– Мы проводим, – говорит Белый на крыльце, следуя нашему уговору.

Милана застегивает куртку:

– Так я не домой.

– А куда?

– На работу.

Бус присвистывает:

– Так ты работяга?

– А что, тебя проспонсировать? – она сует руки в карманы.

А я говорю, глядя на часы:

– Ты не ела.

– Что?

– Ты с завтрака не ела. Как ты пойдешь на работу?

Мальвина, как обычно, грубит, когда я попадаю в цель:

– Мамочка, я сама разберусь.

Я смотрю на нее, не моргая. Упрямая до одури, иногда так и хочется как-то ее одернуть. Наорать хотя бы. Но без касаний. Никогда не позволил бы себе ее как-то грубо схватить или встряхнуть. Понятно, почему. Но злит страшно.

Положение спасает Диман:

– А пойдемте ко мне. Мамка борща наварила, все пожрем. Она против не будет, вы знаете. Только по видео ей позвоним, она растает.

Милана для вида сопротивляется, но идет с нами. Я знаю, что она голодная. Я не хотел бы, правда, но знаю. Поэтому я толкаю ее в плечо и говорю:

– Давай, киса, двигай, твое мнение не спрашивали.

-… – .-. .. … -..-

Дома у Белого, как всегда, чисто и аккуратно. Его мама – педант, да и он такой же. Даже шмотки свои на физре складывает, как в магазине. Разуваемся и сразу приземляемся кто куда, мы с Тимом на диван, Тоха в кресло. Милана продвигается по квартире осторожно, как кошка. Осматривается, чуть ли не принюхивается. Меня это забавляет. Диман уходит на кухню, и Мальвина в итоге следует за ним. Слышу, как спрашивает:

– Помочь чем-нибудь?

– Доставай тарелки из верхнего шкафа и половник. Нет, из этого ящика.

Они чем-то звякают и шуршат, мы пялимся в телек. Но я не смотрю, больше прислушиваюсь. Я всегда держу руку на пульсе, но к этой девочке я чувствую что-то другое. Мое стремление контролировать все, что с ней связано, меня даже настораживает. У меня такое ощущение, что я ждал ее все время с того вечера, когда мы впервые увиделись.

– Мальчишки, готово! – кричит Мальвина, и мы подрываемся с мест.

Когда заходим на кухню, то переглядываемся с глупыми ухмылками. Белый обычно кормит нас не так. Он ставит кастрюлю разогретого супа на стол, рядом кидает ложки и дай бог тарелки. Сейчас же все аккуратно расставлено, она нарезала хлеб и положила каждому салфетку. Конечно, это не ресторан. Но это та женская забота, которой нам всем так не хватает. Наши матери вечно работают. Отец есть только у Буса, но у него родители постоянно в командировках. Так что мы привыкли, что предоставлены сами себе. А когда тебе наливают суп и кладут рядом салфеточку, вот это простое женское внимание – оно очень подкупает.

Милана что-то видит в наших лицах, отчего смущается. И навешивает выражение безразличия. Какая же она смешная, боевая киса.

Сначала молча едим, очень сосредоточенно, потому что голодны все. Но мы с парнями хотя бы обедали, а Мальвина последний раз была в столовой после второго урока. Потом Белый достает из кармана телефон и набирает матери.

– Мам, я своих пожрать привел!

– Дим, ну что за слова, – она вроде бы укоряет, но сама улыбается.

– Ирина Львовна, здрасьте!

– Очень вкусно.

– Борщ просто бомба, Ирина Львовна!

Мама Белого смущается, поправляет форменную шапочку, потому что работает поваром в детском саду. Поэтому и таскаемся сюда постоянно есть. Видимо, она привыкла готовить на толпы детей, вот и нас всегда подкармливает.

– Мам, а это Мальвина.

– Милана, – машинально поправляю я.

– Здрасьте, – та бледнеет и взмахивает зажатой в руке ложкой.

Ирина Львовна округляет глаза:

– Девочка?

– Ну, не мальчик же, мам. Она, короче, с нами теперь.

– Ну, тогда здравствуй, Милана.

– Можно просто Лана, Ирина Львовна, – смущенно бормочет наша девочка и первый раз кому-то сдает свое короткое имя.

– Ладно, мам, давай, пока. Очень вкусно!

– Пока, Димочка, – успевает сказать она, и Белый скидывает.

Малой постукивает ложкой по борту тарелки:

– Лана, значит?

