– Пошли к нам, – пригласил он Кожанова. Друзья остановились на развилке дорог: Курцеву идти прямо. Кожанову вправо.

– Идем, – согласился Кожанов. Они не ошиблись: у Курцевых их встретили Клава и Маша. Так было у них в семьях заведено: когда нет дома мужей, жены проводили время вместе, или у Курцевых, или у Кожановых; если Борис и Алексей отсутствовали, находясь на учениях или у своих танков в восьми километрах отсюда. Дружба мужей передалась и женам.

– Папка плишёл! Дядя Боля плишел! – бросилась им навстречу Светланка, черноголовое, с кудряшками, милое существо – трёхлетняя дочурка Кожановых, которая была очень похожа на мать. Поздоровавшись с женами, мужчины занялись Светланкой.

– Подарок от зайчика, – протянул ей шоколадку отец.

– Светочка, а это от лисички-сестрички, – такую же точно преподносит ей дядя Борис, который очень её любит. Он берёт девочку на руки, подходит к столу, за которым сидят женщины.

– Светочка, посиди с мамой, мы приведём себя в порядок, – девочка послушно села на стул, рассмотрела подарки, а потом начала всех угощать.

– Принимайте нас в свою компанию, Клава, мы голодны зверски, – усаживаются за стол Кожаное и Курцев.

– Ну, мальчики, вы просто молодцы, вместо обеда прямо к ужину. Мы с Машей думали собирать вас в путь-дорогу, – журит Курцева Клава и, осторожно передвигаясь, приносит с кухни и обед и ужин. Маша молча смотрит то на Алексея, то на Бориса, но поднимаясь из-за стола, в глазах ее тревога.

Курцев помог жене принести с кухни варенье, яблоки, хлеб в хлебнице. Мамочка, мы сегодня выглядели на все сто! – похвастался Борис, подтверждая свои слова, поднятым большим пальцем, – а посему нам причитается.

– Как ты Алёша?

– Не-не-не! – округлив глаза, говорит Кожанов, так как Маша качает головой, а сам подмигивает Борису.

Клава принесла черную литровую бутылку с выдержанным мускатным вином. Борис налил соломенно-прозрачное и душистое вино в два светлых фужера.

– За здоровье наших боевых подруг, – поднял первый бокал Курцев.

Второй тост произносит Кожанов за будущее потомство.

– А за меня? – подала голосок Светланка.

– И за тебя, дорогой человечище, – засмеялся Курцев, гладя её по кудряшкам, и глаза его в это время как-то особенно потеплели.

– За счастливое будущее Светланочки, ну и за успехи старшего из Кожановых, – подмигнул Маше Курцев. Маша, не понимая, смотрит то на Алексея, то на Бориса.

– Разъясняю, – продолжает Курцев, – сегодня, четырнадцатого июня сорок первого года, командир танковой роты лейтенант Алексей Кожанов за умелое командование своим подразделением отмечен представителем Военного округа. Завтра будет приказ. Если позволите, кричу «Ур-ра!»

– Ула-а! – подхватывает Светланка и хлопает в ладоши. Оба хохочут – один звучно, другая с радостным визгом.

– Будет тебе, Борис, – смущается Кожанов, исподволь наблюдая за Машей, довольна ли она успехами мужа.

За столом продолжалось веселье. Курцев взял гитару, перебирает струны. Под аккомпанемент семиструнной спутницы военных пели любимые песни. «Среди долины ровной», «Тучи над городом встали», «Жил отважный капитан, он объехал много стран…» Курцев пел с упоением, закрывая глаза, ерошил волосы. У Кожанова оказался неплохой голос – альт. Клава, русая, с вьющимися волосами, голубыми и добрыми глазами, с правильными чертами нежного лица, была просто очаровательна. Она, чуть разрумянившись и обнявшись с Машей, на лицо которой всегда было приятно смотреть – большеглазая, курносая, чисто русская красота – несильными, но чистыми голосами уводили песню в далёкую даль, придавая ей грусть, так присущую русскому напеву.

Можно было заметить одинаковое выражение глаз обеих женщин. В них было тепло, обращенное куда-то внутрь, в себя, в новую, еще не появившуюся на свет жизнь, но уже живущую у материнского сердца… То была своя тихая радость, никому не высказываемая. Клава готовилась стать матерью через три месяца, а Маша ждала второе дитя в июле этого года.

