В наступившей затем тишине Филипп поймал себя на том, что улыбается. Прилив гордости на мгновение отодвинул на задний план сиюминутные заботы, оставив место лишь пьянящему ощущению полной власти над безоговорочно подчинившейся ему волей. Он смаковал свое превосходство над Раймондой, превосходство такое, что даже возможность провала никоим образом не могла его поколебать. При соучастии Раймонды все становилось возможным, даже идеальное преступление!

– Видишь ли, – сказал он, – наша с тобой сила именно в этом. – Я материально, вне подозрений, о тебе же никому и в голову не придет подумать…

Ногтем он подчеркнул лозунг на проспекте: «Рио – всего лишь в нескольких часах лета от Парижа».

– Ты улетишь сразу же, как только это произойдет… в тот же вечер.

Не в первый раз он излагал ей свой план, но сегодня то, что они должны были сделать, обрело вполне конкретные формы и представилось им с такой отчетливостью, что они разом умолкли, переживая в своем воображении это преступление, которое вместе вынашивали уже давно.

Раймонда и не думала возражать.

– Когда ты приедешь ко мне туда?

– После того, как будет оформлено наследство и подписана купчая. Они заплатят наличными, но ускорять события не в наших интересах… На все уйдет месяца два-три… самое большее – четыре.

– Так долго, – вздохнула она.

– Поверь, время для тебя пройдет быстрее, чем для меня.

– Ждать бывает иногда труднее.

Догадавшись, что она испытывает чувство растерянности при одной лишь мысли о расставании, он снова обнял ее, нежно поцеловал.

– Ты увидишь, дорогая, как мы будем там счастливы…

Он был ей бесконечно благодарен, он искренне умилялся, не подозревая, что через нее умиляется самому себе.

– Мы будем путешествовать. Рио и Копакабана… Бразилия… Вся Амазония… Представляешь… Столько открытий… Какая возможность испытать себя, какой источник вдохновения!

Он вновь погрузился в мечты, уже представляя себя автором большого романа, целой серии бестселлеров, благодаря которым он возьмет реванш за свои последние неудачи… Поживем – увидим!

– Я уже пустил слух, что собираюсь поехать путешествовать в Бразилию… И когда я стану вдовцом, мой отъезд никого не удивит.

Он переносился в будущее, умышленно перескакивая через то, что ему сначала следовало исполнить. Убийство ему уже казалось делом свершенным.

– Завтра я попробую договориться о встрече с Робером Тернье. Не откажусь от приглашения провести выходные в его загородном доме…

Раймонда тщательно выбирала сигарету в пачке «Пел Мол». С притворно-непринужденным видом она сказала:

– Его сестра будет там, конечно!

– Конечно, ведь они живут вместе.

Раймонда все никак не могла выбрать сигарету. Она издала неестественный смешок, который хотела представить язвительным, но который прозвучал так же фальшиво, как и сам тон ее речи.

– Она по-прежнему влюблена в тебя?.. О, не спорь, – горячо воскликнула Раймонда, стремясь не допустить возражений, которые, она чувствовала, вот-вот прозвучат из его уст. – Ты сам признал это недавно.

Он с трудом подавил гримасу раздражения.

– А! Это уже слишком!.. Ведь не станешь же ты ревновать меня к этой… к этой уродине, к этой бездарности?

Если он и преувеличивал, то ненамного. Люсетта Тернье была худосочной брюнеткой с тусклыми волосами и невыразительным лицом, на котором блестели два пылких черных глаза.

– Бездарность – это слишком сильно сказано. Ей всего лишь двадцать пять лет, – поправила Раймонда, болезненно воспринимавшая все, что касалось возраста.

Выражение торжественной многозначительности отразилось у нее на лице. Она подошла к нему так близко, что губы их соприкоснулись.

– Филипп, – прошептала она, – ради тебя я готова на все… Даже на самое худшее. Я не переживу только одного – если тебя потеряю!

Что это, предупреждение? Раймонда всегда выглядела смешно со своей чрезмерной, болезненной ревностью, чаще всего – ничем не обоснованной.

– Тебе не кажется, что ты неудачно выбрала время, а? – в раздражении воскликнул Филипп. – Меня интересует не Люсетта, как тебе хорошо известно, меня интересует дом. Месторасположение этой старой мельницы…

Он умолк. Раймонда пожирала Филиппа глазами, и он понял, что она нуждается не столько в доводах рассудка, сколько в теплоте, его теплоте, и что есть только один способ убедить ее.

Он снова обнял ее и увлек за собой, послушную и покорившуюся в очередной раз, в спальню, где их ждала смятая, еще неостывшая и такая приветливая постель…