– Ты выходила сегодня? – первый осторожный вопрос.

– Нет. Вкусный чай, спасибо. – Маша знала всё, что будет дальше, и уже тестировала свое состояние. – Слабость, но я могу попытаться встать.

Стефания провожала подругу в ванную, терпеливо ждала, пока та умоется, оденется. Они выходили на крыльцо, к огромной радости Лилы. Та тут же начинала носиться по лужайке туда и обратно, прижав уши, почти стелясь по траве, выплескивая накопленную энергию.

– Боюсь на нее смотреть – укачает, – усмехалась Маша.

– У меня есть пара мандаринок. Почистить?

Они рассасывали сочные мандариновые дольки и жмурились от майского солнышка.

– Я считаю дни, Стеш, когда закончатся эти три месяца и я опять стану человеком.

– Не обязательно же всё так точно должно происходить…

– Только не говори, что может быть дольше!

– Нет-нет! Я Милане про тебя сказала…

– О, не-е-ет!

– Ага. Извини, так получилось. Мне пришлось объяснить свое отсутствие на ее благотворительном мероприятии. Ты же знаешь, какая она.

– Знаю – и не удивлюсь, если она тут нарисуется в ближайшее время. Сейчас вырвет. – Маша перекладывает в руку Стефании остатки мандарина, прижимает ладони к горлу, сглатывает. – Пообещай, что ее не будет здесь. Я не вынесу.

– Не будет, успокойся. Обнять тебя? – Стефа прижимает к себе худенькое тельце подруги. – Но я согласилась за тебя…

– С чем?!

– Что ты будешь рожать в самом лучшем роддоме, что завтра утром приедет лаборатория взять у тебя анализы. И доктор.

– Ну заче-ем? – Маша стонет и пытается увернуться.

– Ты хочешь оставаться дома или в больницу ляжешь?

– Дома.

– Вот. Твое состояние пугает всех. Если ты не примешь эту удобную во всех отношениях помощь, то у нас не останется выбора.

– Сговорились?

– Маш, так будет лучше. Ты плохо заботишься о себе, и все, кто любит тебя, уже готовы к спасательной операции. Пусть это будет через меня, да? Ты же меня еще терпишь? Доедай мандарин. Я могу завтра пары утренние перенести и быть тут с тобой. Или Слава справится?

– Справится. Я так злюсь, что даже могу уже что-нибудь съесть.

– Отлично. Посмотрим, что у вас в холодильнике.

Огурцы и брынза, политые янтарным медом. Маша, вопреки своему состоянию, предпочитала сладкое. Может быть, это к девочке? Ян надеялся, что ему подарят братика – друга для игр, но и такая добрая девочка, как Ханна, дочь Стефании, ему бы понравилась. Но разве добрые девочки так мучают свою маму?

Подруги пристрастно обсудили Милану с ее активной жизненной позицией человека, не знающего счета деньгам. Мы ведь знаем, через что ей пришлось пройти. И как ее никто не любил. И как ей страшно было. И какая она теперь счастливая. И как Людовик их с Джуниором балует. Понятно, что теперь ей тоже хочется всех спасти и осчастливить. А ведь могло быть наоборот. Но так лучше. Для нее самой лучше. А мы просто попали в круг ее заботы и потерпим, хоть это порой и невыносимо. Но знать, что у тебя лучший врач, всё же лучше? Да, так спокойнее. Всем спокойнее. А нет ли у Миланы любовника, ведь она так молода, а брак фиктивный? Ты думаешь? А я не думаю – слишком она увлечена всеми. С ее энергией… Да нет. А пусть бы и да. У них с Людовиком открытые отношения, он сразу занял позицию опекуна. Так старый же. Не такой уж старый. Старый…

Все люди сплетничают. Кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то с сохранением границ и уважением, кто-то ради отвлечения от собственных проблем и улучшения самоощущения, без оглядки на здравый смысл. Маша никогда бы самостоятельно не завела дружбу с Миланой. Стефания служила проводником между молодыми женщинами. Их свели пандемийный год и вместе прожитые истории. Чувство одинокости, глубоко прожитое и оставленное в прошлом, научило Стефанию ценить близких людей и дружбу – она крепко держала всех, кого считала «своими».

– Машка, ты моя Машка. Получше тебе? Я поеду? Сегодня Марта Ханну из садика забрала. Завтра – Лия. Они так ее балуют – боюсь, что дочь меня за главную считать перестанет. – Стефания смеется. – Шучу, конечно.

