Танька приносит письмо, которое я сразу же подписываю, не читая. Я не знаю, к чему это приведёт, но пусть – игра так игра, правильно же? И так проходит один день, затем следующий, а вот на третий я что-то чувствую. Несмотря на то, что мне теперь есть для чего жить, я понимаю, что моё время заканчивается, поэтому прощаюсь с Танькой.
– Ты лучшее, что было в моей жизни, – сообщаю я ей.
– Ты что-то чувствуешь, – обнимает она меня. – Даже если… Ты знай, я за тебя молиться буду!
И я впервые позволяю себе поплакать. Танька тоже плачет, гладя меня по голове, как баба Зина гладила. Она гладит меня и говорит, что там вдали меня точно ждёт папа, поэтому бояться не надо. Я больше не боюсь, правда! Только дышится мне не очень, тяжело как-то, и радужные круги перед глазами ещё. Меня забирают обратно, а я будто бы и не здесь – мне очень холодно, в какой-то момент я не могу вдохнуть, становится темно, и я будто засыпаю…
Я взлетаю под потолок палаты, глядя на то, как мегера снимает обычную прищепку со шланга кислородных канюль. Получается, она меня убила? И, будто подтверждая мои мысли, в палате вдруг оказываются полицейские, немедленно арестовывая мегеру… Получается, письмо сработало? Жалко, что поздно…
Глава третья
Кажется, это называется «предсмертными галлюцинациями», я читала о них в одной интересной книге. Интересно, потому что я оказываюсь на лесной полянке, затянутой туманом. Вокруг стоят деревья, я узнаю только ёлки, а все остальные нет, потому что просто не помню их. Любопытно, это мой измученный мозг решил мне напоследок дать покой? Всё-таки почему меня убили? Из-за квартиры? Впрочем, мне-то теперь какая разница? Я умираю, точнее, уже умерла, а картинки вокруг – это лишь мозг… Ну, он умирает, потому и картинки. А потом просто не будет ничего.
Галлюцинация изменяется, появляется тётя в чёрном платье… или плаще. Если с капюшоном, значит, плащ. А в руке у неё, конечно же, коса, потому что это Смерть, как её изображают на картинках. Она смотрит на меня, а я сижу на траве, понимая, что мне всё кажется, но я хотя бы дышу сама. К тому, что ноги не ходят, я давно привыкла. Я очень ко многому привыкла.
– Ты умерла раньше срока, – извещает меня Смерть, как будто я сама этого не знаю.
– Узнать бы, почему ещё, – отвечаю я ей.
– Ну, это просто, – она мне показывает на неведомо откуда появившийся шар.
В нем я вижу то, что меня уже не удивляет – моя «мама» даёт много, по-моему, денег няньке из хосписа, чтобы та меня побыстрее «уморила», а то суд не даёт «маме» полные права на папину квартиру, хотя на машину дал. Оказывается, когда мама меня бросила, она с папой не разводилась и теперь имеет какие-то права. То есть меня убили из-за денег. Вполне понятно. Если бы не Танька, я бы плакала, но подруга объяснила мне, что всё в этом мире из-за денег, поэтому я не удивляюсь.
Затем в шаре я вижу, как «мама» отталкивает бабу Зину, та падает и больше не встаёт. Она жива, но не может ходить. Полицию это не останавливает, и «маму» сажают в тюрьму, только мне это неинтересно. Я понимаю теперь, почему не приходила баба Зина – просто не могла. А на похороны папы меня не взяли, потому что «мама» запретила. Бог ей судья, как говорила баба Зина.
– Ты получишь новую жизнь, заняв тело только что умершей девочки, – сообщает мне галлюцинация, ну, Смерть которая. – Постарайся прожить её счастливо.
– А родители? – интересуюсь я просто для того, чтобы что-то спросить.
– По условиям ты сирота, – отвечает она мне. – И только попробуй умереть раньше времени! Сильно пожалеешь! – неожиданно становится страшной Смерть.
Я знаю, «счастливо» – это издёвка такая. Я снова буду одна, но за что? За что опять? Наверное, это из-за того, что умер папа, потому что он же из-за меня умер. И баба Зина не может ходить, ведь она пыталась спасти мои игрушки… Я понимаю: я была плохой девочкой, за это и наказана. Ну да жизнь быстро кончится, потому что сирота, ещё и с моей болезнью… В которую никто, наверное, не поверит. Не зря же девочка умерла?
