ПИСАНИНА

Оглядываясь назад, понимаю, что запоминающихся историй о сенегальском этапе жизни осталось немного. Всё было довольно хлопотно, но буднично. Работой меня завалили с самого начала очень серьёзно. В Дакаре мне не очень повезло с достопримечательностями и развлечениями, были сомнения насчёт полезности климата, зато у меня оказались потрясающие учителя. Львиной долей того, что умею в профессии, я овладел именно там. Меня действительно по-настоящему учили. Замечательные наставники ответственно возились со мной, не считаясь с собственным временем, скрупулёзно вычитывали мои бумаги и обучали основным диплома-тическим премудростям.

Основная наука происходила от посла, который специально поручал мне всё, что только было можно. Пришлось попробовать свои силы во всех сферах, заниматься и протоколом, и переводами, и написанием нот, справок, записей бесед, хроник и даже ваянием телеграмм, и внешней политикой, и внутренней, и экономикой, и культурой, и прессой, и военно-техническим сотрудничеством. На правах самого молодого члена коллектива я втыкался всюду. Мне даже не удастся вспомнить чего-то, к чему меня на том или ином этапе не привлекали. Я был молод, энергичен, безотказен, и этим все беззастенчиво пользовались. Зато мне точно никогда не было скучно. Приехал я один, так как жена заканчивала четвёртый курс института, а потом регулярно летала в Москву на сессии, так что я подолгу оставался наедине с собой.

Работе с текстами я научился от нашего советника. Ему тогда было за 60 лет, он много лет трудился редактором в издательстве «Русский язык», а внешне являлся копией маленького, сухонького, лысого старичка из «Шоу Бенни Хилла», которого всё время хлопали по голове. Он производил впечатление вечно всем недовольного и сварливого персонажа, хотя на самом деле являлся добрейшей души человеком, интеллигентом до мозга костей, чрезвычайно грамотным и профессиональным. Он был способен в одиночку за пару дней написать годовой отчёт посольства или настрочить с десяток телеграмм в день. При этом любое общение с людьми было для него сущей каторгой, а протокольные мероприятия – откровенной пыткой. Зато он считал своим долгом заниматься со мной, поэтому регулярно вызывал меня в свой кабинет для разбора моих письменных «шедевров».

Будучи человеком крайне возвышенным, он никогда не употреблял нецензурную лексику. Самое страшное ругательство, которое я когда-либо слышал из его уст – размандяй. Если он звонил и говорил «Георгий, Вы – размандяй!», это означало, что место моему очередному опусу в мусорной корзине. Но он не оставлял попыток отточить моё перо, поэтому мы подолгу разбирали все ошибки, подбирали правильные фразы и красивые обороты.

Правил документы он весьма щадяще, мелким, бисерным почерком аккуратно вписывал предла-гавшиеся им варианты между строк, никогда сразу не вычеркивая моё словоблудие. Каждый раз настойчиво пытался добиться от меня, почему я написал то или иное слово. Мне было стыдно признаться, что в круговерти текущей разноплановой работы многое переводил или клал на бумагу, «не приходя в сознание» и, если честно и откровенно, особо не заморачиваясь над коннотацией слов. Наставника это явно удручало, но он вновь и вновь, тягостно вздыхая и с лёгкой укоризной бросая на меня из-под толстых очков осуждающие взгляды за вопиющую безответственность, терпеливо корпел над дальнейшей шлифовкой моих горе-документов, не оставляя призрачной надежды в один прекрасный день таки достичь более-менее приличного результата.

Подобный подход был тем более удивителен после Департамента Африки, где я, как уже писал, столкнулся с концептуально отличными подходами к правке документов, приводившими к тому, что подчиненные предпочитали не особенно задумываться над стройностью текстов, т.к. в любом случае это никому не было нужно и подлежало обязательной жесточайшей корректировке. Во-первых, мне было лестно, что у меня появился столь компетентный учитель. Во-вторых, его присутствие мотивировало на развитие, стыдно было подвести и окончательно разочаровать человека, который продолжал верить в мои таланты. В-третьих, я для себя на будущее сделал вывод, что любой документ можно править до умопомрачения, однако это едва ли оправдано, в том числе и с воспитательной точки зрения. Внесением своих бесконечных изменений есть риск полностью отбить у подчиненных мотивацию хотя бы задуматься и попытаться написать достойно.

