1. Дамаскин, как богослов, был собирателем отеческих преданий. В отцах он видел «богодухновенных» учителей, «богоносных» пастырей. Не может быть между ними разноречия, — «отец не противоборствует отцам, ибо все они были общниками единого Духа Святого». И Дамаскин собирал не личные мнения отцов, но именно отеческое предание. «Единичное мнение не есть закон для Церкви», говорит он и повторяет за Григорием Богословом: одна ласточка не делает весны. «И одно мнение не может ниспровергнуть предание Церкви от пределов до пределов земли…» Всего ближе Дамаскин к Каппадокийцам, к Ареопагитикам, в христологии повторяет Леонтия и Максима. Связь с Каппадокийцами и с «великим Дионисием» сказывается прежде всего в самой постановке вопроса о Богопознании в первых же главах «Точного изложения». Дамаскин начинает с исповедания непостижимости Божества и ограничивает богословскую пытливость «пределами вечными», пределами Откровения и «предания Божия». И не все познаваемое выразимо и удобовыразимо. Истина бытия Божия имеет непреложную и естественную очевидность, постигается из рассматривания самого мира. Но что есть Бог «по существу и по естеству», — это совершенно непостижимо и недоведомо. Впрочем, от противного мы можем с некоторой очевидностью усмотреть, что Бог не есть. Возможны, во-первых, отрицательные определения, «чрез отрицание всего», что сказуется о твари, — «и одно в Нем постижимо: Его беспредельность и непостижимость». Во-вторых, познание того, что не есть самое существо Божие, но «что относится к естеству», — таковы определения Бога, как Премудрого и Благого. Этого рода положительные имена означают Бога, как Виновника всего, т. е. в Его творческом Откровении миру, и переносятся на Него от Его произведений (или дел). Таким образом Дамаскин различает апофатическое и катафатическое богословие. Катафатически говорится только о действиях Божиих («энергиях»), если только катафатическая форма не прикрывает апофатического смысла. И богословский катафазис должен опираться всегда на прямое свидетельство Откровения.

2. В изложении Троического догмата Дамаскин повторяет снова каппадокийцев и более всего — Григория Богослова. Он подчеркивает неизреченность и недоведомость Троической тайны. «Веруй, что Бог в трех ипостасях. Но как? — выше всякого «как…» Ибо Бог непостижим. Не говори: как Троица есть Троица. Ибо Троица неизследима». И нельзя подыскать даже подходящего образа или примера для сравнения. «Но есть Единица и Троица, — и была, и есть, и будет во веки. Верою познается и покланяется, — верою, не изысканием, не исследованием, не доказательством. И чем более исследуется, тем более не познается, и чем более вызывает любопытство, тем более скрывается…» Это не значит, однако, что невнятна или нема для разума истина Божественного единства. Напротив, именно в Троическом откровении разрешаются противоречия естественной мысли, бессильно колеблющейся между языческим политеизмом и косным единобожием иудеев, — антиномия снимается в синтезе: «из учения иудеев — единство естества, из эллинизма — различия по ипостасям» (срв. у каппадокийцев).

Вслед за каппадокийцами Дамаскин больше всего говорит о различии ипостасей. В едином существе Божием три ипостаси неслитно соединяются и нераздельно разделяются, — и в этом именно тайна. В этом несоизмеримое отличие Божественного бытия от твари. В тварном бытии мы сразу и в действительности видим различие ипостасей, или «неделимых»; и уже затем «умом и мыслию» усматриваем общность, связь и единство. Ибо в мире существуют только неделимые, индивиды, ипостаси, — и в них осуществляется общее, не существующее само по себе, но только во многих. Это — по Аристотелю. И потому к общему мы здесь восходим вторично, выделяя одинаковые, повторяющиеся свойства. Иначе сказать, тварь есть область действительной множественности, в которой умом и размышлением мы открываем общее, сходное, тожественное, единое. Это область раздельного существования, область числа в строгом смысле слова: два, три, много… Иначе нужно говорить о Боге. Бог един по существу, и как единый открывается. Мы веруем в единого Бога, — единое начало, единая сущность, единая власть, единая сила, единое хотение, единое действие, единое царство. Единство Божие мы воспринимаем сразу и реально. «Мы знаем единого Бога, но мыслию разумеваем в Божестве различие по свойствам», т. е. по ипостасным особенностям. В едином Боге мы «уразумеваем» Троические различия, самую Троичность ипостасей. Мы приходим к ипостасям, а не исходим от них, и мысленно приходим к ним, не как к раздельным, «особям» или «неделимым», но как к неслитно нераздельным «безначальным образам вечного существования». Мы различаем ипостаси только «в мысли» (или в «примышлении), έπίνοια, но это не умаляет их онтологической несводимости. Επίνοια означает у Дамаскина, как и у каппадокийцев, прежде всего «некое размышление и углубление, упрощающее и проясняющее целостное и нерасчлененное восприятие в знание вещей», — открывающее в том, что сперва и для чувств представлялось простым, сложность и разнообразие, — но разнообразие действительно сущее… От Единства мы нисходим к Троичности. Троичность вполне реальна. Но реальна иначе, чем всякая множественность во твари. В Божестве Троичность дана и открывается в нераздельности Единого существа. «В Святой пресущественной, и всего высшей, и непостижимой Троице общность и единство усматривается на самом деле (а не в размышлении), — по причине совечности лиц и тожества их сущности, действия и воли, по причине единодушия мысли и тожества власти и силы, — я не сказал: подобия, но тожества… Ибо одна сущность, одна благость, одна сила, одно хотение, одна власть; одно и то же, не три, подобные одно другому, но одно и то же движение трех ипостасей, μία καί ή άυτή. Ибо каждая из них едина с другими не менее, чем с самою собой…» Поэтому различение только мыслится, — различение никогда не переходит в рассечение, как различие не переходит в раздельность. Нераздельное разделение, — ибо ипостаси Единого Бога не только подобны, но именно тожественны по существу. Не общность свойств их соединяет, как соединяет общность свойств и признаков тварные ипостаси в единый род или вид, не более; напротив различие свойств («особенностей») только обозначает в существенном единстве Божественной жизни троичность несоизмеримых и несводимых «образов существования». Бог есть «единая простая сущность в трех совершенных ипостасях, выше и прежде всякого совершенства». Божеское единство не слагается из ипостасей, но есть в трех ипостасях, есть в Трех и есть Три. И каждое из Трех имеет «совершенную ипостась, т. е. совершенную полноту существования, подобно тому, как «совершен» каждый камень, а не есть только часть своего вида. «Мы называем ипостаси совершенными, чтобы не ввести сложность в Божеское естество, ибо сложение — начало раздора», — сложение никогда не даст действительной сплошности, непрерывности и единства… «И опять говорим», продолжает Дамаскин, «что Три ипостаси находятся одна в другой взаимно»… Единое Божество не только не составляется из ипостасей, но и не распределяется по ипостасям, так что во всех и в каждой из них равно и тожественно содержится вся полнота Божественного естества. А различающие «особенности» не имеют (как то бывает в тварных особях) «случайного», акцидентального характера. «Божество нераздельно в разделенных»; и общее в разделенных им присуще «единично и сообща…» Отец — свет, Сын — свет, Дух Святый — свет; но Един свет трисияющий. Отец — Премудрость, Сын — Премудрость, Дух Святый — Премудрость; но едина Премудрость Божественная, трисветлая и трисолнечная. Един Бог, а не три. Един Господь — Святая Троица… Единосущие означает именно это конкретное тожество сущности, — не отвлеченную общность, но единичность. Ибо «происхождение» Второй и Третьей ипостасей от Первой не вносить никакого деления или распределения, — в Троице нет никакой текучести (Дамаскин постоянно повторяет слово: «нетекучий», άρρευστоς). Отец не изливается, не истощается в Сыне и Духе; но все, что имеет Отец, имеет Сын и имеет Дух (конечно, отвлекаясь от несоизмеримых ипостасных различий). «Ипостаси пребывают и утверждаются одна в другой», — неотлучны и неудалимы одна от другой, неслитно вмещаясь одна в другой «без всякого уничтожения или смешения или слияния». — Божественные ипостаси различаются между собою в том, что никак не относится к самой сущности, ибо, по постоянному напоминанию Дамаскина, «все Божеское естество совершенным образом находится в каждой из ипостасей, все во Отце, все в Сыне, все в Духе Святом». Имена Отца, Сына и Духа, обозначают образ существования и взаимного отношения ипостасей. Что означают эти «отношения», σχέσεις; В отличие от отношений между тварными ипостасями, самое существование которых еще не предполагает необходимо нахождение именно в определенных отношениях друг к другу, — Божественные ипостаси ничем кроме своих соотносительных свойств между собою не различаются; и поэтому именно эти свойства и не «случайны». Они совпадают с самим бытием Ипостасей. Божественные Ипостаси имеют нераздельно и равно-тожественно одну, а не только одинаковую природу…