– Привози как-нибудь ее. Я соскучилась.

– Привезу, как только тебе полегче станет, обещаю.

Марта, сестра отца Стефании, была одинока и бездетна. Когда-то она вырастила племянницу и теперь так же самозабвенно посвящала себя ее дочери. Тетка работала управляющей на вилле Людовика, а всё свое свободное время проводила с Ханной.

К возвращению Стефании она, занимаясь ребенком, успела запечь рыбу и овощи, прибраться, перегладить белье. После дежурства Лии Стефу встречали новым выученным стишком. Есть всё же в этом мире некий баланс.

– Мама пришла! Мама, мультик можно? – Ханна встречала маму стандартной просьбой.

– Привет, маленькая. Привет, Марта. Как вкусно пахнет! – Стефания опускается на колени и обнимает малышку. – Я соскучилась, моя сладкая, побудь немножко со мной, потом телевизор включу. Хорошо?

Ханна безропотно соглашается. Она милый, покладистый, чуткий ребенок, не испытывающий дефицита любви и внимания. Интровертные Стефания с Кристианом отдали дочь в сад на полдня ради общения со сверстниками – у девочки должен выработаться собственный вкус к светской части жизни.

– Марта, поужинаешь со мной? – Стефания усаживает дочь перед телевизором.

– Ты не будешь ждать Кристиана? – Тетка настороженно приподнимает брови.

– Он в библиотеке, к конференции готовится. Для него течения времени не существует. Всё хорошо. – Стефа смеется. – Поедим вместе?

– С удовольствием. Убери белье на место, а я накрою.

Женщины сидят за столом и обсуждают беременность Маши. Марта считает, что близкие слишком носятся с Марией, все матери проходят через это физиологическое состояние. Стефания, защищая подругу, вспоминает, как ей в свое время не хватало должной поддержки, и тетка тут же начинает сожалеть об обстоятельствах, причиной которых никогда не была.

– Марта, дорогая, но ты бы точно так же со мной носилась, ведь правда?

– Правда. Я так тебя люблю.

– Я знаю. Но Милана, мне кажется, немного злоупотребляет своим положением. Я к ней очень хорошо отношусь и за многое благодарна. Тебе не кажется, что она всех душит?

– Если тебе так кажется – сопротивляйся. Люди делают то, что им позволяют делать. Разве Маше не нужна была помощь? Извини, но она не слишком умна, как мне кажется, а Лариса не смеет ей лишний раз ни на что указать.

– Лариса поддерживает их хрупкие отношения, как умеет.

– Я бы не церемонилась.

– Ты – да, ты у нас супермен в юбке. – Стефания строит грозную рожицу. – Только Милана не родственница и не самый близкий друг, чтоб самовольничать. Ты так не считаешь? Ты только не подумай, что я осуждаю. Сама час назад пыталась доказать, что всё происходящее – норма. Советуюсь с тобой. Неловко. Есть ощущение, что никто из нас не сможет вернуть Милане ее добро, ведь всё, что она делает, опирается на очень приличные денежные траты.

– Я знаю Милу, как никто из вас. Иногда мне кажется, что она пытается купить любовь. Но зачем? У нее есть всё для самодостаточности. Может быть, она таким образом искупает чувство вины – первый муж взял ее совсем девочкой, почти сразу после сиротского приюта. Когда она поняла, что живет с преступником, махинатором, игроком? Когда родила и почувствовала безусловную любовь и ответственность за другого человека? Чувства, которые никто на ее памяти не испытывал к ней. Что было до этого? Как она жила? Как грешила? В конце концов, ей невероятно повезло в жизни. Фантастически. Сказочно. Она делится, она совершает благородные поступки, пропускает через себя чужие истории и хочет сделать так, чтоб никому не было плохо так, как когда-то ей. Пусть. От ее действий никто не страдает.

– Страдает. Гордость, например. Мы не нуждаемся, мы способны сами оплачивать тех же врачей. В этом мире нет недостатка в тех, кто нуждается по-настоящему.

– Недавно Людовик подарил Миле спорткар. Она его вернула и на полученные деньги сделала ремонт в Доме малютки. Не переживай. А вас, первых людей, которые были к ней не безразличны, она просто любит. Подумай об этом.