Получается, нужен кулёк, который как-то закрывать надо будет. В то, что мне кто-то поможет, я не верю. Танька мне о порядках в детских домах достаточно рассказала, поэтому я и не верю в то, что помогут. Вот коляску перевернуть – запросто, заголить, побить – это как дважды два, а помочь… Подруга моя единственная очень подробно разъяснила, что бывает, как это бывает и как можно спрятаться. В моем случае – никак.

Значит, надо покориться судьбе и не нервничать сверх меры, возможность поплакать у меня будет. Ну, если в руках себя не удержу. Хватит рефлексировать и думать о том, за что. Так случилось, этого не изменить, значит, надо просто прожить, сколько получится, чтобы тётенька Смерть не сильно осерчала – и всё. А потом зато больше ничего не будет! Можно просто отдохнуть от всего и, наверное, забыть обе свои жизни. Вот здорово-то как! Просто взять и ничего-ничего не помнить!

Я начинаю улыбаться своим мыслям, втайне надеясь на то, чтобы это время наступило как можно раньше, потому что я, честно, устала уже.

***

– Привет, – слышу я девчоночий голос и поднимаю голову, отвлекаясь от книги. – Я Маша!

Передо мной стоит девочка моего возраста с длинными тёмными волосами, зелёными глазами и поцарапанной загорелой физиономией, будто подсвеченной изнутри весёлой улыбкой. Одета она в жёлтые шорты и синюю майку, на ногах… не вижу что, ну и улыбается мне так, как будто кого знакомого увидала.

– Привет! – откликаюсь я. – Меня Катей зовут.

– А я знаю, – хихикает она. – Мы с тобой будем дружить!

Это не вопрос, а именно утверждение, причём таким весёлым голосом произнесённое, что мне странно становится. Я не очень понимаю, почему она с ходу так говорит, но всё-таки пытаюсь объяснить, что я… проблемная подруга. Маша же плюхается рядом со мной на кровать, обнимает меня двумя руками и начинает объяснять свое видение.

– Ты в коляске, никому не веришь, – говорит она. – Но ты совсем одна, а это плохо. Я по себе знаю, как это грустно, поэтому теперь мы дружим. Ты больше не одна!

И тут контроль рассыпается – я плачу. От этих слов, от этих объятий я просто плачу, потому что удержаться невозможно. Слёзы текут по щекам, а я со страхом жду той самой боли, отчего плачу ещё горше. Машка становится серьёзной, она прижимает меня к себе, будто стараясь разделить на двоих мои слёзы, отчего вскоре мы, кажется, плачем уже обе.

– Ох, дети, – слышу я словно сквозь вату, и какая-то сила укладывает меня на кровать, но Маша оказывается рядом, поэтому я почти не замечаю произошедшего.

Странно, но боли нет, только тёплые объятия такой же девочки, как и я, и слёзы на двоих. Я понимаю, что новая моя подруга разделила всё со мной, наверное, поэтому не приходит боль. Осознать, что произошло, почти невозможно, но вскоре, выплакавшись, я засыпаю.

Наверное, мне очень нужно было поплакать, потому что после этого действительно стало легче. Получается, моя новая подруга сразу же очень много сделала для меня. Интересно, а я ей не надоем? Ну вдруг она устанет от меня? Значит, надо сделать так, чтобы не устала. Я очень-очень постараюсь, клянусь!

Так же, как заснула, я просыпаюсь, ощущая Машу рядом. Странно… Впервые за очень долгое время рядом со мной человек, которому я доверяю. Плакать хочется опять, но я терплю, вспоминая Танькины слова – плаксой прослыть нельзя, так что я сдерживаюсь.

– Проснулась? – интересуется Маша. – Сейчас я тебя ка-а-ак накормлю! Да ка-а-ак переодену!

– Но… Но почему ты так со мной? – пытаюсь я осознать сказанное.

– Представь, что ты моя сестрёнка, – предлагает мне подруга. – Не плакать!

– Я не буду, – обещаю ей, не понимая, почему она так меня назвала. – Но…

– Мне очень нужно, чтобы я была… – всхлипывает Машка, и тут до меня доходит.

Ей нужной надо быть! Необходимой! Поэтому она так! Я обнимаю подругу, назвавшую меня сестрёнкой, прижимаю к себе, потому что это просто невозможно выразить словами. Она же честна со мной, и я буду с ней. Если Машке необходимо быть нужной, значит, так правильно. Тогда я у неё буду, и она у меня. Неужели я действительно больше не одна?

