Чтобы только коснуться его, охотнику пришлось засунуть руку в снег почти по плечо. Он уже начал раскапывать, но вовремя остановился. Донести его на себе до дома, он, может быть, и сможет. Но на это уйдет столько времени. С такой ношей, даже слежавшийся снег держать не будет. Не зря Васька лошадь просил. Тогда, он, наоборот, столкнул ногами сугроб в начатую яму и притоптал. Потом схватил понягу и винтовку, и почти побежал по следам обратно. Надо срочно вести лошадь с санями. На труп односельчанина, он даже не взглянул, словно того и не существовало.

Поднявшийся к вечеру, легкий ветерок, набрасывал снежную муку на остывавшее тело. Снежинки сначала таяли, но быстро перестали.

***

У него появилось имя. Василий. Вася. Васька. Раз есть тело, значит, есть и имя. Так всегда бывает, если тело такое, какое нужно. Потому что есть тела, у которых нет имени. Безымянные ему тела не нужны. Но он тут же понял, что это не то тело. Хоть и с именем. Нет. Слишком слабое. Надо ждать. Оно придет.

***

Глафира даже не нашла, что ответить. Известие о том, что они сегодня уезжают в город, просто подкосило её. Возражать она боялась, помня про тяжелую руку Порфирия. Поэтому лишь спросила:

– Надолго?

– Навсегда!

Она в ужасе закрыла рот рукой. В краешках глаз заблестели слезы.

– Ну, ну! – прикрикнул Порфирий. – Заной еще тут у меня.

Потом смягчился:

– Не переживай. Все сменилось. Теперь можем ехать хоть в Иркутск, хоть еще дальше в Россию. Хоть в сам Петербург. Денег хватит.

Он видел, что его слова совсем не успокоили жену. Наоборот, глаза стали совсем испуганными. Он буркнул:

– Потом объясню, сейчас некогда. Иди, собирай вещи. Только те, что в дорогу. Поесть складывай поболе. Путь не близкий. А дом и все остальное, я счас татарину продам. Помнишь, он давно приценивался. Вот рассветет, он лавку откроет и пойду. Все, иди.

К удивлению Порфирия, с продажей дома, все устроилось как нельзя лучше. У Керима подрастал сын, скоро придет пора женить. Ему надо дом. Тем более, Порфирий после недолгого торга уступил. Известие о том, что он собрался срочно уезжать, конечно, вызвало сильный интерес. Но хитрый татарин не стал выспрашивать почему. Вместо этого, он сразу узнал на счет остального имущества. За сколько продается? Так что с этой стороны было все нормально. А ведь Порфирий боялся, что придется все бросать даром. И бросил бы – деваться некуда. Мертвяк вон он, под забором. Жизнь дороже. «Пусть попробует найти его в городе. Там кругом електричество. Свет день и ночь».

Пока крутился, уже подоспел обед, а они еще не думали выезжать. Дел сразу оказалось невпроворот. Хотя утром думал – «запрягу лошадь, посажу в сани жену и дочку и умчусь». Иногда он останавливался, смотрел на кучу вещей посреди избы и словно приходил в себя. «На хрена это все? У меня там столько золота, что можно купить десяток домов и табун лошадей». В обед он окончательно понял, что выбирать, что брать, а что оставлять – дело бесполезное. Поэтому заявил:

– Все! Берем только то, что успели собрать. Иначе лошади сани не утянут. Давай перекусим. Пообедаем и выезжаем. И так только ночью до первой заимки доедем.

Жена с красными, заплаканными глазами начала собирать на стол.

– А где Аня? С утра не вижу.

– Да, тут она была. Сейчас только отпросилась с Верным во дворе поиграть.

– Во дворе?!

Порфирий метнулся из-за стола. Не одеваясь, накинув только валенки, побежал на улицу.

– Аня! Аня, дочка! Ты где?

Никто не отвечал. И тут он услышал, что Верный опять скулит, так же, как утром. Вместо того, чтобы броситься к хозяину, как он обычно делал, пес забился в свою будку и даже не выглядывал оттуда. Внутренне деревенея, Порфирий направился в сторону сарая. «Только не это!» – мысленно твердил он. Что не это? Он и сам не понимал.

Дочка сидела там, где он закопал Ваську. Рядом из снега торчала синяя голая рука.

