Литмир - Электронная Библиотека

– Привыкла контролировать дыхание, – чья-то рука ласково гладит меня по волосам, и я просто замираю в надежде, что ласка продолжится. – Пусть её Петя посмотрит, а мы пока известим полицию.

Двое уходят, а передо мной появляется лицо улыбчивой пожилой женщины. Она внимательно смотрит мне в глаза, а потом принимается гладить. Я чувствую, что сейчас плакать буду, но плакать нельзя. Поэтому старательно дышу и держу эмоции под контролем. Изо всех сил привычно держу их под контролем. Слева буднично пиликает кардиомонитор, в нос дует кислород, поэтому мне вполне комфортно. В губы тыкается носик поильника, хотя я и не просила, но я отпиваю глоток.

– Спасибо, – благодарю я пока ещё добрую женщину. – Где… я?

Страшно услышать о хосписе, но я понимаю, что ничего с этим поделать не могу, поэтому просто контролирую свои эмоции, чтобы не расплакаться от безысходности. Мне кажется, эта женщина, медсестра или санитарка, меня понимает, поэтому гладить не перестаёт, зарождая во мне надежду.

– Ты в больнице, маленькая, – объясняет она мне. – Тебя нашли в туалете в школе, подумали, что умерла, но ты живая, скорая привезла.

Тут, по-видимому, кто-то входит в палату, и она отворачивается от меня, чтобы поговорить с доктором по имени Пётр Ильич. Он расспрашивает о том, как я реагировала, а медсестра только всхлипывает. Она начинает рассказывать о том, как я себя веду, а я хоть и понимаю необходимость этого, но грущу, конечно. Как будто голой выставляют.

– Явно хотела заплакать, но удержалась, – продолжает рассказ медсестра. – Контролирует свое дыхание, ну и боится…

– Я бы тоже боялся, – хмыкает доктор, а затем подходит ближе. – Здравствуй, Катя, меня зовут Пётр Ильич. Ты готова со мной поговорить?

– Как будто у меня выбор есть, – отвечаю я ему, вздохнув. – Что вы хотите узнать?

Он пытается что-то выяснить об опекунах, но я их просто не помню, зато рассказываю ему, что всё правильно: я же наказана. О папе рассказываю, о болезни моей, о том, что нельзя плакать и нервничать тоже, потому что умру. Вот тут он становится очень серьёзным, даже зовёт кого-то, но не уходит, продолжая со мной разговаривать. От него я узнаю, что мне десять лет, я была под опекой. «Была» мне говорит всё, поэтому я понимаю, что произойдёт дальше. Ну, если не засунут опять в хоспис, тогда поживу. У меня сломано запястье правой руки, но вот о болезни доктор не знал, поэтому дважды переспросил название и как она проявляется. Может, поверит? Я бы не надеялась, но я ребёнок, поэтому надеяться очень хочется. Ноги я чувствую, но шевелить ими всё равно не могу. Во-первых, боюсь боли, во-вторых, смысла в этом нет.

Приходят ещё врачи, убирают одеяло, под которым, судя по ощущениям, я голая, начинают что-то делать со мной, но мне не важно, что они там делают, потому что о себе я всё знаю, а стесняться и смущаться меня больницы с хосписом отучили. Поэтому мне без разницы, что они видят, но почему-то удивляются. Сильно удивляются, говорят о том, что опекуны у меня неправильные. Но они всё равно уже бывшие, потому что никто не захочет возиться с такой, как я.

Затем доктора уходят, что-то обсуждая, а меня приходят покормить. То есть не моськой в тарелку, а та самая медсестра явно готова именно кормить с ложечки. Это мне странно, потому что от человеческого отношения я уже отвыкла. Наверное, в детдоме наверстают: бить будут, унижать, так что сейчас надо хорошенько отдохнуть, чтобы не портить потом людям удовольствие.

– Давай, открывай ротик, – говорит мне эта женщина.

Почему-то в её глазах нет ни злорадства, ни ехидства, как будто она действительно ко мне хорошо относится, но такого быть не может, ведь она не баба Зина. Тем не менее я покорно открываю рот, чтобы сразу же выплюнуть попавший в него суп. Вот в чём дело! Она решила меня помучить! Решила увидеть, как мне будет плохо, как я буду плакать от боли! Сволочи… Держать себя в руках всё труднее.

– В чём дело? – интересуется медсестра, а я разворачиваюсь и утыкаюсь в подушку в надежде, что меня не заставят.

