– Это ваши исследователи-самоубийцы наносят такой ущерб? – спросила она инженера.

– Самые упертые. Но и без них мы часто замечаем естественный износ, ну и посетители каждый раз отскребают понемногу, что приводит к хрупкости, а потом и к трещине. Насчет этой шахты не уверен, ее редко проверяли. Но доступ в подвал должны были перекрыть, и не только цепью. Попутно ведь сносили здания и все прочее. Сроки, бюджет… Будь все просто, французская администрация стала бы образцовой!

Тюрпен коснулся ладонью притолоки:

– Берегите голову. И смотрите под ноги, мы осветили как могли, но все равно можно споткнуться.

Торранс стартовала первой, Людивина увидела, как она быстро исчезла на другой лестнице, и уже собиралась сделать то же самое, но заметила взгляд Тюрпена.

– Что-то еще? – спросила она.

Майор решился не сразу, но все-таки сказал, понизив голос:

– Там, внизу… Знаете, что мне это напоминает? Сказки из моего детства. Только не диснеевские, а страшные, про ведьм, которые едят детей, про хозяев замка, которые убивают жен. Эти страшилки жутко пугали нас, мелких. В общем… для меня там логово людоеда. Надеюсь, этот тип давно умер, потому что глотка у него ненасытная. Сомневаюсь, что вы когда-нибудь видели таких.

Вронски шумно сглотнул за спиной у Людивины.

Снова ступеньки.

Людивина уже не понимала, на какой они глубине. Прожекторы освещали пепельный цемент стен и превращали пылинки в блестки. Было влажно, и легкий запах сырости проникал сквозь маски четверых посетителей в стерильных комбинезонах.

Люси Торранс шла первой, медленно и осторожно, оглядывая каждую стену от пола до потолка. Людивина понимала, что она впитывает в себя все, что их окружает: важны были мельчайшие детали. Рано или поздно им придется мысленно перенестись сюда вместе с преступником (или преступниками), представить себе каждый его шаг, попытаться разгадать тайны психики, понять, что он чувствовал и почему выбрал это место. Потом можно будет составить психологический портрет.

Проход расширился и вывел их в зал шириной метров десять и как минимум вдвое длиннее. Шесть прожекторов не добивали до свода, и тот терялся в вечной ночи.

Напоминает освещенные солнцем витражи в пещерной церкви, подумала Людивина.

Странный образ…

Она сразу заметила на земле желто-черные пирамидки. Каждая обозначала место, где лежит тело, скрючившись на боку, спине или животе. Издалека можно было различить то руку, то ногу, торчащую из-под платья, то обломок челюсти. Кожа была серой, похожей на пергамент. Казалось, что мертвецы, забытые в этой безымянной могиле, спят.

Дортуар из фильма ужасов.

Людивина судорожно вздохнула. По ногам пробежал легкий сквозняк. Что там, за пределами света прожекторов?

Над одним из тел стоял на коленях судмедэксперт. При их появлении он встал и пошел навстречу. Только по седым бровям над усталыми глазами в нем можно было угадать мужчину, причем щуплого. Низкий голос не вязался с телосложением.

– Доктор Буске. Мне поручен первичный осмотр.

Торранс представилась.

– Что вы можете рассказать?

Седые брови скорбно приподнялись.

– В здешних условиях тела начали мумифицироваться. В чем-то это помогает, а в чем-то мешает. Для начала я обнаружил явные следы на горле у многих жертв. Утверждать пока не могу, но похоже на удушение, если немного забежать вперед. Их не связывали.

– Разложения нет? – спросила Людивина.

– Есть, но, как я уже сказал, большинство тел мумифицированы, что существенно повлияло на процесс.

– То есть невозможно узнать, умерли они одновременно или с большими промежутками?

– На данный момент я бы не стал ничего утверждать. Дайте изучить их на моем столе для вскрытия, а там посмотрим.

Патологоанатом продолжил краткий отчет, но мысли Людивины были захвачены этими женщинами. Она стала ходить между телами. Одежда была вся в пыли, но фасон, крой и цвет не оставляли сомнений: ее сшили почти сорок лет назад.