– Доча, доченька, – тихо позвал он. Та словно не слышала. Она так и сидела на коленках, опустив вниз голову. Сдерживая крик, он медленно направился к ней. Когда до девочки оставалось несколько шагов, она подняла голову.

– Нет!!! Нет!

Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену. То, что сидело на снегу, уже не было Анечкой. Это был даже не ребенок. Не человек. Хотя тело оставалось детским, дочкиным, из побелевших глаз на него смотрела неведомая тварь.

– Где оно?

Это её голос. Тоненький, детский голос дочки. Такой родной и знакомый. «Может, заболела?» Мозг цеплялся за любое, лишь бы не знать правды.

– Ты про что, доча?

Но он сразу, без всяких объяснений понял, что существо спрашивает про самородок.

– То, что ты привез сюда. Я чувствую, оно здесь.

Он не ответил. Впервые за время, с той минуты, когда он увидел золото, оно перестало владеть им. Дочка была важнее богатства, важнее всего. Порфирий протянул вперед руки и шагнул к девочке.

– Милая, очнись. Иди к папе.

Лицо девочки скривилось, словно она пыталась что-то вспомнить. Она опять опустила голову. Вдруг, девочка повалилась на снег, и затряслась. Она что-то пыталась сказать, но слова прерывались хрипом и стонами. Порфирий наклонился, чтобы схватить дочку, но не успел. Из-за его спины выскочила жена и упала на колени перед девочкой. Схватила её голову и прижала к себе. Он даже не заметил, как она появилась здесь. Глафира сразу заголосила:

– Анечка! Доченька! Что с тобой!

Женщина повернула к мужу злое, покрасневшее лицо:

– Что ты с ней сделал?! Ты бил её что ли?

Девочка прижалась к матери, заплакала и начала успокаиваться. Порфирий вздохнул. Успокаивается. Значит, просто какой-то припадок. Я, идиот, напридумывал себе всякой чуши. На радостях, из его головы совершенно вылетело то, про что спрашивала у него дочка. Её вопросы, про золото. Он только сейчас почувствовал, что замерз. Из теплого на нем были только валенки.

– Глафира, веди её в дом. Пусть полежит. И чаем отпаивай, что ли.

Жена перестала плакать и тискать дочку. Она вдруг оттолкнула девочку и повернулась к мужу.

– Эй, Глафира! Ты что?

– Где оно? – голос жены звучал твердо и сухо. Совсем не так, как мгновение назад.

Он смотрел в побелевшие мертвые глаза жены, и медленно отступал назад. Теперь сомнений не было. Он ошибся. Это не болезнь. Дьявол пришел по его душу. И забирает сейчас души его родных. Плата за его убийство.

– Глаша, это ты? Что с тобой?

Спрашивал он только для проформы, он знал, что это не она, не его Глафира. Надо было просто остановить дьявола, хотя бы на секунду. Сбить его с толку, чтобы успеть добраться до дома. Жена, или тот, кто сейчас был в ней, понял это. Женщина оскалилась. Улыбка напугала Порфирия даже больше, чем мертвый взгляд. Сзади поднялась дочка.

Как только Аня зашевелилась, Порфирий остановился. Может, дьявол отпустил дочку. Переселился в мать. Но Аня совершенно не обратила внимания на отца. Осматривая двор, она сообщила:

– Оно где-то тут. Надо найти.

Больше он не выдержал. Сорвался с места, и уже через несколько секунд захлопнул двери и накинул крючок. Первым делом скользнул в кладовку. Там справа от входа на своем месте на стене висела винтовка. Он сорвал её с гвоздя, перехватил и передернул затвор. Хорошо, что вчера не разрядил. Чисто потому, что не до этого было. Тут же на другом гвозде висел подсумок. Он торопился, чуть не оторвал железную солдатскую пуговицу, пока расстегивал. Патроны посыпались на пол. Он схватил горсть и сунул в карман. На всякий случай. Трехлинейка была заряжена, там еще оставались четыре патрона. Один он вчера истратил на Ваську. Тут же, на другой стене, висела шинель Порфирия. В ней он пришел домой, после своих трех лет в армии. Давно обрезал ей длинные полы, и одевал на охоту. Сейчас она оказалась очень кстати. Он мгновенно, как когда-то на службе, натянул её и рванулся к дверям. Откинул крючок и толкнул стволом дверь.