– Классный.

Макар вернется домой разбитым, выжатым как лимон.

– Ты не заболел? – встревожится Лариса. Коснется его лба тыльной стороной ладони. – Пообедаешь?

– Нет, милая. Пойду полежу.

– Как Прокопий?

– Прокопий уезжает и оставляет нам свой немеркнущий свет, как далекая звезда.

– Не говорил он так.

– Это моя вольная интерпретация. Прощание с дедом предлагаю провести перед паромом на Большую землю.

– Фу, как некрасиво ты сказал. А внук этот его – настоящий. Я со Стешей разговаривала.

– Я видел фото правнука Прокопия, и это лучшее свидетельство правды. Чао, дорогие.

Машка посмотрит вслед его удаляющейся печальной спине и спросит у Ларисы:

– Чего это он такой?

– Без старшего деда не быть ему младшим, то есть молодым, дедом. Теперь он просто дед, вот и расстроился. Лишь бы не расклеился наш дед.

Здравствуй, Карла!

Николь заболела, и ее забрала мама.

Кто заберет меня, если я заболею?

Теперь у меня осталась только Ириска.

Ты заберёшь меня, бабушка?

Твоя Софи, 6 лет ♥

Если бы все школы заканчивали учебный год в один день, мир бы захлебнулся – население северных широт тут же устремилось бы в южные, как приливная волна, что немедленно повлекло бы за собой осложнения непредсказуемой силы. Все-таки многообразие форм, видов и систем во всех областях – главный источник баланса.

В тот день, когда Лена, сестра Ларисы, сообщила о дате своего приезда, солнца не было. Жара висела над островом матовым маревом. Плотный застойный воздух распял и обездвижил всё живое и неживое. Скорей бы дождь!

Одинокая, потерявшая дочь, воспитывающая внучек без радости, Лена была дамой душной, как этот день, и несчастливой. Лариса любила ее с сестринским самоотверженным терпением. Макар терпел с трудом. Катюху, старшую девочку, шуструю, сообразительную, чуткую, они на год забирали к себе и успели привязаться. Света, младшенькая, была «вещью в себе» – отстраненной и замкнутой. Идею «жить раздельно» родственница встретила так, будто ее обманули, оскорбили, ограбили. Еще бы! Она собралась провести лето в отпускной праздности и безделье, а ей предлагают всё ту же бытовую рутину.

– Я как-то неправильно живу, – жаловалась Лариса сквозь слезы. – Хлопочу, стараюсь для всех. Какой отпуск? От чего отпуск, от вас? И никакой благодарности, вечно кто-то чем-то недоволен!

– Милая, не путай божий дар с яичницей. Мы абсолютно всем довольны, ты выдумываешь. Хочешь отпуск – валяй. Пока сестрицы нет, поживи одна в доме с садом. Мы тут справимся. Да, Машенция?

– А я что? Я уже почти нормальным человеком себя чувствую. Мы можем и к себе вернуться. Или я и здесь прекрасно со всем справлюсь, пока Ларисы не будет.

– Вот еще! Никуда я не поеду! И никого не отпущу! Это я так, с расстройства. – Лариса вытерла мокрое лицо и виновато улыбнулась.

– Давай только, чтоб присутствие Лены не выходило нам всем боком. Ставь сестру на место и не страдай. – Макар был строг, но, надо признать, справедлив.

Дождь шел сутки, отвесный, бескомпромиссный, из неподвижного неба. Первые струи воды падали в траву и прошивали ее насквозь, не сминая, пока не была напоена сухая земля. Постепенно всё вокруг промокло, обмякло, расплылось. Домашние дела закончились, игры надоели, книги падали из дремных рук, на горизонте маячил призрак скуки.

Две рожицы прилипли к окну гостиной – Ян с Джуниором наблюдали за пеликаном, который с важным видом стоял посреди мокрой поляны. Птица была возмутительно безмятежна. Мальчиков на улицу не выпускали, и они тишком попытались выставить на двор Лилу – уж она сумела бы развеять самомнение пернатой. Ничего из этой затеи не вышло. Лила мокнуть не хотела. Мальчики снова уставились в окно.

– Папа едет! – крикнул Ян.

– Вот и хорошо, – откликнулась Лариса.

Маша накинула дождевик и вышла встречать мужа на веранду.

– Ой, у папы тетя.

