Пройдя под аркой, я оказался на территории Уайтхолла и зашагал ко дворцу. Кабинет Арлингтона располагался на первом этаже Собственной галереи, его окна выходили на Собственный сад. Первым, кого я увидел в помещении, где трудились клерки, был Дадли Горвин. Примерно раз в неделю мы с ним вместе обедали и иногда ходили в театр.

– Не знаете, зачем его светлость за мной послал? – спросил я.

– Знаю. Но сейчас лорд Арлингтон вас принять не сможет, он покинул Уайтхолл. Однако он велел передать вам свои распоряжения. Полагаю, Марвуд, вам известно, что случилось с несчастным Эбботом? – Горвин фыркнул, и выражение лица лучше всяких слов выразило его мнение о покойном сослуживце. – По правде говоря, его светлость взял этого человека на службу лишь для того, чтобы угодить супруге.

– Леди Арлингтон? – удивился я. – Не знал, что она была знакома с Эбботом.

– Не с ним самим, а с его женой. Вы разве не слышали? Госпожа Эббот голландка, хотя уже много лет живет здесь, а ее светлость ведь тоже родом из тех краев. Кажется, их связывает давнее знакомство: вдова Эббота служила камеристкой то ли у самой леди Арлингтон, то ли у кого-то из ее родственников, и ее светлость до сих пор относится к этой женщине с теплотой.

– Что ж, это многое объясняет.

Горвин искоса взглянул на меня.

– К примеру, с чего вдруг супругу госпожи Эббот оказали такую честь? – сухо уточнил он. – Да, верно. И кстати, вас сюда вызвали именно из-за Эббота.

– В каком смысле?

– За пару дней до своей внезапной смерти он забрал из кабинета две папки. Полагаю, хотел поработать с документами дома. Нам необходимо вернуть эти бумаги.

– Зачем же отправлять за ними меня? Почему не послать мальчишку?

Горвин поглядел на меня с насмешливой улыбкой:

– Документы строго конфиденциальные, а значит, их должен забрать надежный человек, а не какой-нибудь сопляк на побегушках, который окажется легкой добычей для коварного французского шпиона.

– Стало быть, лорд Арлингтон рассудил, что его подчиненных от работы отрывать нельзя, а клерков господина Уильямсона – можно.

– Его светлость назвал ваше имя, Марвуд. Больше мне ничего не известно. Похоже, вы произвели на него впечатление. Добрый это знак или дурной, судить не берусь. Вы в последнее время попадались лорду Арлингтону на глаза?

– Около недели тому назад я приходил в Горинг-хаус. Его светлость видел, как я разговаривал с Эбботом. Полагаю, ему известно, что мы знакомы, ведь прежде покойный был моим сослуживцем.

– Все сходится. – Горвин сдержал усмешку. – Возможно, лорд Арлингтон решил, что Эббот ваш приятель.

– Я старался иметь с ним дело как можно реже.

– Вы знаете, где находится его квартира?

– На Флит-стрит. В доме под знаком арапчонка, возле Темпл-Бар.

– То есть вы были настолько дружны, что бывали у него в гостях?

– Нет, просто на днях я случайно встретил Эббота на Стрэнде. Он изрядно набрался, и я помог ему дойти до дома.

– Эббот набрался? – удивленно переспросил Горвин. – На него это не похоже. Пороков у Эббота хватало, но пьянство не из их числа.

– Что верно, то верно, – согласился я.

– Ох и азартный был человек. За хороший куш он бы побился об заклад, что солнце завтра не взойдет.

– Что ж, пойду за папками. – Я решил завершить беседу. Подумать только, бедняга Эббот умудрился наскучить мне даже после смерти. Мне отчасти стало его жаль. – Полагаю, вдова пока живет на той же квартире?

– Насколько мне известно, да. Если не ошибаюсь, вместе с ребенком.

– С ребенком? – переспросил я. – Когда же они успели обзавестись потомством? Они ведь были женаты самое большее месяцев семь или восемь. Неужто супруги позволили себе лишнее до свадьбы?

– Отец не Эббот, это дочь его супруги от первого брака.

– Может, хоть намекнете, что за документы хранятся в этих двух папках?

– Ничего особенного, но вы же знаете его светлость. – Горвин стал перекладывать лежавшие перед ним бумаги. – У нас любые документы конфиденциальные, и все как один государственной важности. Каждая бумажка должна лежать на своем месте. Погодите, сейчас выдам вам ордер.

