имело место на Дальнем Востоке. Переселение в Сибирь начинается с того момента, когда начинает прокладываться Великая дорога — Транссибирская магистраль. Прокладывать ее начал граф Витте, и эта колоссальная дорога от Урала до Владивостока была проложена за смехотворно короткий срок в несколько лет. Она и сейчас является основной трассой. Трудно себе представить, но даже сейчас современный поезд идет от Москвы до Владивостока 6 или 7 суток.

Дорога эта прокладывалась весьма любопытно. Во-первых, стимулировалось переселение в Сибирь малоземельных крестьян. Они получали там весьма значительную землю и возможность вести хозяйство, для чего обязаны были отработать какое-то время на строительстве железной дороги. Но работать они должны были только в том месте, где поселились, а не ехать за железнодорожниками все дальше и дальше от дома. К строительству привлекались ближайшие деревни, но не насильственно: мужикам было {95} выгодно подвозить песок или работать лопатой. Когда рельсы прокладывались, и строители продвигались дальше, подключалось население следующей деревни — такова была традиция вообще при строительстве дорог, так было и в Сибири. Дорога эта прокладывалась фактически для двадцатого столетия, она стала основной магистралью, но которой пошли полезные ископаемые из Сибири.

Вторая проблема — внешнеполитическая. Русская торговля и промышленность начинают быстро обживать северную часть Китая, подходящую к границе, в частности Манчжурию. Русский элемент начинает проникать туда чрезвычайно активно, и до конца 1930-х годов, когда там появились коммунисты, русская эмиграция чувствовала себя в Харбине и других городах как дома. Вскоре в орбиту русских интересов попала и Корея, что привело к столкновению с Японией, поскольку это островное государство, не имевшее собственных источников сырья, претендовало на Корею как ближайшую к ней материковую землю. Это столкновение интересов и привело к Русско-японской войне.

Владивосток был замерзающим портом. Порт незамерзающий был получен в результате договора с Китаем, отдавшим нам в аренду на десятки лет Порт-Артур — незамерзающую гавань, правда, со сложностями прохода с внутреннего рейда на внешний и наоборот вследствие океанских приливов и отливов. Туда была подведена дорога, стал строиться русский торговый город Дальний.

Япония была молодым государством, полностью милитаризованным и готовым защищать свои интересы. У нас же кроме торговли и некоторой промышленности на Дальнем Востоке не было ничего, флот приходилось гнать вокруг всего земного шара (вокруг Африки, через Индийский океан и т. д.). Индустрии настоящей там не было, следовательно содержание армии и флота зависело от железной дороги или от морских путей, и это был слишком дорогостоящий вариант.

Не буду рассказывать историю этой войны — существует немало художественной и исторической литературы (роман «Крейсер «Варяг» Сергеева, «Порт-Артур» Степанова и т. д.), где достаточно точно излагается ход событий. Можно почитать и мемуары графа Витте, где автор превозносит свои дипломатические успехи: он сумел заключить мир с Японией, отдав Курилы и половину Сахалина. Эту войну вел фактически Забайкальский округ своими силами, и вел плохо. Реального представления о том, что происходит, не было ни в Генеральном, ни в Морском штабе. И как воевали (хотя там было немало героических страниц), так и вели дипломатические переговоры, не позаботившись узнать: а что, собственно, происходит с Японией? Япония, несмотря на все победы, находилась на грани экономического краха, и через несколько месяцев, японцы, вероятно, сами пошли бы на мирные переговоры.