– Давно не отдыхали?
Вивиан поспешила переключить режим. Когда она поднялась и сделала два шага в сторону, я вскочила следом, но заметила на себе пристальный, на грани осуждения, взгляд Дориана и замерла, стыдливо обняв себя руками. По какой-то неведомой причине внутри меня всё сжалось и затряслось в ту секунду, когда я услышала его голос.
– Не ори на меня, – между тем отвечала Вивиан, злобно отрывая листья от кустарника с неизвестными мне фиолетовыми цветами. – Мы с Дорианом приняли решение остаться с… ней. Мы остаёмся, Габриэль, пока всё не разрешится.
Он что-то сказал. Я увидела сомнения на лице Вивиан, но её голос звучал уверенно:
– Я дам тебе знать, когда ситуация прояснится.
– Что он сказал? – Я не удержалась и подалась вперёд. – Где он?
– В Калифорнии, – вздохнула девушка, перебрасывая телефон из руки в руку. – Они с Сатет там подальше от божественных разборок.
– И что это значит?
– Это значит, что Габриэль выполнил свой долг. Теперь у него начнётся новая, нормальная жизнь.
– В Калифорнии?
То, с какой интонацией я задала этот вопрос, каждый воспринял по-своему. Я же поймала себя на двух вещах: сердце стукнуло особенно громко, когда в голове промелькнула мысль о том, что новая и нормальная жизнь светит всем, кроме меня. Было кое-что ещё – кое-что горькое, не изменившее сердечный ритм, но кольнувшее под рёбрами с такой силой, что онемели кончики пальцев.
Это ведь означало, что мы больше никогда не увидимся. Что у него не было даже мыслей разобраться в наших отношениях, прежде чем начать жизнь заново. По его мнению между нами не осталось незакрытых вопросов, призраков прошлого, тянущих на дно и мешающих жить дальше, до гроба мучаясь попытками предугадать «что, если бы…».
Настал мой черёд заниматься самокопанием без шанса успокоить совесть и душу ответами. Мы поменялись местами. Попытка всё забыть и начать заново была одна, и я её потратила, не совсем справедливо вернувшись к изначальной точке.
– Тебя это так удивляет? – всунулся в разговор Дориан. – Сама так делала последние две тысячи лет, а мы гонялись за тобой по всему миру. Настал его черёд отдохнуть.
– А вы? Почему вы здесь, со мной, а не там, с ним, жарите барбекю на террасе?
– Потому что, – коротко и ясно ответила Вивиан, вскинув подбородок. – Что хотим, то и делаем.
– И это то, чего вы хотите? Спасать мою задницу?
– Мы думали спасти мир, но твоя задница – хороший старт, – улыбнулся Дориан.
IV
1700 год до н. э.
Одна клетка сменилась другой, но она нравилась мне куда больше старой. Здесь, в небольшой тёмной комнате, стояла кровать. Она была маленькой и твёрдой, но мне выдавали одеяло и подушки, так что я была вполне довольна. Окон не имелось, но со временем я привыкла к темноте и стала ориентироваться в ней почти как при дневном свете.
Словно по часам – ровно тогда, когда я начинала ощущать голод, – дверь в комнату открывалась, и молчаливая тень ставила на пол поднос с едой. Игнорируя все мои вопросы, тень закрывала дверь с обратной стороны и возвращалась, когда я заканчивала греметь посудой. Или когда переполнялся мой горшок.
Иногда тень забирала меня из комнаты и водила в умывальню. Там, в полной темноте, я кое-как мыла голову и меняла одежду. Спустя ещё какое-то время я начала видеть очертания мест, в которые меня водили. Тень поняла это и стала завязывать мне глаза.
Так прошла целая вечность, прежде чем однажды дверь в комнату открылась, но на пороге появилась Бастет.
– Тушканчик! – крикнула она, когда я с разбегу врезалась в её ноги и вцепилась в длинные серебристые юбки.
– Когда я выйду отсюда? – взмолилась я.
– Очень скоро, милая, моя милая Мати, – обещала она, гладя меня по волосам. Её движения были суетливыми, рваными, словно она опаздывала и у нас совсем не было времени. – Но пока меня нет рядом, я принесла тебе друга.
– Друга? – шмыгнув носом, спросила я и услышала протяжный писк.
