В гостях у Нефертити.
— Не суйся в чужую овчарню! — вцепилась ковровая блоха в собачий загривок. Странное ощущение. Сегодня ездила в гости к Азеб в Ебеня. Ещё в Юмее мне нравилось, что она красивая, что-то от Нефертити. Мать у неё, должно быть, хохлушка. Удивительно как мало я о ней знаю. Почему она так редко ночует в нашей комнате в общежитии. Оказывается, она замужем — хотя и целибатная (от детей — рябая, как соты, аура — если из ячейки вылетают дети, их место занимали иные существа). Это называется обручничеством — с тем кавказским амбалом, катакомбным епископом их эфиопской церкви, точнее епископом в кубе. Внутри этой церкви есть ещё одна, более катакомбная, и уже в ней, в гиперкатакомбной, и сама эфиоп тоже епископ. Так я поняла. А сестра катакомбника живёт в нашем общежитии, она замужем за каким-то кавказским студентом. Ездит Азем обручничать в однушку на опушке замкадного леса, комната увешана самодельным эзотерическим батиком, а на кухне, где спит непалка, на столе они сооружают картонно-спичечную конструкцию, которая благодаря внутреннему Мёбиусу должна образовать выход в запределье. Выход пока не вышел. Эфиопке как-то удалось зашибить бабло — думаю, это Пророченко чаями в электричке наторговал, и она съездила в Подмосковье на кастанедовский семинар. В прочем всё впроголодь. Позвали они меня прежде всего потому, что им нужно построить такую же эзотерическую штуку у нас в общежитской комнате и её муж хочет, чтобы я дала ему моей менструальной крови для опытов, потому что как девственница — и феноменальная красавица — имею эзотерическое значение. Потом он рассказывал о розенкрейцерах и ритуальной проституции, что меня напрягло, потому что не люблю когда сосут даже с эзотерическими целями. При этом он пыхал мне в лицо своим гнилозубым дыханием, брр. Неудивительно? что эфиопка спит на кухне.
Мой манифест.
Удел некрасивых женщин и даже красивых (тех, кто умны) — феминизм, а вот удел исключительно красивых, как я — гиперфеминизм!
Я уверена — бороться за равноправие с мужиками — это значит принижать женщин, нивелировать женское значение! Потому что точно также можно говорить, что матка муравьиная или в улье — равноправна с трутнями! Она НЕ равноправна! Женщина — выше, потому что она — космический принцип порождения, она — Бог, она — порождает миры, а мужички — так, ничтожная девиация эволюции, и они, кстати, в конце эволюционного процесса снова исчезнут. Я, к примеру, чувствую себя рядом с ними несоизмеримо выше, просто чудом космическим!
Никогда не победить пережиток капитализма, патриархат, если придерживаться равноправия и гуманизма, как это делают обычные феминистки. Не потому что он серый, а потому что это специальная уловка патриархата. Когда женщина была низвергнута из богинь мира, то на её место был возведен хомо, как бы человек, а на самом деле фаллос, к которому стали пристраиваться новые иерархии. И женщина, соглашающаяся на равенство, на самом деле подчиняется бичу этого фаллоса. Надо наоборот. Еще в Юмее в букинисте я нашла дореволюционную картинку с чудной девушкой, взявшей хлыстик, а спереди реакционный философ Ницше и пособником! Вот от этого удара хлыстиком и началось разрушение гуманизма, и только так женщина может победить. Он эволюционно нестабилен и отомрет, эволюция идет к идеалу, который инкарнирован во мне! Чтобы было понятно сереньким строительницам коммунизма, где у них будут права человека и выдвижные, как у китайских лис, клиторы — муж-священник мне нужен, потому что я, как женщина — Богиня. Это будет просто жрец.
Лисьи беседы.
