За все время прохождения службы я научился внушать себе, что так должно быть, кончилась вода и мучила жажда ‒ так должно быть, жара, холод, болезни, зубная боль (которая два года не отступала, из-за климата зубы начали портиться, а стоматологов не было), даже то, что могут убить ‒ это все так должно быть, и это помогало. Не увольняют ‒ так должно быть. Все советские граждане знали, что 22 апреля день рождения В.И. Ленина, так вот 21-го на вечернем построении, как обычно зачитывали фамилии, кто завтра увольняется, я спокоен, даже и не надеюсь, и вдруг звучит моя фамилия. Я не могу объяснить, что у меня в голове творилось, эти слова: "Готовься на завтра", прозвучали как гром, в одно мгновение все смешалось, радость, волнение и какая-та тревога, мне казалось, что я ослышался, что меня это не касается. Я свой долг выполнял честно, со всеми задачами справлялся, уставы старался не нарушать, кроме заряжающего и нештатного сапера меня начали обучать как резервного наводчика, был я скромным и, как говорится, в душу никому не лез, так что у меня на груди были только комсомольский значок и знак ГТО, которым меня наградили еще до армии. Так вот, когда мне сказали готовиться на завтра, после построения я подошел к своему командиру взвода и попросил если можно наградить меня знаком «Отличник Советской Армии», вроде заслужил, а то стыдно так ехать домой, медали рядовым редко давали. Он дал добро и в тот же вечер мне поставили печать и отметили в военном билете о присвоение отличника.

А готовится и не надо. Платок для матери, упаковку лезвий для бритья ‒ подарок отцу, несколько фотографий, письма от любимой девчонки, да сладости из нашего Военторга ‒ это все давно лежало в маленьком кейсе. Сбор у штаба в 5 утра, естественно всю ночь не спалось. Утром собрались у штаба, ждем, волнуемся, и не зря, вышел дежурный офицер и объявил, что на сегодня все отменяется. Мы с грустным видом разошлись по подразделениям. Это было только начало. Далее, раза два в неделю, говорили готовиться на завтра, и по разным причинам все отменяли, то банда подошла близко к аэродрому, то крупная боевая операция готовилась, и так продолжалось более двух месяцев. Меня даже в наряд уже не назначали, в части начали строить офицерскую баню и меня назначали там старшим.

Эти два месяца мне казалось, что нахожусь в каком-то сне, что я здесь навсегда, что никакого увольнения не будет, началось афганское лето, опять пыль, жара и пейзажи пустыни, уже никакой реакции на счет завтра. Уже начало июня и вот уже конкретно сказали готовиться на 10-е число. У меня был близкий друг, ему сказали, что уволят 26 июня, и я решил, что потерплю еще 15 дней, так хотелось поехать вместе. Я попросил командира, чтоб поменял мое число на 26-е, но или он не понял, или в штабе не поняли, но нас просто поменяли числами!!!. Так я остался последним в дивизионе из моего призыва ‒ это было что-то! Общение с родными было только письмами, которые долго шли в один конец, а как мы радовались полученным письмам, читали и перечитывали по несколько раз, не спали ночами и думали о родных и о любимых. А я два месяца не писал, все думал, что доеду раньше писем, а мы находились в Афганистане и если отсюда нет вестей, значит плохой знак, они ожидали цинковый гроб. Я это тоже понимал, но что-то исправить не мог, было уже поздно.

