– А о моих чувствах ты подумал, Тёма? М-м-м?

– А ты? – кусает в ответ, потому что больше ему сказать, конечно же, нечего.

– Я, может, и виновата, да. Но у того, что я делаю, есть серьезные причины, о которых ты знаешь!

– Серьезные причины – это то, что твой отец готов подложить тебя под какого-то седеющего мудака, лишь бы выбить финансирование своего очередного шедевра?!

Слово «шедевр» Басов выплевывает с такой издевательской интонацией, что его сарказм не распознать мог бы только совсем уж дебил.

– Что ж ты к нему первый на пробы бежишь, если все так плохо?! – невольно становлюсь в оборонительную позицию. Басов лупит в стенку кулаком. Я вздрагиваю. – С-совсем больной, что ли?

Я бодрюсь, да… Конечно, бодрюсь, только слезы все катятся и катятся по лицу. Почему так? Когда все настолько испортилось?

Артем отрывает задницу, которой до этого подпирал стену, и шагает ко мне.

– Все, Ась, давай тормознем. Оба. Нас заносит.

Луплю его по рукам, но он все равно меня обнимает и прижимает к своей груди. Басов невысокий. Когда я на каблуках, мы едва ли не одного роста. И это удобно. Потому что когда мы целовались с Владом, у меня занемела шея.

Позорно всхлипываю, обозначая тем самым свою полную капитуляцию. Артем прижимает меня к себе. Тишину разрывает звук нашего дыхания и поцелуев.

– М-м-м…Мир? – шепчу я, когда он на миг оставляет мои губы в покое.

– Я подумаю. А ты давай пока, пососи прощения.

– Ты тоже виноват! – ахаю, но мой звук тонет в сигнале.

– Забыла закрыть двери? – дергает бровью Басов. Выпучив глаза, бегу исправить эту оплошность.

– Я все на свете забыла, когда увидела тебя здесь, – горько улыбаюсь.

– Не ожидала?

– Думала, ты уже со своими шлюхами развлекаешься.

– Да ладно, – ржет, притягивая меня за руку. – Нормальные девчонки.

– Так, может, еще не поздно к ним вернуться? – вспыхиваю я как спичка.

– Да перестань, Ась, – шепчет Басов, покрывая мое лицо поцелуями. Хочу в очередной раз ему напомнить, что мне не очень нравится сокращенный вариант моего имени. Это донельзя его упрощает, и уж совсем я ненавижу идиотское «Аська». Но мое возмущение тонет в его поцелуях. Так завожусь, что кажется, именно этой ночью я испытаю с ним свой первый оргазм, но… не случается.

– Сейчас отдышусь и на втором круге тебя добью, – устало обещает Тёма.

– Нет уж, я в душ и спать. Совсем сил нет, – бурчу, кутаясь в простынь. А когда возвращаюсь – Артем уже спит, обхватив мою подушку двумя руками. Укладываюсь рядом, подложив под щеку сложенные лодочкой руки. Усталость давит, но сон долго не идет. Не слишком ли легко я его простила? Не уверена, но копить обиды – тоже так себе идея.

Засыпаю ближе к утру, а просыпаюсь от того, что взъерошенный изрядно помятый Басов трясет меня за плечо.

– Ась! Ась, тут какой-то пиздец в новостях.

– М-м-м? Что случилось? – хриплю, накрывая подушкой голову.

– Аська, блин, лучше сядь. А еще лучше, позвони матери.

Вытягиваю руку и несколько раз прохожусь по прикроватной тумбочке, прежде чем доходит, что свой телефон я оставила в сумочке в коридоре.

– Объясни, что такого произошло, что ты будишь меня, – кошусь на электронные часы, – в семь утра моего единственного за полтора месяца выходного?

– Пишут, что твой отец в реанимации.

– А? – подскакиваю, как ужаленная. Если существует худший способ проснуться, то он мне открылся. Сна – ни в одном глазу. – Еще раз. Внятно.

Басов закатывает глаза:

– В новостных каналах распространяется информация, что твой отец в реанимации.

И будто кто-то враз выкачал весь кислород из комнаты. Обхватываю сжавшееся горло ладонью. Словно это как-то может помочь сделать спасительный вдох. Ничего перед собой не видя, кувырком слетаю с кровати и бегу, стуча пятками, через всю квартиру. Вытряхиваю содержимое клатча, разблокирую телефон, а там с десяток пропущенных от матери. И если до этого у меня еще оставались надежды, что кто-то запустил в новостную ленту утку, то сейчас их не осталось.