Пригласила Азеб на кафедру смотреть викчевое кино. Я заметила, что у людей, которых я близко подпускаю к себе, не исключая целибатной эфиопки, от моей девственности гормоны лупят в мозжечок. Не фантазирую ли я об изнасиловании, был вопрос, — нет! — а дальше было о пресловутом «расслабиться, чтобы получить удовольствие». Я сказала, что благодаря моим спортивным навыкам никого не боюсь, и в крайнем случае описаюсь и обкакаюсь, чтобы отвадить козла. Затем мы вкушали зарубежную киноклюкву о русской революции Азазелло — фотограф русской души, рожденной в больничке для бедных в виде сиамских близнецов, Чингиза-Алёши бурятским эпикантусом, которой суждено пить-любить жалостно играть на гармонии. У души есть ослепшая мачеха русской интеллигенции и зеркало — романтические глаза институток, наследниц народоволок с сеченой попой. Нигилист, выпущенный из цугундера на вонючем двигателе прогресса, в невском пароходике водоизмещением с печь-буржуйку, плывет делать предложение одной из них, бедной Лизе, у которой от прогрессивных выхлопов, витающих в воздухе, давно свербит под дореволюционными корсетами. В результате предложения сиамская душа, чьи телесные оболочки утолят алкаемые розги от ровесницы крепостного права, нигилистской няньки русской революции, получит еще и путиловский фиксатор от донкихотствующего студента, благодаря которому в полупотравленном состоянии дотянет до времён развитого социализма. Лиза же, оказавшись в эмиграции, обретёт дубленую кожу в одном из польско-амстердамских борделей.
Лилит во мне.
После кино мы пошли домой в общежитие и я решила купить общепитовских кексиков. В помойке за столовой какая-то бродячая псина вырыла нору, где и ощенилась, и теперь выводок дружно скулит. Кексики пошли в дело.
В общежитие к нам приехали наши щербатые, Пророченко и кавказский амбал и — внимание! — трампарарам — катакомбник отслужил в комнате службу! У него был с собой позволяющий это сделать антиминс — церковная тряпочка с мощами, символизирующая древние службы на могилах святых. И после службы, на манер бродячих католиков, епископ исповедовал меня и жену в ванной комнате (довольно долго, я слышала, как Азеб разрыдалась).
Мне же он предложил особого рода экзорцизм! Он объяснил, что — мучающая меня до недержания — огненная эпилепсия вдоль позвоночника, это энергетический контур первой женщины Лилит, ставшей демоном ночи. Он сохраняется в потомстве Адама, с которым Лилит была одно целое, вроде внематочного зародыша. А у девственниц активизируется чьим-то вожделением, которое вонзается в этот контур, как игла в куклу вуду.
Интересно, кто меня вожделеет?
Епископ пообещал, что зародыш этот особыми молитвами может быть растворён. Я сказала, что подумаю.
С холодной попой на коврике.
В нашем общежитии есть интернациональные комнаты. У меня там есть друзья, особенно две пары — перуанская и вьетнамская. Вообще перуанских студентов у нас много, в основном из глубинки, откуда, как из Казани, три года скачи на гоголевской ламе, никуда не доскачешь. Так и останешься олухом из пампы. Но эта пара аспирантов была особенная — они изучают латынь и греческий! На самом деле бытие определяет сознание — достаточно поглядеть на них, чтобы понять, почему они знают латынь и греческий! Они оба невероятно, божественно красивы! Античной, греческой, изумительной красотой. Только представить себе — у нас в палисадничке перед общежитием ходит бог Аполлон из Лувра! Живая богиня Венера! Пришивают небо. Палисадный тополёк трепещет как портновская игла. Если его выдрать, по сыпятся звёзды. У меня самой при взгляде на античную пару ноги становятся мраморными. Недавно фильм Мальпертюи у Викча напомнил мне об этих скрытых богах.
Другая пара, вьетнамцев, тоже удивительна. Это самые вежливые, самые воспитанные люди, кого я когда-либо встречала. Селедку не жарят, приглашают на всякие вьетнамские вкусности. У них не то медовый месяц, не то подготовка к медовому месяцу. В общем, плюшевые жених и невеста. Но есть одна — для меня — необычность. Когда они — всегда негромко — ссорятся, он её воспитывает. Заставляет просить прощения — коленопреклоненно. Причем какое-то время она должна стоять на коленях на коврике, уткнувшись носом в его закрытую дверь. Все двери общежитских комнат, выходят в общий коридор, и студенты деликатно на цыпочках ходят мимо. Представляю, как горит попа у пламенных комсомолок!
Увидя это, я всегда боюсь, что кто-нибудь, кого я люблю, поставит меня на колени и всегда тороплюсь вымолить прощение. При взгляде на меня, на мою прелесть, мне, конечно, всё сразу же прощается, меня можно помучить только когда меня не видишь. И этим пользуются! Вот вчера вечером любимая подружка закрылась от меня изнутри в нашей общажной комнате — я её действительна сильно обидела — и мне пришлось заснуть, свернувшись калачиком у двери! Хорошо ещё, что общажная публика ко всему привычная.
