Маша ковырнула начинку, осторожно попробовала, замерла и расплылась в довольной улыбке. Божественно!

– Это очень вкусно! Я даже не дам тебе попробовать – придется везти меня сюда еще раз, если ты хочешь отведать этого чуда. А у тебя вкусно? – Маша, не дожидаясь ответа, тянется к тарелке мужа и подхватывает длинную ленту теста в густом розоватом соусе. – М-м-м, в следующий раз возьму как у тебя.

– Теперь, когда учеба закончена, вечера свободны, за Яном присматривают родители, мы можем куда-нибудь выбираться хоть каждый вечер. Тебе комфортно с моими родителями?

– Мы же не в первый раз живем вместе! Всё хорошо. Конечно, твоя мама немного…

– Навязчива?

– Перегибает с контролем того, что и сколько я ем. – Маша смеется. – Мне кажется, я сейчас объемся!

– Не объешься. Скоро будет готов проект дома. В нашем техническом задании два автономных жилища, связанных общим холлом. Должно быть всем удобно.

– Да, посмотрим. Ужасно интересно, что нам предложат! Я хотела сказать…

– Что?

– Эта девочка сегодня, Софи…

– Да?

– Она так на тебя смотрела…

– Как?

– Так. Она смотрела только на тебя.

– Ты ревнуешь? – Слава откидывается на спинку стула. – Она – ребенок. Напуганный какой-то, несчастный.

– Угу. Выглядела она плачевно, и ты стал ее спасителем. Героем. Рыцарем на белом коне…

– Это глупый разговор. Смотрела… Пожалуй, если взгляды можно применить в качестве обвинения, то мне есть что высказать…

– И что же?

– Филипп на тебя та-ак смотрел!

– Пф-ф! Он на всех та-ак смотрит. Обнимающе. Ты не заметил?

– А вот за тем столиком, у тебя за спиной, молодой человек постоянно поглядывает в твою сторону. Не слишком ли у тебя провокационное платье?

– Комбез. Где? – Маша пытается разглядеть в зеркале отражение человека позади себя. – А он ничего, симпатичный.

– Мне ревновать? – Слава приподнимает одну бровь.

– Да. Ты давно меня не ревновал.

– Квиты?

– Пожалуй.

Они очистили свои тарелки почти одновременно и отстранились от стола в ожидании смены приборов. Филипп должен был быть ими доволен, но он подошел и с озабоченностью поинтересовался, почему они не выпили свое шампанское – почти нетронутые бокалы едва пульсировали последними пузырьками газа.

– Не понравилось?

– О, нет, о, что вы! Всё великолепно! Просто у нас будет малыш, и шампанское – лишь атмосферное сопровождение вечера.

– Восхитительно! Мои поздравления! – Шеф всплеснул руками, изобразил ими некую воздушную фигуру и умчался на кухню.

Через пару мгновений перед Машей стоял «комплимент от шефа» – облако белоснежного безе в окружении калейдоскопа разноцветных ягод. «Павлова»! Филипп смотрел на Машу восторженными глазами в ожидании дегустации. Чуть хрустнул сахарный взбитый белок, вилка погрузилась в нежнейший крем, затем – долька алой клубники.

– Идеально! – выдохнула будущая мать.

Филипп победно воздел руки над их головами, благословляя, венчая, отпуская. Ударил церковный колокол на углу улицы. Чистый театр.

Расплатились, уже собрались уходить – в зал, им навстречу, вошла группа новых посетителей. Маша сразу угадала в яркой брюнетке Анну, которая шла первой. Та скользнула по ней безразличным, не узнающим взглядом. Джессика, что-то шепчущая Роберту на ухо, прижимающаяся к нему всем телом, оценивающе осмотрела Машин наряд. Роберт уже вступил в акт ответной жестикуляции-пантомимы с Филиппом. За ними, светлыми и праздничными, вся в черных гипюровых воланах, на высоченной платформе лаковых туфель, ковыляла Софи. Она увидела Славу, Машу, слегка отшатнулась; неловкая, поднесла ладошки к губам и замотала головой: нет, нет, пожалуйста, мы не знакомы! – и проследовала за всеми к лучшему столику у окна.

– И кто она теперь? Какой персонаж? – спросит Маша на улице. – Воздух какой дивный! Давай спустимся к площади и пройдемся немного. Держи меня крепче – камень очень скользкий.