Я попрощался и оставил Горвина корпеть над документами. День выдался погожий, хотя и пронизывающе холодный. Я решил пройтись пешком. Если растянуть данное мне поручение на достаточно длительное время, я смогу пообедать в городе, и тогда безрадостная обязанность принесет мне хоть какое-то удовольствие. Можно зайти в «Барашек», старую таверну на Уич-стрит, к северу от Стрэнда. Покойный муж Кэт, престарелый господин Хэксби, был там завсегдатаем, и после того как он умер, мы с ней время от времени обедали или ужинали там.

По дороге я зашел в свой дом в Савое, чтобы захватить плащ потеплее и кожаную сумку для документов.

Дверь открыл мой слуга Сэм. Он поклонился настолько изящно, насколько мог: пять лет назад голландское ядро оторвало ему правую ногу ниже колена.

– Вам письмо, хозяин, – сообщил Сэм. – Оно ждет вас в гостиной, сэр. – Однако в образе идеального слуги Сэм продержался недолго: он испортил все впечатление, многозначительно подмигнув мне и добавив: – Стивен говорит, адрес написан рукой госпожи Хэксби.

Эта подробность привлекла мое внимание, хотя я надеялся, что Сэм не заметит, как я оживился. Шестой вариант письма для Кэт я отправил в субботу вечером.

– Я сейчас снова ухожу. Позови Стивена и передай ему, что он будет меня сопровождать.

Я прошел в гостиную и захлопнул дверь у Сэма перед носом. Огонь в камине не разводили, и в комнате царил холод. Я стянул перчатки. Письмо лежало на комоде. Сломав печать, я развернул его.

Генриетта-стрит, 28 февраля

Увы, сэр, в этот вечер я не смогу составить Вам компанию.

К. Х.

Я скомкал лист бумаги. Кэтрин не любит тратить слова понапрасну, однако в этот раз она превзошла саму себя. Похоже, просто-напросто не желает меня видеть. Я поднес ей оливковую ветвь, но эта женщина швырнула ее мне в лицо. А впрочем, что мне до госпожи Хэксби? Вокруг предостаточно других особ прекрасного пола.

Мой лакей Стивен шел по Стрэнду в двух шагах позади меня. Со дня нашей первой встречи миновало больше двух лет, и сейчас никто бы не узнал в нем пугливого ребенка, обезображенного золотухой. Теперь Стивену уже лет двенадцать, и по росту он почти догнал меня. Это стройный мальчик-африканец с прямой осанкой, тонкими чертами лица и внимательными глазами.

Маргарет рассказывала, что иногда Стивену по ночам снятся кошмары, и они с мужем просыпаются от его криков. Маргарет – жена Сэма. О мальчике она заботится, будто о родном сыне.

Со мной Стивен немногословен, он лишь отвечает на заданные вопросы. По словам Маргарет, на кухне с другими слугами мальчик более разговорчив. В моем доме он научился читать и писать. Стивен оказался таким способным учеником, что теперь я обращаюсь к нему за помощью, когда нужно проверить гранки «Газетт».

Формально Стивен является моим рабом. Согласно строгой букве закона, мальчик этот такая же часть моего имущества, как и камзол, в который я одет, или серебряное блюдо с позолотой, хранящееся под замком в большом сундуке для ценностей (таких сундуков у меня два: один большой, второй поменьше). В первом также лежат бумаги, благодаря которым я в любом суде могу подтвердить свое право собственности на Стивена. Мальчик принадлежит мне душой и телом.

При дневном свете переулок возле табачной лавки выглядел еще более невзрачным, чем во время моего прошлого визита. Когда Стивен постучал в дверь Эббота, никто не открыл. Мы зашли в лавку. Там мне сообщили, что после похорон госпожа Эббот съехала вместе с дочерью и служанкой.

Я показал лавочнику ордер от Арлингтона.

– Где они теперь живут?

– Кажется, у друзей, сэр. У меня где-то записан адрес… Несчастный господин Эббот, почти два дня промучился! Он и раньше хворал, но так сильно его скрутило в первый раз. Как же он кричал, сэр, даже у Темпл-Бар было слышно! И понос без остановки: ему собственная утроба не подчинялась. А служанка еще говорила, что беднягу несколько часов подряд рвало черной желчью. Даже не верилось, что у человека может быть столько всего внутри. Да, сэр, жизнь – штука жестокая…