Смерть что-то делает, а в следующее мгновение я оказываюсь на полу. Плитка на мокром полу и специфический запах говорят мне о том, что это туалет, а не морг, как я подумала изначально. Болит, кажется, все тело, дышится, как всегда без кислорода, то есть нужно контролировать дыхание. Голова кружится, а лежу я на животе, хотя мне без разницы. Вспомнив о том, что существует бельё, обнаруживаю спущенные трусы и подтягиваю их на место, хотя страшно от ожидания усиления боли. Боль на уровне семёрки, то есть терпеть можно.
Смерть меня напугала, честно говоря, поэтому я буду стараться выжить, просто на всякий случай. Что случилось с девочкой, которой я стала, не знаю, но так ли это важно? Попытавшись покопаться в памяти, понимаю, что почти ничего не помню, разве что зовут меня так же. И, пожалуй, все. Но в туалете дышать тяжелее из-за влажности и запаха, значит, надо вылезти на свежий воздух. О том, что ноги не работают, я помню, хоть и чувствую их, кажется. По крайней мере, часть боли находится там, где её никогда не было. Руки не перегибать, потому что нет ортезов, и медленно ползти.
Контроль дыхания, контроль эмоций, подтянуться на руках. Меня затапливает паника оттого, что вдохнуть трудно, но я ползу. Медленно, медленно, быстро утомляясь, я ползу. Надо отдохнуть и полежать. Интересно, девочка просто устала и потому умерла или её побили? Ну, Танька же рассказывала, что в детском доме могут побить, и не только воспитанницы. Так называются те, кто там живёт. Потом узнаю, наверное… Может, ещё раз убьют и не буду мучиться.
Я медленно доползаю до двери, и тут меня ждёт проблема: ручка высоко, я просто не достану. Была бы я в коляске… Улегшись на пол, дышу, собираюсь с силами, надо будет сесть, чтобы дотянуться до ручки. Страшно, конечно, потому что сейчас будет больно, а кто же хочет боли? Вот и я не хочу. Интересно, лет мне здесь сколько? И как узнать? Надо подумать о своём возрасте, я отвлекусь, и силы накопятся быстрее.
В этот самый момент дверь распахивается, на пороге оказывается кто-то – тонкие ножки такие, тоньше моих, значит, намного младше девочка, получается. Она начинает громко, отчаянно визжать и куда-то исчезает. Я тянусь, чтобы остановить дверь, больно бьющую по запястью. Что-то хрустит, боль затопляет всё мое существо, отчего становится очень темно перед глазами. Я борюсь с обмороком, потому что могут же подумать, что я наконец-то умерла, и засунут в морг, а то и просто закопают. Не знаю, откуда приходит эта мысль, но страшно от неё становится так, что я начинаю дрожать всем телом. Дрожать тоже нельзя, надо держать себя в руках.
– Жива! – выкрикивает мужской голос с нотками облегчения. – Скорую!
Я понимаю, что нужно ещё немного потерпеть, но в этот момент меня хватают на руки, и боль становится настолько сильной, что я отключаюсь. Я просто плыву в тёплой воде, хоть и не вижу ничего вокруг. Эта вода лечит боль, отчего я, кажется, даже улыбаюсь. Надо контролировать своё состояние, мало ли как Смерть отомстить решит, может, вообще… В общем, лучше не думать об этом.
Я плыву, ничего не слыша и не зная, мне так хорошо в этой воде. Вот бы остаться тут навсегда и больше ни о чем не думать… Но это вряд ли возможно, потому что я наказана. Сейчас будет больница, очень болючие уколы – они иначе не умеют, потом много слёз никому не нужной девочки, то есть меня. Затем меня отправят в детдом, чтобы было кого бить. Танька же рассказывала, что девчонкам там обязательно кого-то бить надо. Ну, если они хоть иногда будут разговаривать, то, наверное, пусть бьют…
***
– Болевой шок напоминает, – слышу я чей-то голос, выплывая из тёплой воды обморока. – Вон, видишь?
– То есть имеются вопросы к опекунам, да еще и травля в школе – рука точно дверью сломана, – отвечает ему женский голос, он слышится мне усталым каким-то. – Ещё что?
– Очнулись мы, – произносит первый, кажется, мужской голос. – Сразу же иначе задышала, видите?