– Ну… как тебе? – его сердце колотилось так, что, казалось, могло вырваться из груди.

– Это так вкусно! – воскликнул Марк, выпив латте за мгновение, как будто это был последний глоток в пустыне. – Какое же оно сбалансированное и совершенное. Теперь буду сюда приходить всегда.

– Так и знал, что подобрал отличные аккорды! – обрадовался Рэй.

– Нет, я про кофе говорил. Твои песни еще зеленые, им не хватает рифмы. – Он наклонился к листам, указывая на строки: «Ты дал мне почувствовать то, что исчезло, то, что во мне давно умерло» и «Моя жизнь – сон, из которого я ищу выход, лишь бы увидеть краски твоего мира в своем». – Я вообще не вижу здесь рифмы.

– Нет, там есть рифма, просто ты поешь неправильно! Сейчас я тебе покажу! – резко возразил Рэй, но в эту секунду в кофейню вбежала толпа подростков, и юный музыкант невольно убавил громкость.

– Что же ты не поешь? Испугался тех ребят? – шутливо подмигнул Марк, указывая на них. – Нет, дело не в этом… хотя, может быть, и в этом. Не люблю петь при посторонних.

– Но даже если бы их не было, тут все равно были бы я и официантка. Так что же ты боишься? – с улыбкой на губах уговаривал его Марк, откусывая кусок круассана.

– Я не боюсь, я стесняюсь, – шептал Рэй, словно его услышат и посмеются. – Просто не люблю петь при чужих.

– Если ты действительно решил стать музыкантом, пора перестать бояться петь перед людьми. – Он старался передать ему уверенность через свои глаза, как будто мог осветить темный уголок его души. – Когда-нибудь тебе придется выступать перед многолюдным залом, на огромной сцене, перед тысячей фанатов! – Он вновь откусил круассан, с тем же настойчивым взглядом.

– Кстати, это же футболисты не из нашего города? – изменил тему Марк, заметив группу подростков в спортивной форме.

–Да, у нас с ними будут соревнования. Они из Эгертона.

– Значит, у вас с ними соревнования? Ну, удачи вам, конечно! – его взгляд выразительно показал, что футбольной команде Уайтуотера никто не сможет противостоять.

– Тупой футбол! Нужно было записываться на программирование, или хотя бы на кружок по рисованию! Как тебе удалось избежать закона Элайджи Рэйфвенкрофта, Марк?

– Фокусники не раскрывают своих секретов! – он вновь повернул взгляд на официантку. – Кажется, я где-то ее уже видел.

– Она учится с нами в одной школе, ее зовут Амелия, – быстро отреагировал Рэй. – Мы с ней на социальную науку вместе ходим.

Марк не смог ее сразу узнать. Она так изменилась с их последней встречи, что он не мог поверить, что перед ним стоит Амелия. – Красивая, да, Рэй? – в его улыбке таился жирный намек, почти как шутка, которая могла взорвать настроение.

– А мне вот не нравится, – ответил Рэй, закатывая глаза. – Почему же? – поинтересовался Марк, готовый слушать любую причину.

– Когда-то давно я начал смотреть на людей как на вещи. В их глазах не было ничего особенного – лишь набор знаний, складывающихся из ярких воспоминаний. Вся их сущность выстраивалась на травмах и ничем более. Но это не всегда так. Если я увижу в человеке живую индивидуальность, то, возможно, и не смогу воспринимать его как предмет. Хотя порой это происходит: переход с личности на вещь может быть мгновенным, но с вещи на личность, увы, нет. Я смотрю на нее как на вещь и никогда не смогу увидеть в ней человека. У моих синих глаз нет обратного пути.

– А как ты смотришь на меня, на Эми, Кейси, Райана?

– Как на индивидов. – Рэй хотел бы сказать больше, но Марк стал самым близким человеком для него в этом городе, и он не решился выложить все на чистоту. Правда была куда сложнее: он не смотрел на Марка и Эмилию как на объекты, но Кейси и Райан для него значили мало. Марк был его настоящим другом, человеком, которому он доверял больше всех. А Эмилия… она была для него чем-то иным, особенным. В ней он видел свет, в котором утопал каждый раз, когда замечал ее изящные жесты, ее легкую улыбку, которая могла согреть даже самые холодные уголки его души.