– Ну да, это мое имя.

– Я думал, твое имя Милана.

– А я думал, Мальвина.

– А разве не Киса? – фыркает Диман, и мы все ржем.

Удивительно, но Разноглазка смеется вместе с нами. Звука не слышно, но она вздрагивает, прикрывая улыбку рукой. И это уже больше, чем я рассчитывал увидеть.

Когда заканчиваем, она, конечно, моет посуду. Обычно мы всегда скидываемся, кто из нас будет это делать. Но Мальвина вызывается сама и мягко отказывается от нашей помощи.

Парни уходят в комнату, а я остаюсь на кухне. Смотрю, как Милана засучивает рукава толстовки. Чуть выше одной кисти у нее следы от чужих пальцев. Даже не знаю, с какой силой надо было схватить ее за руку, чтобы оставить такие следы. Понимаю, что она вообще задирает при мне рукав только потому, что я уже это видел. Как будто проверяет – и себя, и меня. Я молчу. Как всегда. Но жадно слежу за ее движениями, и, может быть, только глаза меня выдают.

Потом не выдерживаю и подхожу к Мальвине. Начинаю раскладывать мытую посуду по местам. Стоим совсем рядом, не касаясь друг друга, но этого уже слишком много для меня. Ложки в ящик, тарелки в шкаф. Все делаю машинально, а думаю о другом.

Лана выключает воду, встряхивает над раковиной мокрые руки, и я протягиваю ей край полотенца, которым вытираюсь сам. А когда она его берет, я касаюсь ее пальцев под махровой тканью. Мальвина вскидывает на меня испуганный взгляд. Я веду руку чуть дальше и поглаживаю отпечатки, которые уже начали темнеть и становиться сине-фиолетовыми. Она вздрагивает и еле заметно трясется всем телом.

– Кир! – орет из комнаты Бус, – у тебя телефон звонит!

Тогда Лана выдергивает у меня свою руку и прячет ее в рукав толстовки до самых пальцев.

– Иди, – говорит тихо, но как будто приказывает.

И я слушаюсь. Выхожу в зал, забираю у Тима свой телефон, отвечаю. Коротко говорю с мамой, обещаю, что зайду в магазин и не забуду убраться. А сам слежу за Мальвиной, которая выходит за мной и берет свой рюкзак с пола:

– Мальчишки, я пошла. Мне на работу пора.

– Пока, мам, – я скидываю. – Лан, мы проводим.

Она замирает. Смотрит своими инопланетными разными глазами. А потом просто кивает и идет обуваться.

В коридоре Малой подает ей кожанку и помогает одеться. Я сжимаю зубы. Пусть. Он ничего не сделает. Я же не могу запретить всем смотреть на нее. Такого уговора у нас точно не было.

Белый закрывает входную дверь и забегает к нам в ободранный лифт.

– Это про тебя? – Милана тычет пальцем в стену, где маркером написано «Дима, я люблю тебя!!! У тебя лучший…».

Тот самодовольно улыбается:

– Ну, а то.

Она задумчиво тянет:

– А чего не дописали? «У тебя лучший борщ»?

И мы снова смеемся так, что крохотный хлипкий лифт трясется.

– Классно, киса, – Белый дергает ее за синюю прядь. – Смешно, мне нравится.

Перешучиваясь, вываливаемся на улицу. Идем до магазина, где работает Мальвина. А когда подходим к крыльцу, она вдруг взвизгивает радостно:

– Ник! – и кидается на шею какому-то парню.

Я сплевываю себе под ноги и вижу, как пацаны тоже напрягаются. Это еще что за хренотень?

Лана

– Ник! – пищу я и крепко обнимаю парня.

– Привет, Лилу, – смеется он и отводит подальше руку с сигаретой. – Чаще уходи на выходные, такая радостная возвращаешься.

Я отпускаю Никиту и смотрю на дьявольскую четверку. Я рада другу, но отчасти это провокация. Мне крайне необходимо вывести их на эмоции, чтобы понять наши отношения. Все мои мушкетеры напряжены. Ревнуют. Но каждый по-разному. Я подгружаю информацию на свой жесткий диск, чтобы потом разобраться детально, сейчас времени нет.

– У тебя брейк?

– Да, внеочередной. – Ник закатывает глаза и глубоко затягивается. – Андрей достал, я вышел перевести дух. Надеюсь, он меня не спалит.