Его товарищи боялись показаться на глаза маме и отчиму, ведь не сумели ни отговорить моего брата от опасного заплыва, ни спасти его, когда Эрик, захлебываясь водой и криком, тонул в водовороте.

– Тварь! Ведьма! – набросилась на меня мать, когда тело брата принесли и положили перед ней рыбаки. Труп вздулся, посинел, от него несло тиной – меня вырвало… Когда отчим узнал из сбивчивых выкриков ошалевшей от потери ребенка родительницы о моем видении и предупреждении, он окаменел. Просто стоял и смотрел на меня, меня при этом не видя. Затем зарычал, как пронзенный стрелой охотника медведь. А меня тошнило, меня рвало прямо на тело усопшего брата, и это еще сильнее разозлило убитых горем родителей. Впервые меня избила мать. Ее побои были более жестокими, в исступлении она мутузила меня и царапала, как взбесившаяся кошка, постоянно выкрикивая: «Ведьма!». Измученная рвотой и ужасом от сбывшегося предсказания, я не сопротивлялась.

Вышвырнуть вон меня попытались в тот же вечер, когда я избитая, в лихорадке не могла даже двинуться. Но когда меня, как куль с мукой, потащили к выходу, надеясь бросить на дороге подыхать, предварительно ославив на всю деревню, на их пути встал Трофим. Одержимый праведным гневом он напомнил, что я хозяйка дома и всего имущества, и он не позволит лишить меня того, что оставил мне отец. Хватит, что мать с отчимом и так пользуются всем, не спрашивая моего мнения. Спорить с вышедшим на тропу войны домовым было нельзя – в его силах было устроить неугодным хозяевам адскую жизнь… Но, как выяснилось, отчим тоже был не лыком шит. Он съездил в город и купил у мага-бытовика мощнейший обряд на отселение домового. Стоил он дорого, но родители не поскупились. Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как кричал Трофим, как будто с него заживо сдирали кожу, ведь домохозяина живьем вырывали из его жилища, к которому он крепко-накрепко был привязан. Едва их злодейство увенчалось успехом, и Трошка обессилел, отчим взял меня за шкирку, встряхнул и приказал собирать вещи – он больше не намерен делить кров с убийцей своего ребенка. Тем более мать скоро вновь должна была разрешиться от бремени, и я могу навредить его очередному чаду. Все пожитки, которые мне дозволено было взять, уместились в один узелок. И вот, покидая отчий дом с искалеченным домовым, я бросила последний взгляд на мать, которая на меня не смотрела. В последний миг я узрела ту самую метку – мать была обречена. Я не знала – суждено ей умереть одной, или вместе с ребенком, но поняла, что жалости не чувствую. Не чувствую вообще ничего – пусто, холодно, безнадежно…

В город мы шли, по пути то выпрашивая милостыню, то нанимаясь на поденную работу. Трошка ходил по своим тропкам, тоже пытаясь что-то раздобыть. Что ж – ему удавалось чаще. Его собратья оказались куда отзывчивее людей. И наконец я наткнулась на объявление о том, что ведомство «Вне жизни» нуждается в одаренных соискателях. Мы направили свои стопы в городок, где располагался департамент с вакантной должностью, но оказалось, что штат укомплектован. Однако потом Наине пришлось взять меня, ведь примерно в то же время ожидалась проверка из Нолании. Начальница не стала рисковать – отказала братцу. И я сняла дешевенький домишко на окраине с правом последующего выкупа. Выкупила я его примерно через три года, отказывая себе во всем. О судьбе матери и отчима я не задумывалась, но через несколько дней после того, как я устроилась на работу, Трошка выведал, что мама скончалась от родильной горячки, приведя на свет недоношенную девочку. Та пережила мать всего на неделю. Вскоре после этого сгорел дом, в пожаре пострадал и отчим – у него обгорело лицо, вытек один глаз, а руки потом отнял местный знахарь (они сильно обгорели и стали гнить). На скотину напал мор, урожай погиб от засухи. В общем, клисс Морган пошел по миру… Я его, естественно, не жалела. Хоть при известии о смерти матери во мне тоже ничего не шевельнулось. И вспоминала при этом я даже не свою безрадостную жизнь, а крики Трошки при его отселении. Даже не успев еще выкупить свой домишко, я сразу вселила в него моего бездомного домового. Благо, прежние хозяева своего домохозяина забрали с собой в новое жилище. Обряд этот был сложный и тоже очень болезненный для Трофима– на ритуал у меня ушли тогда последние сбережения, накопленные во время странствий, но за ценой я не постояла. Зато мы вновь смогли жить вдвоем, ни перед кем не заискивая.

