Заканчивая обзор внешней политики России последнего периода царствования Екатерины, мы будем говорить о второй Русско-турецкой войне и о разделах Польши.

Совершенно очевидно, что турки не были довольны исходом первой русско-турецкой войны. Они потеряли Крым, российский флот появился на Черном море, русские войска чувствовали себя достаточно спокойно на левом берегу Днепра. Турки, естественно, жаждали реванша. Англия ничего не имела против, если Турция опять начнет войну с Россией, Франция поддерживала ее в этом вопросе, такую же позицию занимала и Пруссия. У Пруссии был свой расчет: если Россия опять увязнет в турецком вопросе, то в решении всех проблем, связанных с Польшей, Пруссия получит значительный перевес.

Екатерина хорошо ориентировалась во внешнеполитических событиях и тонкостях европейской политики и предприняла в своем роде беспрецедентный шаг: весной 1787 года, отвечая на многочисленные приглашения Потемкина, она совершила свою знаменитую поездку в Крым. Поездка была устроена с невероятным размахом. Это было настоящее путешествие, в котором Екатерину сопровождал весь ее двор и весь дипломатический корпус. На встречу с русской императрицей приехал король Польши Станислав Понятовский, а в Херсон прибыл австрийский император Иосиф. На юге России были сосредоточены войска, предусматривались смотры. Таким образом, эта поездка была задумана как демонстрация мощи России, ее уверенности в себе во всех вопросах, связанных с русским Югом. И если говорить о деталях этой поездки, то следует отметить, что Екатерина действительно наблюдала военные смотры, самым важным из которых, в Кременчуге, командовал Суворов, показавший совершенно удивительную выучку войск. Екатерину здесь было трудно провести на мякине: насмотревшись в своей жизни на войска, она прекрасно умела отличить показуху от реальной силы. Она осмотрела также флот (по некоторым сведениям, Потемкин прибегнул здесь к эффектному приему: в одном из дворцов он подвел ее к занавешенному портьерой окну. Окно было внезапно раскрыто, и императрица увидела стоящие в бухте русские корабли, которые по сигналу стали отдавать ей салют). Она побывала в Крыму, оценила его климат, красоту природы и очень выгодное положение.

Во время бесконечных празднеств и увеселений родились анекдоты о «потемкинских деревнях». Из этих анекдотов следует, что якобы Потемкин в то время, когда императорские галеры стояли ночью на Днепре, приказывал перегонять огромные стада коров и быков с места на место ниже по течению. В нужных местах были развернуты какие-то декорации, имитирующие различные постройки. Екатерина все это созерцала со своей галеры и с берега, и вся эта показуха стала называться «потемкинской деревней». Это выражение прочно вошло в наш язык, но вся прелесть в том, что «потемкинских деревень», похоже, все-таки не было. Другое дело, что Потемкин надувал кое-где дипкорпус, но надувательство это носило все же характер дипломатического воздействия, а Екатерину он обманывать не собирался. Он прекрасно понимал, что все слабости и силу она знает не хуже него, и в своей переписке, касающейся самых разных вопросов — и строительства флота, и устройства армии, он никогда ей не лгал. Наоборот, писал предельно откровенно. Поэтому скрывать от нее истинное положение дел ему было совершенно не обязательно.

В Херсоне произошла одна знаменательная встреча. К генералу Суворову подошел незнакомый офицер, и, посмотрев на него, спросил, знает ли его Суворов. Генерал посмотрел на него, мгновенно вспомнил это лицо и шепотом, поскольку незнакомец хотел сохранить инкогнито, сказал: «Не знаю, но, говорят, вы император австрийский». В ответ он услышал: «А я уверен, что говорю с русским фельдмаршалом». В ту пору Суворов фельдмаршалом еще не был.

Готовясь к войне с Турцией, Екатерина сумела договориться с Австрией о военном союзе. Это был крупнейший внешнеполитический успех, потому что проблемы, которые предстояло решать, стали значительно проще. Австрия могла выставить довольно крупные силы, и таким образом Турция как бы заранее обрекалась на очень серьезное потрясение. Турки шли к войне совершенно откровенно, и если путешествие Екатерины состоялось в конце весны, то осенью турки в ультимативной форме потребовали, чтобы русские вывели свои войска из Бессарабии, а затем потребовали возвратить Крым и объявили войну.

Мы уже говорили о том, что России всегда нужна раскачка. В 1787 году особых событий не произошло. Более того: русский флот, которым тогда командовал Войнович, был рассеян во время бури. Некоторые корабли очень сильно пострадали; один из них был пригнан ветром прямо в Босфор и, естественно, был пленен турками. Потемкин невероятно болезненно переживал неудачу, впал в состояние {41} тяжелейшей хандры, писал о своем полнейшем отчаянии Екатерине, а она его ободряла. Она не очень обращала внимание на хандру «великолепного князя Тавриды», прекрасно понимая, что это пройдет и все постепенно станет на свои места.

Поскольку русские не вели активных действий, турки решили их опередить и на Кинбурнской косе в лимане Днепра, вблизи небольшой крепости Кинбурн, которая как бы контролировала вход в Днепровский лиман, высадили десант. Русского флота рядом не оказалось, и они беспрепятственно высадили пехоту, немного кавалерии, артиллерию, которые находились под прикрытием корабельных пушек. Русские части, которые оказались в этом месте, были готовы к отражению неприятеля, но численного преимущества у них не было. Зато отрядом, который должен был противостоять турецкому десанту, командовал Александр Васильевич Суворов.

Кинбурнское дело — одно из первых в цепи невероятных удач русской армии того времени, и все они связаны с именем Суворова. Победа под Кинбурном была первой, которая показала, что собой представляет этот человек. Когда ему донесли, что турки высаживаются, он не предпринял ровным счетом ничего. Ему сказали, что надо действовать, а не выжидать, а он ответил, что чем больше их высадится, тем больше будет сброшено в море. Суворов знал что делал, хотя достаточно четко представлял себе трудности. Турки действительно высадили свой десант полностью и даже укрепились траншеями, которые во многих местах пересекли Кинбурнскую косу, но тут пробил час, и Суворов начал молниеносными атаками взламывать турецкие укрепления. Последовало несколько кровопролитнейших атак, он сам получил тяжелую рану, но турецкий десант был весь сброшен в море. Пленных было сравнительно мало, а добраться до родных турецких кораблей удалось очень немногим.

Это произвело сильнейшее впечатление на армию, которая в это время уже осаждала турецкую крепость Очаков, но здесь Потемкин вел дело сам. Замечательный организатор и политик, он был весьма посредственным главнокомандующим. Осадив Очаков, он не предпринимал решительного штурма, боясь понести большие потери, и тянул время. Солдаты мерли от эпидемий, плохого питания, погибали в вылазках и в отражении турецких десантов. Суворов, командующий одним из флангов русских войск, совершенно откровенно высказывал свое недовольство такими принципами ведения войны и однажды попытался изменить ход осады. Когда турки позволили себе учинить особенно крупную вылазку, он попытался перестроить войска своего фланга и ворваться в Очаков на плечах турок. Суворов был тяжело ранен, его вынесли из боя. Потемкин, встревоженный происходящим, не догадался развить успех. Пытаясь восстановить очень шаткое, как ему казалось, положение, он отменил атаки турецкой крепости. На его запрос о здоровье Суворова тот ответил знаменитой шуточкой: «Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу». Потемкин болезненно воспринимал подобные остроты, и Суворову был тут же дан отпуск по болезни.