Меня одарили еще одним, сладким, тягучим поцелуем.

Глава 15. Ты чувствуешь?

Сильный ветер распахнул большое окно. По спине меня погладила грубая бязь занавесок, закрыла меня и мое лицо, словно невесту. Сквозняк качнул дверь в гостиную, в портале которой пару минут назад стоял Иосиф, и извинялся. Ветерок поиграл исписанными нотными листами на кухонном столе, набрался сил и взметнул их в воздух.

Давид уже спустил с моих плеч тонкие бретели платья. Он захватил губами ключицу, вынуждая склонить голову на бок. Одновременно расстегивая бюстгальтер, и целуя плечи, мужчина лишал меня последних связных мыслей.

Мы избавились от одежды. Мое обнаженное тело обнимало Давида.

- Я хочу тебя Мири. Чувствуешь? … Ничего еще так сильно не желал.

Он приподнял меня за бедра и опустил вниз.

- Ммм… - Вздохнула я.

Нутро сводило от удовольствия, а грудь сжалась от сладкой боли. Болело мое сердце, сопротивляясь, дергаясь. Оно безумно боялось. Мужчина щекотал своим дыханием мою шею, по лопаткам водил свежими бинтами, а я медленно умирала.

- Мешают… - Прошептал Леманн, и сжал широкие полоски бинта ладонями в тонкую нитку.

Когда меня опрокинули на холодные простыни, листы с нотами залетели в спальню, окружили нас, и громко зашелестели, смешиваясь с нашими вздохами. С широко раскрытыми глазами, я смотрела на их сумбурный танец, отзываясь на каждое движение мужчины. Написанная на бумаге музыка толи хотела разделить с нами этот момент, толи помешать.

Подушки глухо падали на пол. Матрас прогибался под тяжестью наших тел.

Когда все закончилось, Давид все еще нависал надо мной, водил по лицу щекой, носом и губами, вплетая свою руку в мою, будто это были стебли весенних цветов в венке, а не пальцы мужчины и женщины.

Где-то в коридоре звенел раз за разом без перебоя мой телефон, но я ничего не слышала.

Вся боль мира от любви. И все прекрасное тоже…

Давид не хотел отпускать меня, но я завернулась в свой пиджак, подхватила оставшиеся вещи, и сбежала к себе.

Я не хотела ни есть ни пить. Только постояла немного под холодным душем, и поспешила в издательство с новыми рисунками подмышкой. Все пропущенные были от Лидии. Охранник с удивлением осматривал меня, но согласился передать работы главному художественному редактору.

- Липовецки, почему не поднялась ко мне? – Я шла по набережной Невы, когда снова высветился номер Лиды на экране телефона. – В любом случае я звоню сказать, что все, что ты принесла – прекрасно! Умница! Очень рада, что ты пришла в себя! До следующей недели!

Гудки брошенного вызова казались музыкой. Не электрическим сигналом, а тронутыми клавишами фортепиано.

Платье с желтыми лютиками взметнулось тюльпаном, когда я закружилась, медленно переставляя ноги. Машины ручейками струились по дороге. По реке плыли маленькие кораблики с улыбающимися людьми.

Я купила новые краски и бумагу, долго шла пешком, поднялась по лестнице дома №325, а возле моей двери, прислонившись к ней спиной, стоял Давид, и держал в руке стебелек одной единственной алой розы.

Глава 16. Цвета

- Ты ждешь меня? – Я подошла ближе, и легонько коснулась руки Давида, давая понять, кто перед ним. Но это было лишним. Леманн давно услышал мои шаги.

- Очень долго жду… - И прозвучало это до безумия странно! В живот мне уткнулся гладкий стебель розы, с которого заботливо срезали шипы. Бутон медленно изогнулся, столкнувшись с грудью. Алый лепесток заскользил по платью, а дальше, по обнаженным ногам. Я проследила за ним до самого пола. – Покажешь мне свои картины?

Улыбаясь, и ничего не отвечая, я вставила ключ в замочную скважину. После теплого и ароматного уличного ветерка, нос защекотало от терпкого запаха краски и растворителей. По пути в гостиную я сбросила свои белые кеды и легкую вязаную кофточку на пуговицах. Оборачивалась, и смотрела на Давида снова и снова!