Сейчас же надо мной опять нависла беда, и как расхлебывать новую порцию невезухи, я не понимала. За невеселыми размышлениями не заметила, как добралась домой. На этот раз упрекнуть меня в необдуманной щедрости было нельзя. Извозчик получил ровно столько, сколько ему причиталось, и он даже не попытался скрыть недовольство. Мне же было все равно. Впереди – неизвестность. И если завтра меня уволят, то большой вопрос, как нам удастся выживать на оставшиеся гроши. Но уже забываясь тревожным сном я решила, что завтра как-то все разрешится само собой – Бог не выдаст, свинья не съест, а утро вечера мудренее.

Разбудило меня урчание в собственном желудке. Организм ненавязчиво намекал, что ему неплохо было бы подкрепиться, ведь желудку ничего не перепало со вчерашнего обеда. Но мое паршивое настроение быстро объяснило недовольному органу пищеварения, кто здесь главный, и чувство голода притупилось. Я позвала Трофима и несколько удивилась, когда из-за печки не послышалось привычной возни. Недоуменно пожав плечами, я предпочла на этом не зацикливаться. Все-таки он взрослый трехсотлетний парень, и не обязан являться по первому моему зову. Хотя где-то и неприятно заскребло чувство ревности – кто это его там отвлекает, когда мне позавтракать пора. Уже подумала сама чего сообразить и даже за огнивом потянулась, дабы огонь в печи разжечь, но потом бросила взгляд на часы и поняла, что опаздываю. Вернее, пешком топать уже опоздала, а вот нанять повозку успеваю впритык. Это что выходит? Трошки не было всю ночь? Иначе он бы меня разбудил… я даже на магическую оповещалку тратиться не стала – Трофим никогда не подводил. Вчера решение сегодня гордо не выйти на работу казалось мне самым правильным, но при более здравом размышлении я поняла, что сначала нужно подстелить соломку, а потом прыгать с крыши. Тем более, опаздывать на работу, когда там водворилось новое руководство, перед которым ты, как это ни странно, успела накосячить дважды, было более, чем неразумно. Я с тоской и даже какой-то обидой посмотрела на висевшее на спинке стула вчерашнее сказочно-прекрасное платье и подумала, что мама Милене наврала… Не спорю, оно делает владелицу привлекательнее, но и только. Мой суженый видимо птица не того полета, чтобы попасть на помолвку принца. А ведь в глубине души я надеялась на встречу. Ну да ладно! Нарядившись в униформу, нацепив пару недорогих амулетов на затворение крови (весьма полезная в моей работе вещь, скажу я вам), я направилась к выходу. Извозчика поймала быстро, ехали мы с приличной скоростью, но в глубине души я мечтала, чтобы случилась какая-то катастрофа, и у меня появилась объективная причина для прогула. Как назло, все было в порядке. На рынке, который мы как раз проезжали, царила привычная суета, торговки даже как-то рутинно зазывали рабочий люд, приглашая их купить что-нибудь по пути на службу, затем нам дорогу перебежала ватага ребятишек, спешащих в школу. Несмотря на то, что обучение в реймских школах было недешевым, большинство родителей предпочитали недоесть, недопить, недогреться, но дать чаду хотя бы азы образования. И я считала это правильным. Грамотному человеку несоизмеримо легче пробиться в этой жизни, чем неученому. И мое умение читать, писать и считать было тем немногим, за что я была признательна родителям и погибшему брату.

Всему приходит конец, и дороге тоже. Вот кучер буркнул: «Приехали». Я вылезла из повозки и на подрагивающих от волнения ногах пошагала к нашей управе. Не знаю, чего я ожидала, когда входила внутрь – может грома и молний, может того, что на пороге будет стоять Арион Кайяр единственно с тем, чтобы выставить меня вон. Но все было как обычно. Вспомогательный персонал (не-маги) привычно сновали по коридорам, чтобы прибраться или разнести жалобы и отчеты. В нашем кабинете слышался привычный гомон – это хорошо, значит планерки еще не было. Поэтому я поспешила туда, уже почти не обращая внимания на существующие и несуществующие перемены. Ольга и Кэвин сидели на местах, Кари присела на стул для посетителей. При моем появлении они дружно обернулись и сказали что-то вроде: «Привет, явилась наконец, скоро планерка» и продолжили разговор. Догадаться было несложно, что главным его предметом был новый начальник.