Отойдя от камина, я из вежливости поддержал разговор:

– Надеюсь, ваша супруга поправилась?

– Да, Анна – женщина крепкого здоровья. Хотя чему тут удивляться, она же выросла в Нидерландах. Увы, мне так не посчастливилось.

Эббот прибавил что-то еще, но я его больше не слушал. Мое внимание привлекло нечто иное. Я рассеянно глядел мимо Эббота в ближайшее из двух окон. Передо мной, словно пейзаж в раме, раскинулся сад. Земли вокруг Горинг-хауса отличались обширностью и разнообразием. Эту часть поместья оформили в итальянском стиле, между клумбами вились дорожки, вдоль которых установили статуи. Клумбы по-прежнему были укрыты снегом, но посыпанные гравием дорожки садовники расчистили.

И вдруг застывшая картина пришла в движение. Поначалу я даже не понял, в чем дело. В первую секунду моему взору представился темный мохнатый мяч, постепенно удалявшийся от дома. В диаметре он достигал пару футов и сильно раскачивался из стороны в сторону.

Внезапно раздался встревоженный женский крик. Мяч внезапно мотнулся вправо и врезался в одну из низких изгородей. И тут – о чудо! – мяч в мгновение ока преобразился. Я увидел, что передо мной маленький ребенок, закутанный в меха. Лежа на земле, он сучил ножками и громко рыдал – как мне показалось, не столько от боли, сколько от злости. Рядом на земле валялись бобровая шапка и муфта. Женщина снова вскрикнула.

– Ох уж эта несносная девчонка, – пробормотал себе под нос Эббот. – Раз десять за день умудряется сбежать от няньки.

– Это дочь его светлости?

– И ведь ей все прощают.

Тут показалась дородная фигура самого лорда Арлингтона. Подхватив девочку на руки, он прижал ее к себе и поцеловал в затылок. Подбежала нянька и попыталась отряхнуть с мехов грязь, но безуспешно. Тогда она отвернулась, чтобы поднять упавшую муфту. А между тем к малышке, ее отцу и няне по дорожке направлялись два человека, мужчина и женщина.

– Вот черт! – пробормотал Эббот. – Совсем забыл, что должны прийти архитекторы.

Зато я прекрасно об этом помнил. Сердце екнуло от до боли знакомого, однако непонятного чувства – причудливой смеси нежности и беспокойства. Я отошел от окна.

В Горинг-хаус прибыли госпожа Кэтрин Хэксби и ее помощник, изрядно смахивающий на лисицу, господин Бреннан.

Увидев Джеймса Марвуда, Кэт была неприятно удивлена. Он вышел из боковой двери дома вместе с одним из клерков лорда Арлингтона. По крайней мере, он не стал показывать, что знаком с Кэтрин. Двое мужчин отвесили ей точно такой же поклон, каким приветствовали бы любую встреченную здесь даму. Кэт холодно глядела на Марвуда.

А его светлость не замечал никого, кроме дочери.

– Бедняжка Тата, – ласково проговорил он. – Угораздило же ее так упасть!

Тата, официально известная как достопочтенная Изабелла Беннет, благосклонно улыбалась окружавшим ее людям. Сбросив одну из рукавичек на землю, девочка принялась теребить черный пластырь на отцовской переносице: во время Гражданской войны лорд Арлингтон получил ранение, и его недоброжелатели утверждали, что пластырь его светлость носит с единственной целью – лишний раз напомнить всем о своей преданности короне.

– Тата хочет молочка? – спросил милорд, взяв ее за пухленькую ручку. – Или сладенького?

Девочка не ответила. Поверх отцовского плеча она глядела на Кэт круглыми, удивленными глазами.

– Цып-цып, – произнесла малышка. Затем выдержала паузу и повторила уже настойчивее – не как простое наблюдение, а как приказ: – Цып-цып. Цып-цып.

Арлингтон повернул голову и, похоже, в первый раз заметил Кэтрин:

– Госпожа Хэксби, вижу, вы пришли пораньше.

Кэт присела в низком книксене, смиренно опустив голову – жест, который можно было истолковать одновременно и как демонстрацию покорности, и как извинение. Вдалеке за парком часы над дворцовой гауптвахтой пробили ровно одиннадцать: именно это время было указано в письме Эббота.