Скуля, как побитая псина, перезваниваю.

– Асия, господи! Ну слава богу! Немедленно приезжай, папе… плохо.

Прежде чем отбить вызов, мама успевает продиктовать мне адрес больницы, куда увезли отца.

Бегу к гардеробной, хватаю первые попавшиеся под руку джинсы. Истерично суетясь, никак не могу попасть ногой в штанину.

– Отвезешь меня? – бросаю куда-то за спину, где привидением бродит Басов.

– Что?

– А, забей! Я вызову такси.

– Такси – не варик. Фотки оттуда сольют в сеть за секунду.

В замечании Артема есть над чем подумать, просто я сейчас в таком состоянии, что тупо не способна на это. Даже если папа потом отругает меня за беспечность.

Если, конечно, останется жив. Всевышний… Пусть он останется, пожалуйся!

– Не пофиг ли, кто их сольет? Уверена, цена за наши головы уже объявлена.

Это все обратная сторона популярности. В нашей семье очень хорошо это понимают. Когда умер дед – прославленный писатель нашей республики, его фотографиями в гробу были забиты первые полосы всех газет. А потом еще неделю страна гудела, обсуждая снимки, сделанные на кладбище, и споря, достаточно ли сильно горевала семья, или надо все же было стараться получше.

– Слушай, а чего тебе Худой не звонит?

– Ты опять? – истерично вскидываюсь, зажав в руке сапожок.

– Обычно он первый за тебя впрягается, разве нет?

Отмахнувшись, трясущимися руками вызываю такси и выбегаю из квартиры, бросив напоследок:

– Дверь за собой захлопни.

Сейчас не время разбираться в своих мужиках. В висках стучит: «Папа, папочка, папка… Ну как же так?! Пусть все хорошо будет!».

По пробкам дорога до нужной мне больницы занимает почти час двадцать. Связь с мамой поддерживаем через мессенджеры. Новостей нет. Нужна операция, но отец в таком состоянии, что может не пережить наркоз. С минуты на минуту собирается врачебный консилиум. Неудивительно. Никто не хочет брать на себя ответственность за жизнь человека подобного уровня медийности. Отец – народное достояние, так что…

– Дальше ехать не могу, – заявляет таксист, подперев носом шлагбаум. Суетливо вываливаюсь из машины и бегу, сама не зная куда. Больничный городок просто огромен! Ловлю себя на мысли, что многое бы отдала, чтобы рядом со мной был Влад. Сейчас бы мне очень пригодился его дар разруливать любые проблемы. Я выжата последними известиями почти в ноль, а он… Он ураган чистой энергии, внутри которого мне почему-то всегда спокойно.

Наконец, нахожу нужный мне корпус. Это несложно. Вокруг него собралась приличная толпа журналистов. Сомневаюсь, что это законно. Почему их не вытурят? На этот случай наверняка можно найти какую-нибудь статью. Я не знаю… Кое-как пробираюсь через образовавшуюся толпу, отбиваясь от тычущихся мне в лицо микрофонов и сыплющихся отовсюду просьб прокомментировать ситуацию. Будь здесь Влад, он бы ни за что такого не допустил. А Басов… Басов даже не предложил помочь. Да и пофиг. Подумаю об этом потом.

Мама встречает меня у дверей реанимации. Эта картина навсегда отпечатывается в моей памяти. Пустой белый коридор. И она в ярком свете вкрученных в подвесной потолок спотов. Будто в главных ролях драматического моноспектакля. Глядя на нее, отчетливо понимаешь, насколько люди вообще одиноки. Столько прихлебателей, друзей, какой-то бесконечной родни, и где они все? Вот где?

– Мам…

– Асия!

Бросаемся друг другу в объятия. Ревем.

– Ему стало плохо в ванной! Я как раз спустилась на первый этаж погреть себе молока. Меня не было минут пять – не больше. А он… И скорая… Кажется, она ехала целую вечность. Я так растерялась. Не понимала, что делать. Куда бежать? К кому обращаться? – обливаясь слезами, частит мама. – В итоге набрала Савочкина…

Савочкин – великий хирург. Его дача располагается через три участка от нашей, и мы, можно сказать, дружим семьями.

– Все правильно.

– Дальше уж он все делал. Договаривался. Ну, ты знаешь, как это…