О недавнем присутствии Раймонды в гостиной свидетельствовал лишь окурок «Пел-Мел», еще тлевший в пепельнице, да оставленный на виду на круглом столике листок, вырванный из блокнота. Своим вытянутым элегантным почерком посетительница начертала на клочке бумаги несколько строк…

«Дорогой друг.

Я не могу, к сожалению, ждать окончания вашей беседы, так как на самом деле очень тороплюсь. Простите мне мою маленькую ложь и то, что я ухожу не попрощавшись, но я не хотела мешать вашему разговору с господином инспектором, который, очевидно, имеет сообщить вам нечто важное.

Думаю, мне не составит труда поймать такси где-нибудь поблизости. На прощание примите еще раз мои соболезнования в связи с постигшим вас несчастьем. Я знаю, как вы были привязаны друг к другу. Пускай же память о нашей дорогой усопшей служит вам такой же поддержкой, как если бы она была еще жива. Я же буду продолжать соединять вас в моих молитвах.

Симона Леруа»

Конструкция не рухнула. Напротив, она стала еще прочнее. Освобожденный от давившего ему на грудь бремени, Филипп глубоко вздохнул.

– Итак, – сказал Шабёй, обозленный, как никогда, – она ушла… Почему?

Не говоря ни слова, Филипп протянул ему записку. Про себя же подумал: «Гениально… Она просто умница!»

Предав ее проклятию, он теперь безмерно восхищался ею. Она не только нашла способ улизнуть, избежав таким образом нежелательных вопросов, но и слова послания были подобраны так точно, что сразу направляли мысли полицейского в нужное русло. И даже сама подпись являлась, очевидно, способом сообщить Филиппу фальшивое имя, которым она сама себя окрестила.

– Жаль! – буркнул Шабёй, раздосадованный. – Если бы я знал, что она уйдет, я бы не стал вас задерживать.

Он перечитал записку. Заключительные фразы, вероятно, произвели на него особенно глубокое впечатление, так как он с проникновенным видом покачал птичьей головкой.

– Вы позволите? – сказал Филипп, беря письмо. Он, в свою очередь, перечитал его, затем с сокрушенным видом сложил пополам и сунул к себе в карман.

– Она была очень дружна с мадам Сериньян?

– Не могу вам сказать точно, – не моргнув, ответил Филипп. – Женская дружба вспыхивает неожиданно и так же быстро гаснет.

Он прибегнул к литературным изыскам, дабы поддержать уже затухавший разговор. У него не было конкретного предлога, чтобы выпроводить Шабёя, и теперь, когда опасность миновала, он готов был вытерпеть все.

– Тем не менее она женщина… как бы это сказать… – Шабёй подыскивал слово, как и раньше, когда хотел выразить свои чувства после посещения фабрики игрушек. – Женщина тонкая… умная… Думаю, не ошибусь, если назову ее натурой исключительной… Я бы хотел еще раз увидеться с ней…

Какого порядка были его сожаления, профессионального или сентиментального?

– Она замужем? Филипп кивнул.

– За чиновником или банковским служащим. – Он фантазировал, но осторожно, отвечая весьма уклончиво, дабы оставить себе путь к отступлению. – Мы семьями не встречались, и с ее мужем я не знаком.

– Я все-таки запишу ее адрес, – сказал Шабёй, раскрывая папку, которую он, войдя, положил на камин.

Критический момент наступил. Филипп вынул записку из кармана, пробежал ее глазами, воскликнул:

– Адреса она, к сожалению, не оставила! Шабёй перестал рыться в папке.

– Не станете же вы меня уверять, что не знаете его?

– Именно так!

И с обезоруживающей непринужденностью Филипп добавил:

– У меня нет адресов подруг моей жены. Я знаю только, что Леруа живут где-то в 17-ом округе, не более того.

Инспектор украдкой бросил на него подозрительный, в высшей степени официальный взгляд.

– Разве вы не собирались отвезти ее домой?

– Ну и что же?

Атмосфера снова накалялась. Шабёй ухмыльнулся:

– Хотел бы я знать, как можно к кому-то поехать, не зная адреса?

– Очень просто, – возразил Филипп. – Спросив его, садясь в машину.

Он повысил тон:

– Надеюсь, вы не станете подозревать меня в том, что я скрываю от вас адрес мадам Леруа.

Шабёй яростно дернул молнию своей папки.

– Телефон у нее есть?

Получив лишь неопределенный жест вместо ответа, он задал вопрос по-другому:

– У мадам Сериньян он не может быть записан?

– Возможно, – сказал Филипп. – Я поищу и если найду, сообщу вам. – Он хитровато улыбнулся и едва ли не панибратски похлопал своего собеседника по плечу. – Мадам Леруа – очаровательна, и я понимаю ваше желание еще раз увидеться с ней.

Он не без удовольствия увидел, как Шабёй покрывается краской и отводит глаза. Филипп решил сохранять свое превосходство до конца.

– О, черт! – воскликнул он, хлопнув себя по лбу. – У меня же мотор в машине работает… Надо, пожалуй, выключить… Вы подождете здесь или…

– Я ухожу… ухожу, – сказал Шабёй.

Он надел толстые меховые перчатки, поднял воротник пальто, которое так и не снял, и вышел вслед за Филиппом.

На тротуаре они расстались. Филипп, который ничего на себя не накинул, дрожал от холода. Он выключил зажигание, закрыл машину и быстро вернулся в дом.

Запирая дверь на засов, он рассмеялся беззвучным смехом. Раймонда и он хорошо поработали. Раймонда особенно! Только куда она пошла, где он сможет ее найти?

– На сей раз, милый, ты не посмеешь сказать, что не струхнул!

Голос упал сверху, да так неожиданно, что Филипп резко повернулся. Раймонда спускалась по лестнице… Они бросились в объятия друг к другу.

– Ты была восхитительна, дорогая, неподражаема, великолепна…

Ни один из эпитетов не устраивал его в полной мере, она же выслушивала похвалы с полуопущенными веками, томно потягиваясь, как кошка, которую гладят.

– Если бы ты знала, – сказал он, – как я рассвирепел, когда ты предложила подождать.

Она тихонько рассмеялась, укусив его за ухо.

– Может, этого и не было видно, – созналась она, – но я вся дрожала от страха. Мне придало уверенности то, что ты сразу понял, что я выдала себя за подругу.

– Просто я слышал часть вашего разговора…

Они вернулись в гостиную, живо обмениваясь впечатлениями, поздравляя друг друга, соединяясь в радости, которую принес им их успех.