Он влюбился в нее словно в первый раз – с той самой простотой и силой, когда даже самые простые вещи приобретают значение: ее голос, ее смех, ее улыбка, которой казалось, хватило бы, чтобы осветить весь мир. Рэй понимал, что это чувство – безнадежное. Эмилия была влюблена в Марка, и Рэй не мог ничего с этим сделать. Это знание резало его изнутри, но он все равно не мог перестать думать о ней. Чем больше времени они проводили вместе, тем глубже его чувства. Эмилия стала первой девушкой, которая так запала ему в душу, и каждый ее взгляд словно прожигал его, оставляя глубокие следы.

На Кейси он смотрел иначе. Она была тайной, загадкой, окутанной тьмой, которую он не мог разгадать. Ее глаза казались бездной, в которой скрывалось нечто, что он не хотел бы узнать. Она была как шторм – порывистая и непредсказуемая. Ее частые перепады настроения пугали его: иногда она была полна энергии, словно у нее СДВГ, но в другие моменты погружалась в такое мрачное состояние, что ее глаза становились злыми и чужими. Она напоминала ему о темноте, которую он сам носил внутри, только ее тьма казалась куда более безграничной и опасной.

Райан же был для него просто… пустым местом. Он всегда казался Рэю чем-то отстраненным, пренебрежительно и с усмешкой наблюдающим за миром, как будто принял его ужас таким, какой он есть, и больше не пытался бороться. Это вызывало у Рэя лишь отвращение и глухое раздражение.

Но Марк и Эмилия были другими. Их глаза, их присутствие наполняли его энергией, заставляли двигаться вперед, искать смысл в этом хаотичном мире. Их дружба и чувства казались единственной искрой света в его жизни.

– Это здорово. Может, тебе удастся понравиться Эмилии? – Марк словно задел его самую чувствительную струну.

– Нет. Мне не нравятся блондинки, – покраснев, пробормотал Рэй, откровенно солгав.

Каждая черта Эмилии была для него совершенной – ее светлые волосы, каскадами спускающиеся по плечам, сияющие глаза, словно отражающие небесный свет, и легкий аромат ее духов, который он замечал, когда она была рядом. Ему нравилось все в ней.

– А какая разница, какого цвета волосы, глаза или кожа, если человек сам по себе хороший? – продолжал Марк. – Зачем судить по внешности, если важен внутренний мир? Оболочка временная, она сгниет и исчезнет, а душа…

– Вижу, ты романтик, – сказал Рэй, скрывая свою боль, зная, что Марк, возможно, тоже влюблен в Эмилию. И это жгло его еще сильнее.

– Я не романтик! – отрезал Марк, что-то в его тоне раздражало Рэя. – Я говорю о человеке в другом контексте… Не люблю смотреть на внешность, когда речь идет о чувствах. Это просто объективизация. Людей нужно любить не за то, как они выглядят, а за то, кто они есть.

Рэй слушал его, но слова казались ему пустыми. Марк говорил как философ, а Рэй горел настоящей, сырой болью в груди, чувствуя, как Эмилия становится для него недосягаемой.

Рэй считал, что надо выбирать людей, которые ведут в правильном направлении, в единую дорогу. Марку же было все равно, куда ведут эти дороги, он прекрасно понимал, что у всех они разные.

– Люди мне никогда не нравились в плане…

– Стоп! – перебил его Марк, понимая, что если разговор уйдет в другую сторону, они уже не вернутся к началу. – Ты собираешься петь или продолжишь бояться, что подумают люди?

– Мнения людей меня не волнуют, но петь перед ними… мне страшно.

– Ничего, я рядом. Если вдруг они захотят тебя избить за твое пение, я тебя защищу. Но если ты будешь правда ужасно петь, я сам тебе наваляю, – подмигнул он.

Рэй все-таки отважился спеть. Марк сосредоточился на нем, наблюдая, как тот громко произнес несколько слов, а затем стеснительно утих. Марк расхохотался, чуть ли не катаясь по полу. Рэй не умел петь, и ему стало стыдно. Он был самоучкой и учился всему сам, но пение для него стало самым сложным уровнем, к которому он не мог дойти.

«Вот бы провалиться под землю! Сам заставил, а теперь смеется, как конь! Господи, когда-нибудь я тебе отомщу, ох, ты только жди, Марк Эшфорд!»