Тата, только что обнимавшая отца за шею, теперь протянула ручки к Кэтрин. Госпожа Хэксби едва удержалась, чтобы не попятиться.

– Маленькая леди невероятно проницательна для столь юного возраста, – заметила Кэт, досадуя, что ее слышит и Марвуд тоже. – «Цып-цып». Ваша дочь моментально связала мое появление с птичником, где держат кур.

– Действительно. – От дурного настроения Арлингтона не осталось и следа. – Многие весьма взыскательные судьи лестно отзывались об уме моей дочери. На днях сам король оказал мне честь…

– Цып-цып, – повторила Тата и громко рассмеялась.

Она указала на дальнюю часть сада, где виднелись ряд кустов и голые ветви нескольких яблонь. За этой растительностью стояло низкое здание, облицованное камнем.

– Полагаю, моя малютка желает отправиться туда с вами, госпожа Ловетт, – с улыбкой произнес Арлингтон и нежно приподнял подбородок дочурки, заглядывая ей в лицо. – Ах ты, озорница! Ну что ж, пойдем любоваться на «цып-цып» все вместе. – Его светлость взглянул на няню и сразу посуровел. – Надень на нее шапочку, дура, и муфточку тоже. Из-за твоей нерадивости девочка насмерть простудится.

Эббот кашлянул. Его бил озноб, да и Марвуд, стоявший рядом с угрюмым видом, тоже выглядел продрогшим. На холоде шрамы от ожога на его левой щеке бросались в глаза больше, чем обычно. И он, и Эббот вышли из дома без плащей, к тому же в присутствии лорда Арлингтона они были вынуждены держать шляпы в руках.

– В чем дело, Эббот?

– Нам тоже сопровождать вас, ваша светлость?

– Почему бы и нет?

Передав Тату няне, Арлингтон жестом велел Кэт идти рядом с ним. Остальные шагали позади, не произнося ни слова; молчание нарушала одна лишь Тата, без остановки весело лепетавшая и время от времени взвизгивавшая.

От северного ветра птичник защищала садовая стена. Здание было выстроено в аскетичном стиле, но при этом с опорой на классические образцы. Главным украшением маленького портика служил каменный петух, день-деньской беззвучно кукарекавший на фронтоне. Миниатюрные дверь и окна в точности соответствовали размерам здешних обитателей. А позади располагался огороженный плетнем загон, при более благоприятной погоде служивший местом прогулок для кур: из окон Горинг-хауса его было не видно. Однако сейчас все птицы прятались под крышей, и их яркие перья выглядели потускневшими.

Смотритель птичника, маленький, сморщенный, беззубый старичок с огромным носом, вышел из своей пристройки и низко поклонился. Никто не обратил на него внимания. Толкнув дверь, Тата вбежала внутрь и устремилась к гнездовым ящикам. Подняв подол и сморщив нос, нянька последовала за своей подопечной. Чтобы зайти внутрь, бедняжке пришлось согнуться почти вдвое.

– На днях мне наносил визит доктор Рен, – проговорил Арлингтон. – Он выразил желание осмотреть птичник. Доктор сказал мне, что это строение – маленький триумф архитектуры: элегантность сочетается в нем с весьма изобретательным и рациональным использованием доступного пространства для заданной цели.

Кэт почтительно присела, надеясь, что ее радость не слишком заметна.

– Очень любезно с его стороны, ваша светлость.

– Доктор Рен говорит, что покойный супруг прекрасно вас обучил. Господин Хэксби даже просил вас закончить его проект заднего фасада здания таможни. – Лорд Арлингтон посмотрел на Кэтрин. – В таком молодом возрасте вы очень многого достигли. Тем более для представительницы прекрасного пола.

– Мне помогал господин Бреннан, ваша светлость. – Кэт указала на чертежника. – До того как поступить на службу в чертежное бюро господина Хэксби, он под руководством доктора Рена трудился над проектом Шелдонского театра в Оксфорде.

Арлингтон даже не взглянул в сторону Бреннана.

– Я уже почти закончил перестраивать свое поместье в Саффолке, Юстон-холл.

Его светлость сообщил об этом с такой интонацией, будто продолжал развивать обсуждаемую тему, – а может, для него так оно и было.

Кэт не растерялась: она давно взяла себе за правило собирать сведения о клиентах.