– Проснись, воин…

– Проснись…

– Ещё ничего не кончено…

Я очнулся, лёжа на втором ярусе кровати и чуть ли не падая с неё, спрыгнул вниз.

– Коля, блин, ты чего? – обратился ко мне Костя, лежавший на нижнем ярусе.

– Я… да так.

– Опять кошмары?

– Похоже на то. Который час?

– Я не знаю, в тумбочке часы.

– Ну так посмотри. Нам же заступать скоро!

– Ты задрал уже, сам не спишь и другим не даёшь.

Недовольный, он открыл тумбочку и достал часы.

– Пять утра только, ещё есть время, давай спать.

– Не хочется что-то.

– Да ложись ты уже, всё равно смена придёт, разбудят!

С того момента, как я попал в бункер, мои кошмары участились. Как минимум раза три в месяц мне снились какие-то поля сражений, на которых меня почему-то всегда убивали, в большинстве случаев после этого я просыпался. Костя был одним из ребят, которых вместе со мной набрали в охрану из толпы. Тот самый, который всё не решался стрелять по трупам во время нашего боевого крещения.

Я понимал, что уже не усну. Открыв тумбочку, взял из неё зубную пасту и щётку и направился в нашу, отдельную от остальных душевую для охраны. Прошло уже больше трёх месяцев. Умывшись, я быстро пришёл в себя. Холодная вода полностью смыла остатки сна. Я устало взглянул на своё отражение. Белый пушок на лице уже во всю смешивался с чёрной жёсткой щетиной. Я не брился недели три. Не думаю, что в следующем месяце мне перепадёт одноразовый станок и пена для бритья. Скорее всего, придётся покупать за свой счёт. Расстегнув нагрудный карман, я достал все свои талоны. Та-а-а-к, пять зелёных карточек, две жёлтых и одна красная. Негусто, но лучше, чем ничего. Скоро зарплата, да и суббота не за горами, как раз выходной буду, может быть, удастся что-то выиграть. Щётку тоже пора было менять, вся разлезлась, слишком уж сильно я тру зубы. Тюбика зубной пасты должно хватить ещё дней на десять, если выдавливать по чуть-чуть. Чёрт, мне нужны жёлтые карточки! Красную обменивать жалко. Жёлтых у меня только две, может быть, их лучше приберечь… Зелёных зато много, надо будет на них и сыграть либо просто обменять. Я чистил зубы и пытался вспомнить, что ещё мне было нужно из средств гигиены. Шампуня оставалось ещё примерно половина бутылки, голову я мыл раз в три дня, под холодной водой всё же неприятно, до сих пор не могу привыкнуть. С дезодорантом было всё очень плохо. Закончился три дня назад, а стоил аж три жёлтых талона. Жалко было столько тратить на него. Но подмышки уже воняли. В эту субботу хотя бы одежду постираю, похожу в одном из двух пуховиков. Я всё-таки выменял свой пуховик у той женщины на одну жёлтую карточку. Она просила две, тогда я надавил на неё, учитывая то, что это изначально и был мой пуховик, а я всё-таки охранник, а не обычный рабочий. Сейчас я думал, что вообще не стоило давать ей жёлтый талон, нужно было просто забрать своё.

Я всё ещё тосковал по родителям и друзьям, по всей той жизни, которую оставил наверху. Иногда после смены, лёжа в кровати, не сдерживался и тихо плакал, понимая, что они, скорее всего, погибли, как и все, кто был на поверхности в тот день. Время шло, я остался сам по себе и быстро взрослел. В убежище не любили слабых людей, были строги к тем, кто на что-то жаловался, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как принять тот факт, что я теперь один… и жить с этим дальше.

В тот день моя смена должна была начаться в восемь утра. В убежище было неважно, день сейчас или ночь, всё равно дневного света никто не видел. Я пришёл на объект раньше. На часах было без четверти семь. За прошедшие месяцы я уже успел подежурить в главном зале, у продовольственного склада и склада с медикаментами, у комнаты с топливом и генераторами, в теплицах, туалетах и даже разок у входа в апартаменты смотрителя. В зале айтишников я был раз пятнадцать-двадцать, уже сбился со счёта. Достав из кармана электронный пропуск, я приложил его к датчику на двери объекта, на котором должен был заступить в дежурство. Внутри всё, как и раньше: три панели управления с кнопочками и рычажками, два металлических шкафа-стойки с серверами и коммутаторами, длинный стол, под которым несколько системных блоков, на столе с десяток мониторов и ещё столько же экранов, встроенных в стену. Меня лениво поприветствовал полусонный Жека.