АЭРОПОРТ

Дакар – точка регионального значения для российского внешнеполитического ведомства. Это, в частности, касалось перемещений коллег из соседних стран, а также разнообразных российских делегаций. Через нас пролегали маршруты в Гвинею, Гвинею-Бисау, Кабо-Верде, Мавританию, Мали. Мы бесконечно встречали, сопровождали и провожали коллег. И так каждый месяц. А пропусков в аэропорт было всего четыре. Мой личный рекорд тех времен – 18 поездок за 14 дней. Фактически жил в аэропорту значительную часть времени, знал каждый закоулок, перезнакомился со всеми сотрудниками.

За три года я там так всем примелькался, что последние полгода командировки везде, во все зоны, на лётное поле, на границу, в багажное отделение я продолжал ходить без пропуска, срок действия которого истёк, и вообще без каких-либо документов. Мои многочисленные знакомые лишь каждый раз удивлялись: «Жорж, неужели ты снова пропуск забыл? Ну, проходи, брат!».

Подружился я и с представителями авиакомпании «Эр Франс», услугами которой мы чаще всего пользовались. Самым большим моим товарищем стал руководитель их службы безопасности – исполинского роста мулат, отслуживший в Иностранном легионе. Он был чудовищно уродлив, с огромным шрамом на лице и больше смахивал на Квазимодо, отпугивая всех своим внешним видом и внушительными габаритами. Зато ко мне он как-то особенно проникся, мы с ним подолгу беседовали обо всём на свете в ожидании вечерних прилетов рейса из Парижа. Человеком он оказался образованным, показал себя тонким ценителем классической французской литературы, легко читал наизусть стихи, был знатоком искусства. Короче, оказывал на меня облагораживающий эффект.

Я настолько примелькался эрфрансовцам, что они постоянно пытались отплатить мне за предобрейшее к ним отношение, поэтому ни я, ни жена никогда не улетали из Дакара иначе как повышенным классом, ибо негоже уважаемому человеку ютиться в экономе с местными. Да и с перевесом у наших сотрудников никогда не возникало проблем, хотя остальных пассажиров контролировали на этот счёт нещадно, заставляя иностранных туристов платить за перевозку столь любимых ими тяжеленных барабанов-тамтамов раза в два-три больше, чем они стоили на рынке. При этом никогда не приходилось о чём-то просить или даже намекать: в Африке принято делать такие вещи не после обращения, а инициативно и от души.

Началось всё, когда я полетел в свой первый отпуск. При регистрации угораздило попасть на совершенно незнакомую смену на стойке авиакомпании, чему расстроился, т.к. не удалось по заведённой традиции почесать языком и таким образом скоротать время в ожидании вылета. Понуро проследовал на границу, где перездоровался со всеми пограничникам, однако они никогда не могли сравниться по уровню интеллек-туальности бесед с гражданским персоналом. Затем побродил по «дьюти-фри», прикупил бутылочку хорошего брюта супруге и потянулся за остальными пассажирами на посадку. Я спокойно стоял в очереди, никого не трогал. В этот момент мимо проходил мой Квазимодо. Он аж в лице изменился, когда меня увидел: мол, почему не предупредил, что сам лечу. Не на шутку обиделся, надулся, отчитал за безответственное отношение, якобы крепко оскорбившее его лично, авиакомпанию «Эр Франс» и весь гражданский воздушный флот Пятой Республики в целом. Безапелляционно отобрал у меня посадочный талон и удалился.

Я достоял свою очередь до рукава, предстал пред прекрасные карие очи очаровательной стюардессы и довольно глупо развёл руками, ибо посадочного у меня не было. Она мне белозубо улыбнулась и, чётко назвав по имени, протянула новый билет. Это оказался бизнес-класс.