Бастет сделала шаг назад, сунула руку в складки своего одеяния и достала маленький визжащий чёрный комочек. Я тогда ничего не знала о таких мохнатых формах жизни и с недоверием уставилась на странную морду с серыми глазами.
– Это Мираксес, – объяснила Бастет, постоянно оборачиваясь, будто боялась, что кто-то нас увидит. – Береги её, Мати. Береги, пока меня не будет. Поняла?
Я заметила неестественный серебряный отблеск в глазах Агаты Ришар на седьмой день её пребывания в моей кровати. Ахмет предложил ей поселиться в соседнем доме, но она отказалась, вцепилась в мою руку и заявила:
– Либо мы вместе, либо я отдельно, но с твоей рукой.
В теле взрослой женщины прятался перепуганный ребёнок, большую часть времени молчаливо глядевший в потолок. Я пыталась её разговорить, но всё оказалось тщетно. Тогда я решила дождаться, когда она сама будет готова.
Это случилось однажды ночью, уже после того, как во всех окнах погас свет. В углу небольшой комнаты дёргался огонёк старой керосиновой лампы. Хоровод мошек, собравшихся вокруг единственного источника света, отбрасывал тени на стены. Полчище полудохлых мух противно жужжало на болтающейся под потолком клейкой ленте.
– Я слышу твои мысли. И мысли Дориана и Вивиан.
Это заявление застало меня в тот момент, когда покрасневшая после целого дня на солнце кожа лица встретилась с приятной прохладой белой подушки.
– Что? – я резко подскочила обратно.
Мираксес сидела в позе лотоса и, нервно ковыряя заусенцы на пальцах, виновато на меня посмотрела.
– Я думала, что схожу с ума. В голове постоянно звенели голоса, но я не могла разобрать, о чём они говорили. А сегодня утром я проснулась и услышала…
– Что ты услышала?
– Ты думала о нём, когда потянулась рукой к моей подушке.
Последние пару дней я спала без сновидений, но под самое утро мне стали мерещиться его голос и запах. Короткие, тёплые мгновения счастья на тонкой грани между сном и реальностью. В области талии, там, где за ночь собиралась простыня, становилось тяжело, словно кто-то клал на меня руку.
Я улыбалась. Боги, я улыбалась, когда переворачивалась на правый бок с мыслями о том, что уткнусь носом в его горячую грудь, прижмусь к телу. Прекрасное мгновение, за которым непременно следовало опустошающее осознание. Мозг предпринимал последнюю попытку и заставлял тянуться рукой в сторону соседней подушки, но беспокойно ворочающееся всю ночь тело принадлежало Мираксес.
– Что? – отряхиваясь от вновь захвативших сознание образов, переспросила я и убрала с лица налипшие волосы.
– Думала? – с надеждой в голосе повторила Мир.
– О ком? – У меня участилось дыхание.
– О Габриэле.
Заполненная лунным светом комната погрузилась в молчание. Я посмотрела в окно и, потерев лицо руками, несколько раз больно ущипнула себя за щёки. Ты не спишь, Маат. Это не сон.
– А сейчас ты думаешь о том, что это всё тебе мерещится и на самом деле ты Аника Ришар.
– Прекрати!
– Прости, я не контролирую это…
Я вскочила с кровати, запнулась и чуть не упала. Мираксес спрыгнула следом и, поддержав меня сбоку, спросила:
– Что ты делаешь?
Дотянувшись до тапочек, валявшихся по разные стороны кровати, я обулась и стянула с зеркала кофту. От волнения запуталась в рукавах, плюнула на всё и просто накинула её на плечи. Мираксес выбежала на улицу босиком, обнимая себя руками и подпрыгивая на месте от опустившейся к ночи температуры.
– Куда мы?
– Будить Дориана и Вивиан.
– Им это не понравится.
Меня это мало волновало. Как и то, что с первым ударом в дверь Дориана загорелся свет в окнах Фирузе и Ахмета.
– Он думает, что убьёт того, кто нарушил его «сон красоты», – сдавленно пропищала Мираксес.
Недовольный взгляд парня, показавшегося на пороге в одних трусах, подтвердил сказанное. Полгода назад я бы ещё попыталась изобразить смущение или отвести взгляд, но между нами случилось столько всего, что у меня бы не дёрнулся ни единый мускул лица, окажись он полностью голым.