Когда перехожу дорогу, меня окружают трое молодых людей, похожие на только что сбежавших со школьной вечеринки. Преграждают дорогу. Им лет на пять меньше, чем мне, прилично одетые, но от них ужасно разит алкоголем. Этот вечер никогда не закончится! Я вытираю кулаком слёзы и соображаю, что помимо жемчужных бусиков у меня ничего ценного не осталось.

– Денег у меня всё равно нет.

Один из них любезно протягивает ко мне руки. Его улыбка мне кажется доброжелательной и даже сострадательной. Но его друг с кольцом в носу и бритыми висками встаёт между нами так, что я отворачиваюсь от его алкогольного дыхания.

– А может, мы вовсе не денег от тебя хотим, красотка. Тебя кто обидел? Так мы пожалеем! – вызывающе смеётся он. – Каждый, по очереди. Представляешь, какая утеха?

Под их гогот делаю несколько шагов назад, чтобы пуститься наутёк. Но тут чуть не падаю на что-то, напоминающее мешок, в нос ударяет запах пота и ещё чего-то неприятного. Поднимается собачий лай. Болезненно худой бомж замахивается на парней веслом, первым под раздачу попадает тот, что с кольцом в носу. Он визжит, как резаный поросёнок.

– Дурёха! Тебе что, жизнь не дорога?

– Спасибо, да я бы сама с ними справилась. – Хотя всё ещё до сих пор дрожу от событий этого дня.

– А потом завтра сюда придёт полиция в поисках пропавшей девушки, и тю-тю наш покой. Где живёшь?

– В соседнем городе. Минут пятнадцать на машине.

– Так автобусы уж не ходят давно.

– Знаю. Пешком за пару часиков доберусь.

– По автобану-то? Ну ты даёшь! Жить надоело?

Окидываю взглядом его грязную бежевую шубу женского покроя, из-под которой выглядывают спортивные штаны на несколько размеров больше, спутанные седые сальные волосы до плеч, которые колышутся от холодного октябрьского ветра. Когда до меня доходит, что вряд ли у бродяги может быть телефон, хороню последнюю надежду на помощь близких.

– Хоромы у меня небольшие, но скамейку с пледом могу одолжить тебе на эту ночь. А потом я снова уеду. Но нам с тобой не по пути.

– Спасибо, дедушка, но меня дома уже потеряли.

– Не глупи, ундина. Мы с Лаки будем рады гостям. Домой не собираюсь тебя провожать. Поутру и отправишься восвояси, – он захихикал беззубым ртом. – Ну, что стоишь? Алекс два раза в гости не приглашает.

В общем-то выбора у меня больше не оставалось, я последовала за ним. Неужели мне придётся провести здесь, под мостом, всю ночь?

Глянув в зеркало, не разлохматились ли волосы, предвкушаю продолжение жаркого свидания с шатенкой, когда раздаётся три быстрых удара в дверь. Что случилось?

Мануэле неуверенно входит, а вслед за ним по-свойски Фань Ли в сопровождении своих амбалов-телохранителей. Эдакие «люди в чёрном» с азиатским разрезом глаз. Интересно, зачем он пожаловал в столь позднее время? Я приглашаю их за стол и выхожу, чтобы заказать «Джек Дэниэлс» со льдом – и чтобы не забыли про «тюльпаны»22. С сожалением поглядываю в сторону ВИП-зоны. Чем там сейчас занята моя сладкая девочка? Улыбаюсь, на мгновение мысленно возвращаясь в её объятия.

Когда вхожу в кабинет, китаец уже чинно восседает в моём кресле и хитро улыбается. Что он задумал? Однозначно, он мне напоминает странного Джона Леннона, и я уверен, что он сделал всё, чтобы дополнить эту схожесть ещё и удлинённым каре под Битлов. Пятьдесят с небольшим ему даже с натяжкой не дашь.

За его спиной стоят, не моргая, двое крепких парней, одинаковых с виду, как близнецы. Зачем же он всё-таки пожаловал? Теряюсь в догадках и звонко чокаюсь с ним:

– Ганьбэй!23

– Чин-чин!24 – смеётся он и гладит поручень моего любимого кресла. – Белиссимо25! Сколько стоит?

– Это не продаётся, Ли.