– Держу. – Слава обнял жену за талию. – Что-то зловещее, готское и всё равно несчастное. К чему вся это секретность?

– Это как раз был ее отец со своей свитой. Мы встречались на нашем пляжике, я тебе про них рассказывала.

– Свитой? А где ее мать?

– Не знаю. Ничего не знаю. Как она передвигается по брусчатке в такой обуви? Это же смертоубийство какое-то! Софи была похожа на черную птицу, одинокую, отбившуюся от своей стаи…

– Придумщица. – Слава чмокает жену в макушку. – Одиноким ребенком у нас была ты и вот какая стала прекрасная и сильная.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

– Я оглушена впечатлениями. Этот Филипп…

– Уж не влюбилась ли ты в него?

– Я только что призналась в любви тебе!

– Точно. Так что Филипп?

– Он оглушительно эмоционален, многословен и упивается своим величием.

– Ты не преувеличиваешь?

– Не думаю. Но его блюда… они выше всяких похвал. Придем еще?

– Хоть завтра! Я рад, что тебе понравилось.

– Посмотрим. Я немного устала. Чудесный вечер. Спасибо тебе.

Вечер и правда был чудесный – теплый, безветренный, ароматный. Старые платаны раскинули свои узловатые ветви над маленькой площадью, отбрасывая причудливые тени. Умиротворяюще журчал каскад небольшого фонтана. Над его мраморной чашей нависла большая лохматая собака, высматривая что-то в глубине. Фьють! – метнулась к хозяину. Зажглись фонари, в их рассеянном свете влюбленные парочки на парковых скамейках приникли друг к другу. Мягко шуршали редкие машины по дороге. Кучка подростков тихо переговаривалась в тени переулка. Двое подтянутых полицейских прогуливались, заглядывая в освещенные окна.

Витринное окно «Винотеки» отбрасывало на тротуар большое пятно желтого света. В его раме, как на картине, красовались довольные посетители ресторана. На переднем плане узкая черная фигурка с ниспадающими на лицо красноватыми волосами чуть ссутулилась над экраном телефона. Экран светит из-под стола, пальчики с длинными ногтями без остановки листают изображения. Цок-цок.

– Софи! Ты определилась? Одну тебя ждем. – Голос отца ворчлив, свое раздражение он не пытается скрыть.

Официант замер над девочкой с блокнотом в руках. Он весь внимание и желание угодить. Юная посетительница вздрагивает, поднимает бледное, накрашенное личико, мгновение – и вспыхивает улыбкой. Смотрит в меню и самым милым, приязненным, нежным голоском пропевает свой заказ. Кивает официанту усердно, улыбка не покидает тщательно обведенных помадой губ. Она хочет нравиться этому незнакомому человеку. Дело сделано, и она тут же опускает к телефону лицо; его выражение меняется, становится скорбно-печальным. Отец еще пару раз обращается к ней, девочка откликается нервно, испуганно, словно ее выдергивают из другого, одной ей видимого мира – отрешенная, она никак не может взять в толк, чего от нее хотят еще. Софи оставляют в покое. Ресторан уютно гудит сытыми голосами, как запечатанный на зиму улей. Джессика с Анной очаровывают Роберта, каждая в меру своих способностей. Анна заводит интеллектуальную беседу. Джесс чувственно изгибается и посылает страстные взгляды. Роберт избегает смотреть в сторону дочери и наконец выглядит довольным.

Софи, яркая, неуместная, не сразу, но наскучившая своей вялой инертностью любопытствующим, чувствует свободу. Как хищный юркий зверек, выглядывает из укрытия волос, стрижет глазами зал, откусывает от каждого маленький кусочек впечатления, утаскивает в свою норку. Двусмысленная улыбка блуждает на ее маленьком личике, густо обведенные глаза насмешничают. Она что-то подмечает, не сдерживается, хихикает тоненько. Всё внимание за столом переключается на нее. Что, Софи? Что смешного?! Она заливается смехом, чуть не сваливается набок, всхлипывает, захлебывается своим весельем – это становится больше похоже на истерику. Ничего! Ничего! Смех переходит в повизгивание, наконец затихает. Девочка садится прямо, промакивает салфеткой выступившие слезы. Смотрит на свое отражение в телефоне, берет из сумочки помаду – обновляет цвет. Ныряет в волосы, в телефон – ее здесь нет, ей нет ни до кого дела.