Я не хочу такой боли, не хочу, за что?! Пусть я наказана, но могут же побить, а не мучать! Старательно молчу, потому что мне нужны все мои силы, чтобы не расплакаться. Не будет мне отдыха, мучить начнут прямо сейчас… А на той стороне меня ждёт Смерть, чтобы сделать ещё хуже, хотя куда уж хуже. Перец и соль на языке я определила сразу же, потому и выплюнула. Медсестра, оказавшаяся холодной садисткой, пытается у меня ещё что-то спросить, а потом уходит.

Из коридора я слышу разговор на повышенных тонах, но не вслушиваюсь, а потом в палате становится людно. Я понимаю: меня сейчас заставят съесть то, что нельзя, а потом будет очень-очень больно. Я знаю, что будет больно, и не хочу, чтобы так, но меня не спросят. Поэтому крепко зажмуриваюсь.

– Вот, профессор, Екатерина Краснова, – слышу я тот, самый первый голос. – Доставлена без сознания, клинически – болевой шок. Объективно – суставной синдром, перелом запястья правой руки, диспноэ1, удлинённый ку-тэ2. Ногами не пользуется, хотя часть рефлексов сохранена. По мнению психиатра, к больницам привычна, что по документам не подтверждается, очень боится хосписа – до паники, насторожённо относится к женщинам, с доверием к мужчинам, что странно.

– Ещё что? – интересуется явно принадлежащий пожилому мужчине голос.

– Болезнь назвала и описала правильно, включая тип синдрома, который ей знать просто неоткуда, клиническая картина в целом соответствует, – произносит голос Петра Ильича. – Тщательно контролирует эмоции и дыхание, просто стальная сила воли, учитывая боли.

– Она от еды отказалась! – возмущается медсестра. – Просто выплюнула!

– Это интересно, – замечает пожилой. – Ну-ка, Катя, а почему ты выплюнула суп?

– Перец… Соль… – выдавливаю я сквозь сжатые зубы. – Нельзя.

– Согласен, – удивлённо отзывается кто-то. – Но она откуда знает?

Доктора некоторое время спорят о том, что я всё называю правильно, что значит – мной занимались врачи, но никаких бумаг об этом почему-то нет. В конце концов кто-то говорит о полиции, а Пётр Ильич рассказывает, что у меня комплекс вины перед бросившими меня родителями и что-то попытавшимся сделать папой. Ну почему я сиротой-то стала… Я этого не понимаю, но поесть всё-таки надо.

Я открываю глаза, чтобы увидеть перед собой пожилого мужчину в очках. Кушать уже сильно хочется, поэтому я пытаюсь его разжалобить. Ну, насколько умею. Я прошу у него кусочек хлебушка, маленький, потому что сильно уже голодна, а он… он обнимает меня, отчего выключается свет. Я снова падаю в тёплую воду, просто не удержав контроль.

Глава четвёртая

Доктора мне верят, так что я не симулянтка, но на этом все хорошие новости заканчиваются. Я сирота, это значит – детский дом, потому что хосписа я боюсь так, что просто опасно. Медсестру мне заменяют, предыдущая не виновата оказалась, но я её боюсь теперь, а меня не хотят мучить почему-то. Ну это они так говорят, я-то верить, конечно, не спешу. Я людям вообще, оказывается, как-то не очень доверяю теперь.

Мне кажется, что доктора всё равно ничего делать не торопятся. Только руку мне загипсовали. А я внезапно обнаружила, что вторая – ну, левая – не болит. Значит, хотя бы писать смогу, уже что-то хорошее в жизни. Меня ждёт не самая удобная коляска, кислорода мне не положено, поэтому надо правильно дышать, ну и… и все. Что-либо сделать со мной не могут, по их словам, значит, ждёт меня детдом в ближайшие дни.

Как папа говорил, «раньше сядем, раньше выйдем» – значит, раньше начнут бить, поскорее всё и закончится. Я не надеюсь ни на что хорошее. Почему-то совсем не надеюсь, хотя до слёз хочу, чтобы меня обнимали и любили. Но такое просто невозможно, поэтому я стараюсь не думать об этом.

Я уже могу поесть сама левой рукой. Пища у меня правильная, хоть и невкусная, но я просто очень хорошо знаю, что такое «надо». Поэтому молча подчиняюсь всем требованиям, терплю болючие уколы, хотя непонятно, зачем колоть витамины, но, наверное, взрослые совсем не мучить не могут. Впрочем, мне это совсем неважно. Главное – мне разрешают двигаться самой и даже на улицу выезжать.

вернуться

1

Нарушение частоты, ритма и глубины дыхательных движений.

вернуться

2

Группа кардиологических расстройств генетической природы, способных приводить к аритмиям, обморокам и внезапной сердечной смерти.

5
{"b":"923895","o":1}