Стражники возмущенно загудели и потащили меня за собой.

– Да не говорила я!

– Язычок твой, Грушка, не всегда тебе друг, – бросил гневно командир отряда, склонившись к моему уху.

Видно, девчонка, за которую меня принимают, и здесь отметилась.

Что ж делать-то теперь?

Я попыталась упереться в дверях, но разве моим тонким ручкам состязаться с ручищами древнерусских добрых (или недобрых) молодцев? Только и успела заметить ехидный взгляд подлеца Светунца. Меня вытащили на улицу и под свист и улюлюканье наблюдателей потащили к княжескому терему. В дверях мы столкнулись с новым лицом в этой трагикомедии. Это был русоволосый молодой мужчина с простоватым, добродушным лицом.

– Малинка?! – крикнул он, прищурившись. – А куда это вы ее тащите?

Если посетители кабака дружно видели во мне Грушку, то этот принял меня за другую.

– Помогите! – рванулась я к нему.

– Отпустите Малинку! Это же невеста моя! Кузнеца Власа Славия дочь!

– Да, это я!

Рано я радовалась, моего новоявленного «жениха» ухватили Светунец с друзьями за руки и потащили назад. До меня еще доносились голоса:

– С ума ты, Вернидуб, что ли, сошел?

– Это Грушка, гулящая девка, пущай посидит в яме!

– Уж не хворь ли у тебя с глазами приключилась? Меня видишь?

Без суда и следствия, не обращая внимания на мои крики: «Я буду жаловаться князю! Я буду жаловаться на князя!», меня спустили на веревке в глубокую яму и надвинули сверху решетку. А куда Кащея дели, вообще не видела.

Провалили мы миссию. Скоро обнаружится, что настоящие Груша и Лазарь гуляют на свободе и ни слухом ни духом не знают о сегодняшних событиях в «Старом сапожнике».

Какой срок, интересно, здесь дают за самозванство? А вдруг сочтут нас колдунами? Интересно, тут не практикуется сожжение на костре? Или причастность к ведьмовскому народу здесь проверяют погружением подозреваемых в воду: не утопла – ведьма, утопла – значит, невинная была? Я еще немного порылась в мозгах, выуживая сведения об отношении в разные исторические времена к необъяснимым явлениям. Ой, кажется, нужно сматывать удочки, пока трамваи ходят.

Я внимательно осмотрела свою «камеру предварительного заключения» и не нашла никаких возможностей для побега. Улеглась головой на сумку (ее пытались конфисковать, но, когда я закричала, что там «предметы женской гигиены», оставили) и, размышляя, как там Кащей, незаметно для себя уснула.

– Малинка! Малинка, чтоб тебя днем и ночью, и только я! Малинка!

Во сне я превратилась в сорокадевятикилограммовую сочную ягоду малину, которую кто-то пытался съесть.

– Малинка! Сонь тьмутараканская! Просыпайся!

Меня больно щелкнул по носу камешек, и я испуганно подскочила. Кто? Что? Бежать? Куда?

Тьфу ты, чего только не покажется спросонья, бежать-то некуда, и я собралась досмотреть свой странный сон.

– Малинка!

Наконец-то до меня дошло, что сиплый шепот доносится сверху. Я подняла глаза. Тяжелая решетка была сдвинута в сторону, и в яму заглядывало румяное лицо добра молодца, называвшего меня намедни Малинкой и своей невестой.

Кажется, дела начинают сдвигаться с мертвой точки! Если этот древнерусский богатырь считает себя моим женихом, он просто обязан спасти свою суженую от тягот заключения.

Как же его там называли? Вернидуб, вот! Точно!

– Я здесь!

– Веревку лови!

Я живо набросила на плечо сумку, подхватила веревку и, упираясь ногами в стену, подтягиваемая «женишком», выбралась на поверхность.

Здоровый, как медведь, Вернидуб подхватил меня, облапывая ручищами где только можно (и где нельзя – тоже). И только я рот открыла «спасибо» сказать, закрыл мне его поцелуем.

– Мм, – попыталась я совершенно безрезультатно вырваться, – мм!

А совсем даже неплохо они целуются в своем Китеже!

Когда он отпустил меня, минут через пять, я даже не нашлась что сказать, а он отстранился, оглядев меня страстным взглядом.