– Сестрёнка… – шепчу я ей, понимая, что за это тепло согласна на что угодно.

– Встаём! – командует сразу же заулыбавшаяся подруга… или сестра?

Я переваливаюсь в сидячее положение, прикидывая, как буду садиться, а Машка обхватывает меня двумя руками, перетаскивая в коляску. Она очень спокойно с коляской обходится, как будто у неё есть уже опыт, но я не буду спрашивать. Очень страшно потерять это доверие, да и её саму потерять страшно до дрожи. Поэтому я просто подчиняюсь ей. Она везёт меня куда-то, как-то очень легко управляясь с коляской.

– А куда мы идем? – спрашиваю я.

– В туалет, – отвечает мне Маша. – У тебя же подгузники, надо тебя переодеть, потому что сама не сможешь.

Она действительно как сестра, будто знает меня с самого детства – совершенно точно и хорошо знает не самые широко известные вещи. Это меня, конечно, удивляет, но, наверное, я просто боюсь поверить в чудо. В настоящее, волшебное чудо – я больше не одна.

Чуть позже я вижу, что сестрёнка названая действительно имеет опыт: она очень легко сдёргивает с меня подгузник, потом протирает мокрой губкой, лезет в карман и достаёт оттуда… крем. Обычный детский крем. Я-то знаю, зачем он нужен, но она откуда? Впрочем, я уже решила не спрашивать, потому и не буду, но это так необычно!

Переодев, сестрёнка вывозит меня из туалета, рассказывая об устройстве лагеря. Она показывает мне, где что находится, между делом сообщив, что едем мы в столовую. Я внимательно слушаю, стараясь ей не мешать. По идее, ей должно быть очень нелегко возить коляску, но Маша без проблем с ней управляется. Можно сказать, привычно. Это так странно…

– Вот тут у нас столовка, – сообщает мне названая сестрёнка. – У тебя еда специальная, у меня обычная, но сегодня я ем то же, что и ты, потому что мне так хочется.

Вряд ли ей действительно так хочется, но одной фразой Машка сразу же закрыла все возможные возражения с моей стороны. Это, можно сказать, ещё страньше, если есть такое слово. Она как будто мысли мои читает, отчего мне хочется довериться ей всё сильнее. Я думаю: а почему бы и нет? Ну что может быть в самом худшем случае? Ничего такого, чего бы я от этой жизни не ожидала, значит, вполне можно.

– Так, чем тут у нас кормят голодающих девочек? – интересуется сестрёнка. – Ага! Суп, второе и компот! На-би… стоп… Тёть Таня! – зовёт она кого-то.

– Чего тебе, егоза? – показывается дородная женщина в белом халате.

– У сестрёнки диета специальная, это её еда? – спрашивает Машка.

– Уже и сдружились… Молодцы вы, – вздыхает повариха. – Вот тут ваши порции, слева.

– Ура! Спасибо! – радуется моя названая сестрёнка, набирая указанные блюда на поднос.

– Дай-ка подсоблю тебе, – женщина подходит ко мне, чтобы помочь с коляской, а я смотрю на неё во все глаза.

Это же детский дом! Тут все сироты, они же злые должны быть, а на самом деле тепло так, как не было очень давно. И повариха по-людски себя ведёт, и Машка вообще непредставимо, и вообще – всё кругом какое-то нереальное, как будто я сплю, а это всё сон. Мне очень страшно проснуться и обнаружить себя… даже не знаю где. Но долго раздумывать мне не даёт Машка.

– Так, – говорит она, – сама ты с супом пока не справишься, поэтому открывай рот!

Она кормит меня, при этом я вижу, что у неё есть опыт кормления, как будто она за малышами ухаживала. Может быть, причина именно в этом? Но спрашивать такие вещи нельзя, я бы расплакалась, если бы спросили, а заставлять плакать сестрёнку я не хочу. Поэтому послушно открываю рот, позволяя ей кормить себя, хоть и кажется мне это совершенно чудесным и каким-то немножко нереальным.

У меня есть сестрёнка… Машка действительно сестрёнка, при этом она ухаживает за мной так, как никто и никогда. И ей это нравится! Она улыбается, при этом я не чувствую ни фальши, ни напряжения в её улыбке. Вот сейчас она меня переоденет, замотает гипс в целлофан и повезёт к речке, кажется.