– Я хорошо заплачу.

– Не сомневаюсь, но его цена измеряется не в деньгах, – не уступаю я.

– Но буоно26, – разочарованно-иронично произносит он. – Хотя я здесь не за этим. Послушай, мы были вынуждены установить камеры на фабрике. – Итальянский Фань Ли безупречен, а ведь я ещё помню, каких трудов ему стоило произносить букву «р». – Я вынужден тебя предупредить, что мне не нравится, когда кто-то суёт нос в мои дела. – Улыбка сходит с его лица, и проглядывается сталь характера.

– О чём ты, Ли?

– Мои люди доложили. Что кто-то без ведома снова пробрался в то помещение, которое мы у тебя арендуем. Ты получаешь за него хорошие деньги, в том числе и за то, чтобы гарантировать мою конфиденциальность. Лучше бы ты продал мне фабрику.

– Это какая-то ошибка. С тех пор как мы подписали договор на аренду, моей ноги там не было.

– Я предвидел это. Поэтому решил сам установить камеры. Теперь знаю, какая лиса ворует моих кур. Почему ты не догадался сам это сделать?

Молчу и хитро улыбаюсь, не собираясь перед ним отчитываться. Он допивает виски и поднимается:

– Наверняка ты уже слышал, что через две недели женится мой сын. Ты – среди приглашённых. Можешь прийти со своей девушкой. А вот Луиджи я бы не хотел видеть среди гостей. Придумай ему какую-нибудь убедительную причину.

Киваю, ибо прекрасно знаю о его нежелании общаться с моим отцом, и, пользуясь случаем, интересуюсь:

– Ты представишь нас с Бесси друг другу наконец?

Китаец не сразу отвечает, заинтересованно разглядывая теперь золотой глобус на моём столе, трофей, привезённый из Европы ещё дедом вместо часового механизма.

– Послушай, Рафаэле, несмотря на мой авторитет, Бесси – птица высокого полёта. А те птицы, что высоко летают, – это в основном хищники. У них много ушей и глаз. Они приходят без приглашения и не приходят, когда их приглашают. Ну, ты понял.

С этими словами Ли хрустнул костяшками и без долгих прощаний вышел за дверь, оставляя меня разгадывать ребусы его поведения.

Мы спустились к реке, оставляя за спиной застеклённую галерею с памятниками эпохи Возрождения и Художественную академию. По дороге вдоль набережной пронеслась машина, из её открытых окон играла та же музыка, что я слышала в клубе и под которую встретила Рафаэле. Внизу пахло тиной и грязным бельём. С чего я взяла, что все бомжи уже давно жили в хостеле и получали горячую еду в социальных центрах? Чуть поодаль несколько бродяг спали под картоном, кто-то бормотал бессвязно, другие грели руки над огнём в старом искорёженном ведре.

Алекс живо соорудил сидушку на кирпичах из какого-то тряпья, о чистоте я старалась не думать. Сложил в металлическом тазу три полена, чем-то, по запаху похожим на керосин, полил их и зажёг. То, как он со сноровкой и знанием дела всё устраивал, я догадалась, что он это делает регулярно. Я бы так не смогла.

– Почему вы оказались на улице? – спросила, усаживаясь на подобие табурета.

– А не слишком ли много у тебя вопросов? – огрызнулся бродяга. – Это, ты не из полиции случаем? Хотя скрывать мне нечего. Да, работал на текстильной фабрике. От зари до зари. Двадцать пять лет. Выходной лишь в воскресенье и двадцать один день отпуска. Жена моя красавицей, между прочим, была. А сейчас свободен и живу, где хочу.

Он поднялся, принял несколько театральную позу и указал на светофор на мосту:

– Видела тот столб, где эти трое окружили тебя? Там десять лет назад разбился мой сын.

В его глазах блеснула злость:

– Вот, жена-то от меня и ушла. Говорят, замуж вышла да уехала куда-то на север. Я перестал ходить на работу. Жить мне стало незачем. Вот однажды ко мне в дверь позвонили. Хотели арестовать за долг по кредиту. В банке работали добрые люди. Они не отправили меня в тюрьму. Просто оставили меня на улице. Так мы с Лаки, – Алекс потрепал верного пса, – и ушли в вольную жизнь.