– Да ты еще краше стала, Малинка! А целуешься… Стой, а кто это тебя так научил? Когда успела? – Взгляд его потемнел.

– Что ты, Дубушка! Это оттого, что ты меня из тюрьмы вызволил, чувства во мне проснулись особые, само собой так получилося. – Я стеснительно опустила глаза.

– На пользу тебе яма пошла, милая моя. И называешь меня как ласково, раньше только Дубинушкой кликала.

И Вернидуб снова собрался целоваться:

– Стой, Дубушка! Нам отсюда убираться побыстрее надо, пока стража не подоспела.

– Да стражники Стоян и Ломонос беспробудным сном уже спят.

Неужели он из-за меня двух людей замочил?!

– Знаешь, сколько я медовухи им приволок? – ухмыльнулся «жених» и полез мне под сарафан.

Да, что-то строгим нравом в Китеже девицы не отличаются…

– Дубушка! Давай уходить, не они, так другие явятся.

– Точно. Помешают любиться нам с тобой. А я такого не люблю. Так пошли, вот только до травушки-муравушки доберемся, и…

– Слушай, Дубушка! Только нам нужно сначала того парня, которого стражники вместе со мной забрали, освободить.

– Что-о?! Лазаря?! Так это ты с ним целоваться училась?! Говорил мне Светунец…

– Да не Лазарь он. Честное слово! Это брат мой, как говорится, единоутробный.

– Не было у тебя брата отродясь!

– Так я тоже о нем только вчера узнала.

– Да откуда он взялся? И почему с Лазарем так схож?

– Ах, Дубушка, там такая запутанная история и длинная. Я тебе все-все расскажу. Только не сейчас. Брата моего спасти надобно и из города вывести, как только Китеж из озера вынырнет.

– Не могу поверить, – схватился за ворот рубахи Вернидуб. – Больно он на Лазаря похож.

– Успокойся, милый. А ты к Лазарю домой сходи да проверь. Спит он, настоящий-то Лазарь, небось седьмой сон видит.

– Пойду, Малинка. Не обижайся, но проверить должен, слишком дивно все.

Вернидуб отвел меня в какое-то укромное место между постройками и велел ждать, никуда не высовываться.

К счастью, вернулся он довольно быстро и, лукаво улыбаясь, подошел ко мне.

– Ну что? – Я вдруг испугалась: а что, если он настоящего не нашел?

– Есть, – кивнул богатырь. – Не совсем дома и не совсем спит, но есть Лазарь. Теперь верю, что это твой брат, и вытащить помогу. Только прежде поцелуй с тебя.

– Не время…

– Один. А то не пойду брата твоего выручать.

Шантажист. Приходится соглашаться.

Еще минут через десять, когда мы закончили целоваться, я почти забыла, куда нам еще нужно сходить. Ах да, спасти Кащея!

Вернидуб взял меня за руку и повел мимо построек к яме, в которую бросили Бессмертного.

– Эй, братик, ты тут?

– Да тут он, точно, я сам видел. Вас как забрала стража, я все время наблюдал, думал, как свою милку освободить.

– Спасибо, Дубушка… А что ж он не отвечает?

– Может, дрыхнет, как ты. Я и тебя добудился еле-еле, это у вас что, семейное? А может, не пришел еще в себя. Приложили-то его крепко.

– Ой, он хоть живой?

– Добра молодца одним ударом не сгубить. Полежит-полежит и оклемается.

– А как же мы его вытащим?

– В яму придется тебе лезть, сладкая моя, – цокнул языком Вернидуб. – Меня-то ты не удержишь. Спустишься, брата вот этим напои. – Парень вытащил из-за пояса кварту и протянул мне.

Ручки мои, ножки мои, люли мои! У меня все тело уже саднит от этих ям. Но хочешь не хочешь, а пришлось спускаться.

Кащей не двигался, я даже перепугалась, но дышал. А когда я влила ему в горло целительный бальзам местного разлива, закашлялся и выругался последними словами, правда, может, и не последними, может, у него еще найдутся. Зато, узнав меня, смутился и даже попросил извинения.

– Ладно, Странник, извинения потом, с процентами. А сейчас выбираться надо, скоро светать будет.

– Угу, – кивнул Кащей.

– Ты подняться сам можешь? Давай я тебя веревкой обвяжу, и полезай наверх.