Он заставляет меня чувствовать больше, чем я когда-либо чувствовала, но почему-то я не могу заставить его увидеть разрушения, которые он причиняет, увидеть, что он со мной делает, когда я уже и так хрупкая. Он никогда не сможет восстановить меня. Он умеет только разрушать, а я могу вынести много страданий, прежде чем разбиться вдребезги.

ДРЮ

Ты можешь убежать от своих обстоятельств. А мои гребаные обстоятельства держат меня за яйца, угрожая раздавить их.

Я быстро иду через кампус, нуждаясь в свежем воздухе, чтобы успокоиться. Чтобы подавить желание развернуться, вернуться к ней и вытравить из себя эту потребность. Пока желание к ней не утихнет. Трахать ее до тех пор, пока не перестану жаждать ощутить вкус ее кожи на своих губах.

Это страстное увлечение, потому что отец хочет, чтобы она исчезла из моей жизни. Все, чего он добился, сделав ее недоступной — это сделал ее еще более желанной.

Несколько студентов бегут по кампусу к разным зданиям, к счастью, обходя меня стороной. Если кто-нибудь из них хоть раз посмотрит в мою сторону, я могу взорваться и, черт возьми, убить.

Все, что угодно, лишь бы получить контроль над своей жизнью, мать твою. Это все, чего я хочу. Контроль. Возможность самому делать выбор, самостоятельно добиваться того, чего хочу. А не того, чего постоянно хочет мой отец. Чего хочет команда, чего хотят преподаватели. Всего этого.

Моя жизнь всегда строится на том, чего хотят другие. Возможно, именно поэтому я не отношусь снисходительно к своей тихоне… Она — единственное, что, как мне кажется, я могу контролировать в собственной жизни. Это, конечно, дерьмово, но мне все равно.

Должно быть, именно поэтому я до сих пор чувствую ее вкус и думаю только о том, чтобы снова обладать ею. Она заставляет меня чувствовать себя хозяином положения на то короткое время, которое провожу с ней. Но теперь все изменилось. Как бы я ни утверждал, что она моя, она права. Я хочу, чтобы она брыкалась, плевалась, ругалась. Хочу, чтобы она сопротивлялась, потому что это делает контроль над ней еще слаще.

Я взбегаю по ступенькам Милл и касаюсь деревянной двери. Дом. По крайней мере, мой отец живет не здесь. Здесь я обретаю покой. Если только мои друзья не ведут себя как придурки.

Когда открываю дверь, Себастьян расхаживает взад-вперед по прихожей, при каждом шаге отбрасывая ногой футбольный мяч.

На нем рубашка на пуговицах и широкие брюки, как будто он только что вернулся с чертова собеседования на работу. Я резко останавливаюсь и тихо закрываю дверь, чтобы не прерывать разговор. Он выпаливает что-то по-французски, и я улавливаю несколько ругательств в следующей гневной фразе.

Он разворачивается, чтобы еще раз пересечь прихожую, и поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Еще одно ругательство, и он прерывает звонок, сжимая телефон в руке.

— На что ты уставился? — спрашивает он, глядя мне прямо в глаза. На его лице, в стиснутых челюстях, в напряженной шеи — неподдельная ярость.

— Не знаю. На что я уставился? — расставляю ноги и скрещиваю руки на груди. Я так близко к краю. Бел выгнала меня, сказав, что все кончено, настроив меня на драку, и, похоже, Себастьяну тоже нужно снять напряжение.

Мы пристально смотрим друг другу в глаза, не желая мириться с дерьмом друг друга.

Он продвигается вперед, пока между нами не остается всего фут.

— Чем ты занимаешься, чувак? Ты и эта гребаная девчонка?

Я напрягаюсь, затем возвращаю нейтральное выражение лица.

— Какая гребаная девчонка?

Он открывает рот, и я сокращаю дистанцию, прижимаясь к нему грудью.

— Не смей произносить ее имя.

— Ты собираешься выбрать какую-то фанатку вместо нас? Своих друзьей, своей команды?

Он стоит так близко, что чувствую запах виски в его дыхании.

