– Проходите.

Я ошалело стоял и смотрел на него.

Взял паспорт, взял сумку.

– Разрешение. – она меня не узнавала будто.

– Это ручная кладь.

Махнула пикалкой, мол, ступай.

Я недоуменно подошёл к Чокану.

– Всё по правилам. Пункт 15, дробь 4 и 9. Для провоза электроники, ценных, габаритных и легко бьющихся, а также живых грузов требуется разрешение собственника на проведение рискованных операций.

– То есть это я должен был разрешение дать? Письменное?

– Да, да. Но если ручная кладь – то не должен. В багаж никто не сдаёт всё рано. Воруют и ломают.

Мы прошли тамбур за охранницей и зашли внутрь вокзала. Милое снаружи здание изнутри оказалось душным и тесным карцером.

Дальше начались такие же душные и тесные проблемы. На кассе не работал терминал, нужны были наличные и без сдачи. У нас их не было. Пока бегали, искали, меняли, один катер уже ушёл полупустым. Купили на следующий, вечерний. А тот уже был переполнен. Сидели друг на друге. И даже вроде стояли друг на друге. Где бы ты ни стоял – обязательно кого-то касался. Плыть там было несколько часов. Снаружи всё было занято – не протиснуться. Внутри каюты – нечем дышать. Качает. Воняет. Рядом туалет. Постоянно туда кто-то ходит. Выглядел он как тесный загаженный шкаф. И куча остановок. У каждой деревушки.

Естественно, ничего снимать мы не стали. Разговаривать я не мог, потому интервью не сложились. Но умудрился записать и расшифровать от скуки несколько занятных монологов.

Ох, ох, скорей бы это кончилось.

Простите, что так телеграфно и скупо, но даже вспоминать тяжело. Если ныть в видеоблоге – три четверти аудитории сразу на выброс. Там нужно держаться лёгкой беззаботности, а о проблемах сообщать с улыбкой. Ведь простым зрителям и своих бед-забот хватает, говорили нам на курсах, так что нечего грузить их попусту.

Хоть тут поною.

Поныл. И хватит.

Всё. Дальше без жалоб.

«Да всё понятно, я вижу и так. Что ты как колонист, как эксплуататор, приехал сюда вырвать свою цифровую ренту у дикарей, ободрать их снова, даже не задумываясь о вреде. Только для того, чтобы самому получить шанс вырваться из сансары вечно тупой постыдной работы цифрового шута на потеху площадному люду. Но ты не вырвешься, тебя обманывают. Это ещё один круг твоей… Слышь, ты, рожа китайская, руки убери свои…»

\\ Какой-то злой мужик на катере по пути в Обезбольск.

«Тянется через Урал рука.

Залита кровью наша река.

На багровых волнах плывёт ЧВК.

ЧВК, ЧВК – чувака Ермака»

\\ Из песни АО СЯО

«Тут за Уралом, да и вообще по всей бывшей России, не земля для людей. Вообще ничего для людей. Зато люди тут для земли, для дел, для службы и подвигов. Всегда для чего-то. А не просто так, не для счастья и спокойной жизни. Поэтому из сибиряков и будут лучшие покорители Луны и Марса, самые крепкие поселенцы. Ведь что сейчас на другую планету перелететь, что пять веков назад в Сибирь перебраться, всё одно».

\\ Разговор на рейсовом катере по пути в Обезбольск

«Братишка один из дальнего прихода, не буду называть имени, недавно словил очень неприятный инсайт. Я бы сказал, что белочка или крыша поехала – но он не пьёт и обычно нормальный. Впервые, пожалуй, я не нашёлся, что ответить. Он говорит, мол, что внезапно понял, увидел, как современная корпоративная религия, то есть это и мы тоже, просто паразитирует на человеческом страхе смерти, небытия. И храмы это в каком-то смысле памятники смерти – то есть напоминания, возбуждение в памяти той мысли, что ты не вечен, прах к праху. И мол, кстати, есть шанс спасти свою бессмертную душу при соблюдении контракта из десяти пунктов и нескольких томов разъяснений…».