– Какая такая тетя? – одновременно спросили, поднялись и встали рядом с внуком Макар с Ларисой.

Слава припарковал машину на краю газона, вышел и помог выйти девушке с мокрыми темными волосами, в светлом перепачканном грязью костюмчике. Та сделала пару неуверенных шагов, оперлась тонкой ручкой о капот машины, покачала головой: не могу. Слава подхватил ее под спину и колени, понес к дому. Девушка приникла головой к широкой груди мужчины, короткая юбочка не скрывала практически ничего.

Маша отвернулась и зашла внутрь. Ревность вскрикнула скрипкой, взметнулась к потолку, захлебнулась визгливой нотой и упала тысячами осколков. Лариса протиснулась мимо нее и вышла встречать, что бы там ни было. Макар, а за ним и мальчики поспешили следом.

Это не точно, но мать чаще ждет от своего ребенка хорошего, жена больше боится плохого. Дети верят в несокрушимость мира. Тетя, которую принес папа, оказалась большой девочкой. Девочка эта была больше похожа на куклу, чем на человека.

На фарфоровой белизны лице были нарисованы горизонтальные клинья бровей, замысловатые стрелки обнимали светлые глаза диковинными то ли птичками, то ли рыбками. Крупные губы пунцово рдели над острым подбородком. Сосульки мокрых, ступенчато срезанных волос свисали до поясницы. Девочка ссутулила плечики, сцепила пальчики, свела носки кед, развела пятки. Разбитое колено припухло и сочилось кровью, которая впитывалась в мягкую ткань белого гольфа. Девочку слегка потряхивало.

– Господи, детка, сейчас же в горячий душ! – воскликнула Лариса, глядя на это несчастье. – Одежду брось на пол, я принесу тебе сухое! Маша, может быть, у тебя есть чистый спортивный костюмчик? Вы, девочки, одного размера.

Конечно, у Маши нашелся костюмчик. Конечно, она его с удовольствием отдала. Все ждали, что скажет Слава. Где он взял это недоразумение, этот мультик?

Девочка упала с велосипеда, который занесло на размытой дороге, прямо перед его машиной. И он не мог не остановиться и не предложить помощь.

Да, да, ты не мог.

И на вопрос, куда ее отвезти, она ответила, что домой ей нельзя. Что ему оставалось делать? Только привезти сюда.

Ну да, ну да, конечно. А чьих она будет?

Я не спросил. И, папа, ее велосипед остался в грязи на дороге, тут недалеко. Не мог бы ты съездить за ним на гольф-каре?

Что за вопрос? Конечно, он может. Вот сейчас и поедет, а то мало ли что…

Макар уехал. Лариса объявила чайную паузу и занялась подготовкой к перекусу. Слава переоделся в домашнее и помогал мальчикам восстановить разбитого робота. Маша вжалась в угол дивана и оттуда наблюдала за происходящим в гостиной.

Девочка, умытая, прелестная в оливковом, превращающем Машу в бледную поганку костюме, спустилась вниз. Штанина над разбитым коленом была закатана: рана больше не выглядела как кусок мяса – обычная ссадина. Лариса хотела крикнуть Маше: «Принеси перекись и бинт!», но внутреннее чутье подсказало – отступись. Сходила сама.

Между делом девочка представилась: Софи. Спросила про всех, особенно восхитилась Лилой: у-ти, какая маленькая! У-ти, какая миленькая! Впрочем, не уделила никому больше секунды своего внимания. Девочка вскидывала на миг личико-сердечко; подсыхающие пряди откидывались назад, как две половинки шторы; она быстро выглядывала, тут же опускала голову и снова оказывалась надежно спрятана шатром ниспадающих волос. Никто не мог видеть ее, когда она этого не хотела. «Быть может, когда я не вижу вас, вы не видите меня?»

Дождь прекратился. Это было одно решительное действие, будто кто-то перекрыл кран и включил свет. Тут же засияло солнце, любуясь своим умытым отражением, проникая во все уголки, множась каждой каплей. Розовый, оранжевый, чуть пыльный от влаги, рассеянной в воздухе, свет пронзил гостиную и вспыхнул алым костром в подсохших волосах Софи. Красноголовая девочка.

– Софи, ты ведь наша соседка? Роберт – твой папа? – Лариса чудесным образом вложила очередную деталь в картинку пазла.