Роза нашла себе приют в обычной стеклянной банке , на кухонном столе. Солнце осветило ее единственным лучом, и зашло за набежавшие тучи. В квартире стало темно.

Леманн ходил по периметру комнаты, и водил руками по краям холстов на подрамниках, выстроенных рядами на паркете, думал о чем-то своем, потом остановился у последней моей работы.

- Это иллюстрация к сказке, которую прислали недавно из издательства. – Я налила воды в стакан прямо из-под крана, глотнула, и сморщилась от привкуса металла на языке. – Девочка сидит на краю утеса, и протягивает вперед руки. Ветер треплет ее волосы. Ее брат уплывает на корабле в далекую, волшебную страну, и она боится, что он не вернется.

Давид хмыкнул, а я подошла ближе.

- Картина красивая, автор и редактор должны оценить.

- Мири, а какого размера будет эта детская книга?

Я пожала плечами.

- Скорее всего сантиметров двадцать на двадцать, или около того…

Руки мужчины очертили раму.

- Но картина добрых два метра в ширину и высоту?

- Да… Ее оцифруют и уменьшат.

- А почему ты не взяла обычный маленький лист бумаги? – Он двинулся дальше.

- Леманн, а почему ты не играешь «Собачий вальс» каждый день? Почему скрипичный ключ всегда стоит в начале, ну а ноты ты пишешь всегда разные?

- Я понял. – Мужчина взъерошил пятерней свои кудри, и улыбнулся. – А это…?

- А это ты. – Я потянула Давида за локоть, усаживая на пол, напротив портрета. – Все остальные картины – это ты. Вот почему Йошик не мог угомониться, и долго смеялся.

Я сложила по турецки ноги, взяла его ладонь в свою, и, словно горстью художественных кистей, начала водить пальцами Давида по объемным линиям из масляной краски.

- Посмотри… Губы, шея… волосы… глаза… - Я отпустила его, и дала самому исследовать холст. – Немного красного, голубые тени, зеленый. – Очень хотелось, чтобы у себя в голове он сам нарисовал схожую картину.

- Мириам…

Давид порывисто обернулся ко мне и холодными пальцами обвил мою шею. Губами он впился в мои. Сильное давление. Будто он просто хотел проверить, рядом ли я. Потом, он провел языком по моему небу, и отстранился.

- Мне сложно вспомнить все цвета. Слишком давно я ослеп. Но все остальное – прекрасно.

- Поцелуй меня еще раз, и я покажу тебе цвет! – В голову пришла отличная идея.

Пол у меня был до невозможного холодным, иначе, я даже и не знаю, чем бы закончились те жаркие поцелуи, которыми он меня одарил. Давид задел холст ногой, и, как домино, мои работы сложились одна на другую.

- Я потом все поправлю! – Предупредила я попытку Леманна поймать картины. – Пусть падают…

Он был нежным. Наш второй поцелуй.

Мои губы обнимали, легонько оттягивали, жгли дыханием, сминали. Их целомудренно касались, а потом откровенно забирались в рот языком, провоцируя и дразня. Нужно было остановиться, но никто из нас этого не хотел. Столько времени и так было растрачено впустую, на холодные фразы, перебранки, и взаимные упреки.

Было страшно от того, что мы вообще могли никогда не встретиться.

- Пойдем! – Когда наши объятия начали красноречиво опять намекать на секс, я встала, и направилась в кухню, освобождая большой деревянный стол из необработанной сосны.

- Я обойдусь и без цвета! – Когда я поставила несколько больших чаш по середине, сзади в меня впечатался Давид, втягивая тонкую кожу на шее своим ртом. Я подняла руки, и провела по мягким волосам.

- Нет! Тебе нужны «цвета»!

Мой мир изменился. Совсем недавно, по утрам, мне не хотелось открывать глаза, и видеть. Теперь же я осознавала, какая это ценность, и какой дар, и все благодаря этому человеку. Мужчине с большими и крепкими руками, удивительным слухом. И пусть слова его были иной раз грубыми, зато были до безумия нежными губы.

Стоило мне попросить, и Давид сразу же отпустил меня. Я достала из холодильника все необходимое, быстро орудовала теркой и ножом, потом метнулась к стеллажам с моими материалами, и прихватила несколько пузырьков.