\\ Из разговора одного священника с другим в порту Обезбольска

Прибывали поздно. Я страшно устал. Начиная от той пьяной старухи, которую мы докинули до райцентра, и потом какой-то унылый кисель, серая апатия кругом. Река тоже расползалась всё шире и шире, сама как размазня.

Глядя на мелкие речные волны и близкий берег, вечером я увидел странный сон или видение. Мне мерещилось, будто бы я никуда не плыву, а застрял на одном месте, будто вкопанный, а сама река огибает меня медленным бесконечным левиафаном, вместе с водой и однообразными берегами, будто пытаясь впечатлить своими колоссальными размерами. Но для чего ей – такому гигантскому существу – требовалось удивлять такую букашку как я – не очень ясно.

Когда на горизонте мы, наконец, увидели белые острые стены Тобольского Кремля в ночной иллюминации – я слегка встрепенулся. Очень кинематографично, сразу начал мыслить яркой картинкой.

Считалось, что примерно с Обезбольска и начинается один из заливов моря Хард, здесь прежде проходило слияние рек Тура и Иртыша, на высоком берегу 400 с лишним лет назад был заложен город. Он служил столицей Сибири много веков.

Дел здесь было много, картинка интересная, встречи важные и нескучные. Так хотелось верить.

В городе людно. Даже глубоким вечером. Много женщин в платках, мужчин с бородами.

– Город себя позиционирует как столицу настоящего русского православия. Последнее истинное лекарство от душевных страданий – потому и Обезбольск. Хотя скорей то изначально было лишь ответом на бранный вариант – Больск. Как видишь здесь много паломников и просто любопытных туристов, которым интересно посмотреть на экзотичные религии, – объяснял мне Чокан, пока наш катер подходил к причалу. Я тогда больше переживал, что посудина не перевернулась, потому слушал не очень внимательно. И очень хотел отдохнуть.

К счастью, места были забронированы. Скитаться по ночи после такого дня я бы уже не смог.

Первый день пребывания после ночёвки мы решили потратить на отдых – никаких съёмок. Здесь у меня кроме прочего ожидалась встреча с Вергилиным, которую я хотел провести один на один, без съёмок и лишних свидетелей.

Гостиница, вещи, душ, сон. Наконец-то. Проснулся я только к обеду.

И по пути вдруг решил наудачу, безо всяких ожиданий и планов повидать местную легенду, единственную живую достопримечательность, не связанную с православием. Писателя Григория Валентинова. В сети я прочитал, что он работает в торговом центре «Сибирь», туда и направился, благо город небольшой.

Молл средней руки, полный милых провинциальных черт, которые роднили его с рынком. В стороне от основных потоков у входа в книжный магазин (что само по себе чудо) сидел полностью седой старик – подтянутый, с мокрыми, постоянно моргающими глазами. Очень фактурная кожа на лице, будто сотканная из морщин, строгий серый костюм идеально покроя, в руках книга… Он наблюдал за людьми, иногда переключаясь на текст. Одним левым глазом. Второй был пуст, вместо зрачка – белизна. Давным-давно ещё болезнь съела.

Рядом с ним стоял пустой стульчик – как раз для посетителей. Он увидел мой взгляд и сразу открытой ладонью показал – присаживайтесь, мол. Мы не были знакомы. Точней – я-то знал его. А вот он меня – нет.

В сети писали, что он отказывался от пенсий, от мемориальных табличек и прочих знаков живого памятника, он открещивался от реальных и виртуальных коробок для донатов, мол, непрестижно для моего поколения попрошайничать. Он отказывался переезжать в другие города, переселяться в дом престарелых. Говорил – просто дайте мне работать. Я, мол, хочу быть охранником. В юности работал на зоне охранником, потом охранял какое-то секретное производство. Потом трудился рядовым охранником в супермаркете.

В тюрьме он к жизни только присматривался. На тайном заводе – уже целенаправленно изучал людей. А в супермаркете, наконец, понял их. Так он сам говорил. И продолжал наслаждаться открытием, держать всё своё внимание погружённым в людской поток.