Плоть со временем истаяла, жидкости испарились, вернее, были выпиты вездесущими насекомыми, но Людивина, как ни странно, все еще различала черты лиц под сухой серой кожей, обтягивавшей скулы, надбровные дуги и подбородки. Даже волосы, сухие, прилипшие к черепам, тускло блестели под искусственным светом. Сколько им было лет? Двадцать? Возможно, тридцать, не намного больше, хотя в нынешнем состоянии им можно было дать и всю тысячу.

У одной из женщин на истлевшем окаменелом безымянном пальце виднелось потускневшее обручальное кольцо. Ждет ли ее муж где-то там, спустя столько лет? Нет, конечно нет, он заново устроил свою жизнь, но на сердце у него всегда лежала тяжесть неведения.

– Скоро ты узнаешь правду, – пробормотала Людивина себе под нос.

Она держалась поодаль, все еще не готовая подойти и вникнуть в подробности смерти. Смотрела на всех вместе.

Ей вдруг захотелось с ними поговорить. Извиниться за то, что так поздно нашла их и не сумела позаботиться. Пообещать, что все исправит. Выяснить, что с ними случилось, связаться с семьями, пусть с ними простятся как полагается, с уважением.

И найти мразь, которая это с ними сотворила.

Не гони лошадей. Могут быть сюрпризы… Какие? Коллективное самоубийство? Маловероятно.

Шахту закрыли в 1974 году, тел там еще не было, они лежали слишком близко к поверхности, их наверняка бы заметили. Значит, дыру в бетонной плите, скрывавшей дверь, пробили позже, оставили там женщин, вернулись наверх, замазали все свежим раствором и повесили новую цепь и замок. Даже если это секта, один человек все знал и вышел на волю.

Людивина остановилась перед горкой крошечных скелетов в центре и наклонилась, чтобы получше рассмотреть их. Миниатюрные грудные клетки с хрящами в форме паруса, и все покрыто чем-то вроде заплесневелых истлевших волос или перьев.

Обезглавленные птицы, о которых рассказывала Торранс.

Как минимум пятнадцать штук, прикинула Людивина.

Мистический бред? А головы где? Привыкшая к ужасам своей работы, она внезапно вообразила, как каждая женщина хватает воробья или соловья, откусывает ему голову, сжирает и ложится в угол ждать смерти.

Людивина покачала головой. Слишком уж богатое воображение…

Она прошла в конец зала мимо последних тел. Свет сюда не доходил, а сквозняк усилился и пытался забраться под комбинезон. Людивина вглядывалась в свистящую темноту. Что там за мраком? Тупик?

Ей показалось, что она чувствует пустоту вокруг. Чье-то присутствие, чье-то необъятное, фантастически громадное пустое тело. Шахта открывалась ей. «Гектор» дышит…

– Я б на вашем месте дальше не ходил, – произнес у нее за спиной Фред Вронски.

Инженер подошел, достал из кармана палочку – химический источник света, – надломил ее, и флуоресцентная смесь засияла ярко-желтым. Он бросил ее вперед, и осветилась темная пасть огромного, блестящего каменного колодца. Палочка беззвучно полетела в пустоту. Она все падала и падала, пока не превратилась в едва заметное светлое пятно, которое поглотила тьма.

Людивина отступила на шаг. Она стояла на краю колодца. Самого близкого к преисподней места на земле.

– Сюда когда-то спускались лифты, – сказал Вронски. – Мы с вами на платформе техобслуживания.

– Жуткое зрелище.

– Поэтому вы и заставили меня пойти с вами?

Он привычно потянулся к бороде и наткнулся на маску. В темноте Людивина почувствовала его тревогу.

– Что-то не так? – спросила она.

– Стараюсь не смотреть на них, – сказал он, кивнув на тела.

– Понимаю. Убедитесь, что «Гектор» не устроит проблем, а мы займемся жертвами, и все будет хорошо.

Но Людивина совсем не была в этом уверена. Она ничего не могла с собой поделать – все представляла, как женщины поднимаются, словно колонна иссохших мумий, и подкрадываются из-за спины, чтобы столкнуть их с Вронски в пустоту.

Людивина почти слышала их.