В середине апреля 2019 года второй тест ДНК подтвердил результаты первого. В моей родословной 50 % японских предков и 50 % ашкеназских евреев.

Я собралась с духом, подготовилась и позвонила маме. Чего мне будет стоить допытаться до правды? При каких обстоятельствах я была зачата? Мне ничего не оставалось, кроме как спросить.

Когда до нее наконец дошло, о чем я говорю, она как-то странно умолкла. Я слышала, как она дышит, слышала шуршание листов бумаги. Погоди минутку, сказала она и отложила телефон. Я слышала, как она идет по комнате, наливает в чайник воду из кухонного крана. Я чай завариваю, – сказала она издалека.

Затем, будто мы и не начали уже разговор, она взяла трубку и спросила, не мерзну ли я. Сказала, что получила письмо от администрации кладбища, и зачитала заголовок: «Анкета для оценки уровня удовлетворенности клиентов».

Я еще раз задала свой вопрос.

– Было трудно, – произнесла она в конце концов. – Мы долго пытались… семь лет, так долго, я хотела ребенка.

Как она сказала, мой отец записал ее к доктору, в лондонскую клинику на Харли-стрит. К акушеру-гинекологу, который впоследствии принимал роды у принцессы Дианы. Уникальный специалист! Доктор дал ей общий наркоз, а потом, когда она проснулась и спросила, что произошло, мой отец сказал: «Всё будет хорошо».

– Всё будет хорошо? – повторила я. У меня сел голос. Что он имел в виду?

– Это он записал меня к врачу, – сказала она. – У него и спроси.

Она повторила это трижды. Поговори с папой. Как будто он и не умер, будто это были просто сплетни; ее голос звучал тверже, но в нем появились нотки страха.

«Вот именно, позвольте мне с ним поговорить», – думала я, слушая диалог домовых воробьев, заблудившихся в павильоне пальм. Я снова пришла в оранжерею, на забронированную несколько месяцев назад индивидуальную экскурсию. Мое прошлое обваливалось, обнажая корни, неплохо было бы закрепить его в почве.

Подняв голову, я посмотрела на стеклянный потолок и представила себе пожар 1902 года, языки пламени, пожиравшие прежний купол. В течение нескольких минут «за причудливым перезвоном тысяч разбитых стекол, которые летели вниз с потолка, не был слышен треск огня», писала тогда Ottawa Journal. Многие растения сгорели дотла, а само строение превратилось в «груду обломков». В 1910 году оранжерея опять открылась, и новые зеленые жильцы стали мало-помалу пускать корни.

Пришел старший садовник – мускулистый, коротко стриженный мужчина с дежурной улыбкой, – и на этот раз хорошо накачанные руки ему пригодились для того, чтобы объяснить, каким образом к павильону пальм пристроили боковые оранжереи. Я проследовала за ним в павильон тропического ландшафта, где он показал мне редкий экземпляр саговника. Затем – в павильон засушливого пояса, где меня познакомили с ферокактусом пурпуровым и денежным деревом, которые соседствуют вот уже полвека. Я старалась сосредоточиться на его речи, но блики света, проникающего с белого неба сквозь окаймленные грязью окна, были такие яркие, слишком яркие, чтобы можно было сфокусировать внимание на чем-нибудь одном. Вы можете увидеть бурый налет на алоэ … мы оставляем верхний слой. Под всем этим – старые желтые листья… дефект… Его ровные фразы плыли над моими скачущими мыслями, улетая ввысь к сверкающему потолку.

«Я уверен, что растения всё чувствуют, поэтому никогда этого не скажу», – шепотом ответил старший садовник, когда я спросила его, есть ли у него любимчики в садах.

Все это извлекалось из какого-то туманного пространства. Подробности, которые она припоминала. Рваная цепь событий. Ее рассказ состоял из каких-то отдельных эпизодов. Но меня настораживало кое-что другое – заминки и нерешительность.

Я еще не распознала острой нужды любой ценой держаться за изобретенную историю, даже за фальсифицированное прошлое. Я не замечала ее маскировки. Привычно нечуткая, я решила, что она немного не в духе. Возможно, она была слегка смущена.

Что-то она недоговаривает, – подумала я.

фейсбук[3]

NPE – это сокращение для NON-PATERNITY EVENT, что значит «незаконнорожденность». Одна из кривых дорожек, на которую может завести вас жизнь. И вот я оказалась в компании людей, совершивших случайное открытие, среди тех, кто с трудом пытается устоять на ставшей вдруг зыбкой почве.

Группа DNA NPE Friends, рекомендующая себя как «лучший из клубов, куда вы предпочли бы не вступать», предусматривает онлайн-анкетирование для кандидатов, и первый вопрос звучит так: Какой тест вы проходили и как вы себя чувствуете? Проверяет анкеты бывшая сотрудница нью-йоркской полиции, недавно вышедшая на пенсию после работы в международном агентстве по охране «корпоративных объектов от угроз, которые могут иметь серьезные последствия».

Для того чтобы присоединиться к этой закрытой группе в фейсбуке, надо было пройти много этапов и в завершение пообещать не делиться постами и не разглашать имена членов сообщества, насчитывающего 8000 человек. «Позвольте мне ознакомить вас с некоторыми терминами и правилами, – сказал модератор. – BF (Bio Father) – биологический отец; BCF (Birth Certificate Father) – отец, указанный в свидетельстве о рождении; HS и HB (Half Sister и Half Brother) – брат и сестра по матери или по отцу. DC (Donor Conceived) – зачатый с использованием донорского материала… Мы не используем нецензурную лексику и допускаем только продуманные и сочувственные посты. Советы вроде „забей на всё это“ у нас не приняты». После чего вход наконец открылся. Появился приветственный пост с моим именем на фоне розовых сердечек.

Каждый вновь прибывший перепевал примерно одно и то же. Генетическая бомба. Никогда в жизни. Не могу отогнать эту мысль. Земля уходит из-под ног. Скажите мне, что с вами происходит то же самое…

Меня мгновенно накрыла лавина ответов и эмоциональных откликов, полетели искры солидарности и взаимосвязанности. Наши истории, словно вспыхивающие и мерцающие звезды, сигнализировали о готовности к контакту. Все они были похожи друг на друга. Мы попали сюда потому, что нас объединяли общая тема и одинаковые обстоятельства. Эмоциональная поддержка была незамедлительной и экспрессивной.

Кое-кто, разгадывая тайны ложного отцовства, пришел к неожиданным результатам. Женщина по имени С. впервые встретилась со своим единокровным братом, и этот день стал самым памятным в ее жизни. Мужчина Т. обнял единокровную сестру, о существовании которой до тех пор даже не подозревал. Верные всё той же теме неразрывных уз, обусловленных семейным «сходством», они сфотографировались в одинаковых футболках.

Но что делать тем, кто всё еще оставался в состоянии неопределенности, было неясно. Многие в течение долгих лет блуждали по генеалогическим переходам в поисках правды. Кого-то устраивал режим вечного расследования, своего рода бесконечная игра или не имеющая решения головоломка. Других бесперспективность этого занятия приводила в ужас. «Я не готова согласиться с тем, что моя биологическая отцовская линия – это линия незнания», – написала одна участница группы, поставив вместо точки плачущий смайлик. Ее тревожило то, что без недостающей первой главы ее биография становится неполноценной. А некоторые чудаки явно предпочитали неизвестность и, не будучи в силах отважиться на следующий шаг, отказывались от любых наводок.