— Мне не нужно делать выбор. В этом нет необходимости, так в чем, черт возьми, проблема? С кем ты говорил по телефону и почему считаешь нужным обсуждать ее со мной хотя бы раз в неделю? На данный момент она мой репетитор, и на этом, черт возьми, все. Вообще-то, нет, беру свои слова обратно. Я уже покончил с ней. Вы с моим отцом добились своего. Она для меня никто, действительно, никто.

— Да неужели? Так вот почему от тебя сейчас воняет потом и сексом?

— Вытащи свою голову из моей задницы, и тебе не придется об этом беспокоиться, а?

На лестнице раздаются мягкие шаги, а затем наступает тишина.

Я заглядываю Себастьяну за плечо и вижу застывшего Ли, вцепившегося руками в перила.

— Э-э… что происходит, ребята?

Я показываю на них пальцем и отступаю назад, чтобы держать их в поле зрения.

— Ты тоже хочешь высказаться? Единственный человек, который не изводит меня по поводу Бел, это чертов Ариес. Может быть, он единственный, кто понимает, что к чему!

Они обмениваются взглядами. Ли говорит:

— Мы всего лишь хотим защитить тебя, чувак.

— От чего? Если вы объясните мне, может, мы сможем прекратить эти песни и пляски?

Еще один обмен взглядами, и с меня хватит. Я отталкиваю Себастьяна.

— Ты говоришь, что хочешь защитить меня? Храня секреты, ты ни хрена не защитишь. Кроме того, говоришь, что я выбираю ее, а не вас, но при этом не рассказываешь мне правды. Вы оба можете пойти на хрен.

Себастьян, похоже, готов наброситься на меня, и я не отвожу от него взгляд. Ли делает еще несколько шагов, чтобы оказаться рядом с Себастьяном.

— Все не так, чувак. Да ладно. Успокойся.

Я делаю глубокий вдох, потому что он прав. Не в том, что касается дурацких секретов, а в том, что мне нужно успокоиться. Еще минута, и я стукну их головы друг о друга, и, возможно, позже пожалею об этом.

Ли оттаскивает Себастьяна назад, и мы все, кажется, немного успокаиваемся. Все затаили дыхание, оценивая ситуацию.

Ли берет инициативу на себя.

— Ты пойдешь на эту дурацкую вечеринку к своему отцу?

Кажется, в вопросе кроется нечто большее, чем то, о чем он спрашивает прямо. Но не могу точно определить, чего именно он от меня хочет.

— Да, мне приказали присутствовать. Отец сказал, что вы двое и ваши семьи тоже будете там. Почему?

— Наши отцы — клиенты твоего отца. Нам сказали, что это семейное дело, и мы должны прийти. Как и ты.

Что-то мне подсказывает, что их не будут представлять для того, чтобы способствовать карьере их отцов.

Эта мысль снова выводит меня из себя.

— Слушайте. Я устал. Пойду вздремну.

Себастьян останавливает меня, положив руку на мою грудь, и я замираю.

— Убери от меня свою руку, или я оторву ее к чертовой матери.

Он опускает ее.

— Просто делай то, что говорит твой отец. Тебя неоднократно замечали с этой девушкой. Люди считают ее неподходящей. Не хочу, чтобы ты или или она пострадали.

Я встречаюсь с ним глазами, позволяя ему увидеть в них твердость и огонь.

— Ты угрожаешь ей?

— Ради всего святого, нет. Как я уже сказала, просто не хочу, чтобы тебе было больно.

Наступает еще один напряженный момент, когда мы все смотрим друг на друга.

— Чего ты хочешь от меня, Себастьян? — я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Это его вина. Это он все спровоцировал.

— Просто будь осторожен, мать твою. Это все, что я пытаюсь сказать, но ты слишком упрям, чтобы слушать.

— Мне, блядь, не нужны твои советы или помощь. Я никогда не просил об этом. — Слова вырываются сами собой, как будто мое тело больше не может их сдерживать. — Неужели у меня не может быть хоть одной гребаной вещи, которая принадлежит мне? МНЕ!

Вспышка гнева эхом прокатывается по комнате, и они оба уставились на меня. Я признался в большем, чем хотел, и мне это очень не нравится.

Отталкиваю Себастьяна, но его рука поднимается прежде, чем я успеваю ее заблокировать, и в мою челюсть врезается кулак. От удара голова откидывается в сторону, боль пронзает нервы и кости. Это шокирует, но в то же время возвращает меня к реальности.