– Коля, привет… не спится же тебе, – лениво зевнул он.

Жека – бывший айтишник из МВД, успевший там проработать всего пару лет. Всем своим видом он больше походил на программиста из фильмов девяностых: два зуба на верхней челюсти выступали вперёд, на носу чуть сползшие очки, а длинные светлые волосы подвязаны в косичку. Мытьё головы в убежище было хлопотным делом, поэтому здесь многие заплетали свои волосы в косы, хвостики или дреды, чтобы реже мыть голову. Те, кому повезло больше, стриглись машинкой чуть ли не под ноль. Я не мог позволить себе приобрести машинку для стрижки аж за три красных талона – это была непозволительная роскошь. На собраниях уже неоднократно поднимали вопрос о том, чтобы открыть хоть какое-то подобие парикмахерской, где люди могли бы стричься за зелёные или жёлтые талоны. Иванцовский обещал подумать над этим, но пока так ничего и не надумал.

Боря и Стас – двое из охраны, видимо дремавшие на диванчике до моего появления, потирая глаза, взглянули на меня.

– Колян, ты чего так рано припёрся? – спросил Боря.

– Да мне не спится что-то. Что у вас тут, всё нормально?

– Да, всё путём, – ответил Стас.

Боря встал с дивана, потянулся, похрустел позвонком, протяжно зевнув, сказал:

– Ну что, мы тогда пойдём?

– Да, конечно, идите, – ответил я.

– А сегодня с тобой кто заступает? – поинтересовался Стас.

– Вроде бы Зоя должна.

– Везунчик, со мной её редко ставят.

– Ну, бывай, спокойной смены, – Боря похлопал меня по плечу и вышел из комнаты.

Стас, вяло покачиваясь, побрёл вслед за ним.

– Эх, Зоя, да не в мою смену… уходить уже через час, – тоскливо произнёс Жека.

– И ты туда же?

– Ну а что, дежурить с ней одно удовольствие. Общительная и такая… такая сочная. Грудь на вид двушечка, хотя не уверен, увидеть бы без формы…

– Жек, перестань.

– Эти две плетёные косы…

– Прекрати, ну…

– И форма так ей идёт, хорошо прям сидит.

– Да закройся ты уже!

– Свят-свят, reset. Ты чего, Колян? У тебя что, встал уже от одной только мысли?

– Ну и дурень же ты, Жек, – вздохнув, я уселся на диван. – Зоя наш друг, она же пацанка.

Жека развернул стул, закинул ногу на ногу и продолжил свои рассуждения.

– Вот именно, Колян, пацанка. А такие всегда были самыми вкусными, самыми желанными. С ними и общаться интересно, и в постели они огонь.

– Услышала бы это Зоя, стукнула бы тебя хорошенько.

– Мал ты ещё, Коля, мал. Ничего не понимаешь. Сколько там тебе, семнадцать только?

– Уже восемнадцать скоро.

– Ну вот, твои ли годы. До такой, как Зоя, тебе ещё дорасти надо.

– Ты так рассуждаешь, словно тебе лет сорок.

– Да нет, просто объяснить тебе пытаюсь. Мне двадцать пять, и до войны я что-то да понимал в женщинах, разбирался.

– Зоя – охранник, как и я. Это она со мной, тобой и Костяном дружелюбна, потому что мы друзья, а с остальными, сам прекрасно знаешь, как она себя ведёт.

– Ну да, тем не менее, женщина самый сок. Вроде бы моя ровесница, да?

– Да, по-моему, ей тоже двадцать пять.

– А как там вторая, которая с вами, короткостриженая, всё имя её забываю.

– Таня, что ли?

– Ага, она! Тоже вроде ничего. Волосы на голове ей бы подлиннее.

– Да ей так удобно просто, чтобы голову под холодной водой реже мыть. Её Алексей машинкой бреет под двоечку или троечку.

– Ей в принципе идёт. Сколько ей?

– Я уж и не вспомню, нам возраст говорили, когда знакомили всех, вроде бы двадцать семь.

– Эх, её бы я тоже оприходовал.

– Жек, ты коня своего придержи. Таня вроде с Алексеем спит, и ещё с кем-то из охраны.

– Ты серьёзно, что ли?!