И вот настало 26 июня, 2 года и 25 дней в Афганистане, опять сбор у штаба, реакции никакой, сон продолжается, жду дежурного с его фразой ‒ "Все отменяется". Но нет, он вышел, сделал перекличку и проверил документы, опять подъехал «ГАЗ-66» с открытым кузовом, опять дорога, но уже на аэродром. Все как в обратно прокрученной кинопленке, вот проехали КП, вот опять автопарк с грозной техникой, но уже до боли знакомой, вот свернули по бетонке, ну прощай родная часть! А в душе не покидает чувство, что все это нереально, что скоро проснусь, и я еще в части. А рядом сидят не те пацаны, которые тогда ехали, а возмужавшие, загорелые парни, прошедшие этот долгий и нелегкий путь афганской войны, да и я уже не думал спрятаться за железным бортом, когда проезжали кишлаки. На аэродроме прошли таможенный контроль, но мы на это не обращали внимания, все смотрели на красивый белый лайнер, который стоял на взлетной полосе и хотелось быстрее попасть в салон. И вот вошли и заняли места, и только когда самолет взлетел у меня зажгло в груди, только сейчас поверил, что все кончено, а в голове звучало: "НЕУЖЕЛИ ДОМОЙ". Так как у душманов уже появились «Стингеры» самолет набирал высоту по спирали, чтобы не пролетать над горами, откуда могли подбить. Я еще три раза увидел нашу часть с разной высоты и в душе смешалось все: радость увольнения, грусть прощания с товарищами, зная, что со многими никогда не увижусь, гордость за наш полк, за то, что много сделали по благоустройству и что наша замена будет помнить нас. Еще одна радость, нам сказали, что летим на Ростов с посадкой в Самарканде на таможенный досмотр. Обычно летали до Ташкента. А с Ростова до Кишинева рукой подать. Когда стюардесса сообщила, что перелетели границу СССР, в салоне творилось что-то незабываемое: крики «Ура», полетели панамы и фуражки, обнимались знакомые и незнакомые, здесь были солдаты и офицеры со всей 5-й дивизии, водители и танкисты, артиллеристы и десантники, мотострелки и санитары. У многих заблестели глаза, их можно понять ‒ это были слезы радости и потерь, переживаний и лишений".

"Жила с родителями в Ульяновске, работала в ресторане «Волна», пришла разнарядка в трест ресторанов командировать кого-то в Афганистан. Вот так я и оказалась в Шинданде в нашем артиллерийском полку. Был февраль 1983 года, и эта загранкомандировка продлилась до февраля 1985 года.

Боже ж ты мой, куда меня занесло!!! (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Офицерская столовая полка. Трудимся (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Первый год службы исполняла обязанности заведующей офицерской столовой, т. к. долго не присылали замену. В каких условиях работали!? Чуть ли ни на костре готовили пищу первый год. «Кочегары» подводили «сиверсы» под котел (это что-то типа паяльных ламп) ‒ чуть проморгаешь, и пригорит пища. На второй год поставили пароварочные котлы, так как электроэнергии не хватало, часто были перебои в ее подаче, и печи то и дело отключались, но пища продолжала готовиться еще минут 20 (доходила), т. е. успевала дойти до готовности, в этом и было преимущество пароварочных котлов. А летом, когда их устанавливали, при пятидесятиградусной жаре на улице в походных кухнях готовили пищу. Продукты мы получали для приготовления пищи всего на один раз (на одну закладку), так как холодильников в столовой не было. Мы готовую пищу раздавали сразу, и все съедалось, ничего не оставалось. Потом шли на склад (там холод был) к прапорщику Бандючному и получали опять продукты. Полотенца и скатерти кипятили в моющих средствах сами. Скатертями пользовались только в торжественных случаях, крайне редко. Воду сначала возили из дивизии, но когда я приехала в полк в феврале 1983 года, то была в ужасе. В столовой на довольствии стояло 89 человек офицеров и прапорщиков вместо 190. Почти все остальные 100 человек лежали в госпиталях с тифопаратифозными заболеваниями и гепатитом. Потом отцы-командиры дали команду бурить свою скважину и вода была своя, но все равно никудышная. Посуду «топили» в хлорке от приема до приема пищи. И еще афганские мухи!!! Это особая статья! Спасались в столовой от них дымовыми шашками перед приемами пищи, после шашек все столы были в саже и до приема пищи нужно было срочно их вымыть. Но мы все успевали. А без шашек это был мрак, пока донесешь тарелку до стола, там уже плавали штук 10 мух. На кухне нам помогали солдаты (наряд по кухне 6 чел.). Выполняли всевозможные работы по приготовлению пищи и уборке помещения, мытье посуды, получение и доставка продуктов в столовую и т. д. Замечательные трудолюбивые ребята, мастера-повара по восточной кухне Саид Джавадов, Алим Болтаев, молдаване Лунгу, Гудима. Саид Джавадов ‒ родом из Бухары, знал восточные языки, его часто отзывали из столовой в качестве переводчика, когда командиры уезжали из полка на переговоры. Начальником солдатской столовой был кавказец ‒ прапорщик Гулиев.