Надвигалась тихая ночь, от Карпат потянуло прохладой. На южном небе засверкали мириады звёзд. Из-за садов появилась луна «рогами» вверх – признак «вёдро», – как говорили хлеборобы на родной Владимирщине. Тихие хатки белели в просветах деревьев. Пахло цветами, росой и акациями. От речки Вишни донеслось гоготание гусей. Пролаяла где-то собака от скуки. Село Судовая Вишня погружалось в сон.

Курцеву, ещё не привыкшему к своему счастью, новому и очаровательному, хотелось ещё раз пережить его.

– Почему так устроено всё на этом свете? Не будь рядом друга Алексея Кожанова, могло быть так, что не было бы рядом сейчас его, Курцева, Клавы. А она здесь, любимая!

…Несладкая досталась доля Борису Курцеву в детстве. Его матери Агафье Петровне – было еще труднее. Когда Борису исполнилось четырнадцать лет, сестрёнке Вале двенадцать, а младшему братишке Коле – восемь, ушел из дому отец.

Навсегда. Растите, живите, как знаете. Мать об этом несчастье никому из детей и знакомым никогда не рассказывала. Несла свой тяжелый крест стойко, отдавая все свои силы на воспитание детей. И дети, окруженные хорошими людьми, росли здоровыми и крепкими. Борис стал в доме первым помощником у матери: заготовлял дрова на зиму, косил траву для коровы. Успевал подрабатывать вокруг села Неклюдово, на Владимирщине, леса и поля грибные и ягодные. В речке Войнинге и Судогде водилось много рыбы. Борис любил летние походы со своими дружками, Николаем Беспаловым, Серёжкой Журкиным, Василием Мазановым, Соколовым и Шуралёвым. Любя природу, Борис привил эту любовь своим. Вале и Николаю. Во дворе Курцевых, вызывая неудовольствие Аграфены Петровны, но к восторгу ребят и многих взрослых, был устроен настоящий зверинец. Вместе с кроликами – зайчата, дикие утки с домашними; в клетках порхают дятлы, по комнатам шныряют белки, слышен лай лисичек.

Способности Бориса были необычайными, особенно в учёбе. Будучи первым учеником, он помогал сестре и брату, отстающим в школе. В шестом классе стал признанным вожатым пионерского отряда. Без его участия не проводились вечера школьной самодеятельности, не выпускалась ни одна стенная газета. Он – душа струнного оркестра и драматического кружка. Любил музыку и хорошо плясал. И всё ему удавалось, за что его любили все в посёлке. О нём говорили: «Если что наметил сделать или добиться Боря Курцев, он выполнит».

Особенно любимыми предметами Бориса были история и география: до забвения он зачитывался Майн Ридом, Жюль Верном, Джеком Лондоном, Фенимором Купером, фантастикой и приключениями. Они навевали сладкие грёзы и мечты. Любил он поэмы Некрасова, Пушкина, Лермонтова. Если попадался томик Есенина, заучивал десятки стихов наизусть. Всё надо было знать. И он мечтал о большой интересной жизни, наполненной подвигами, о чем мечтала вся молодёжь советской страны…

И всё же трудная жизнь дома заставила его уехать в город Владимир. Надо быстрее получить специальность и помочь стать на ноги младшим Курцевым. Два года пролетели в напряженной учёбе на рабфаке текстильного факультета. Борис с дипломом текстильщика приехал домой. Ходил в кино с друзьями, бродил с ними по лесу и полям, помогал матери по хозяйству. И решился еще на один шаг: текстильщиком ему не хотелось работать, нет призвания, несмотря на диплом с отличием. Но кем быть? Кинофильмы и прочитанные книги растревожили душу, мечтающую о дальних странствиях и путешествиях, о подвигах ради счастья людского: «Трактористы», «Чапаев», «Подруги», «Истребители», «Дети капитана Гранта», «Броненосец Потёмкин»… Кем быть?

– Буду военным, – твердо решает Борис. Но еще колеблется: здоровье прекрасное, способности неисчерпаемы, смелости не занимать. Кем быть? Танкистом, кавалеристом, летчиком, моряком, артиллеристом или общевойсковым командиром, которому дано обширное военное поле деятельности. Перевесила популярная песня «Три танкиста, три весёлых друга, экипаж машины боевой!»

С комсомольской путёвкой осенью 1938-го года явился он в военкомат добровольцем и поступил в Харьковское танковое училище им. Сталина (ныне Ташкентское высшее танковое командное училище).