Были и другие разработки, которые используются. Например, у нас была аппаратура для съема физиологической информации на расстоянии. Сейчас она используется в больницах. Больной лежит в палате, а медсестра следит за его показателями в другом помещении.

Вот в журнале «Клуб 100» есть фотография первого отряда космонавтов и на этой фотографии написано «Нашему космическому доктору, Ивану Павловичу» и все эти космонавты подписались. Какую работу вы проводили с космонавтами до полета?

В отборе космонавтов в первый отряд я не участвовал. В последующем, после 1961 года, я занимался отбором космонавтов, как военных, так и гражданских. Я уже считался специалистом, который знал, кого брать и не брать в космонавты.

– Вот вы назвали имена погибших космонавтов. Я читал, что вы настаивали на создании собственной службы реанимации, но ее долго не создавали.

Не совсем так, система была, и она работала. Бывало, корабль садился не в заданную точку, а в другое место, там разброс был тысячи километров. В Казахстане было 6 точек, где сидели дежурные самолеты и вертолеты с бригадами. Система была такая. Когда космический корабль приземлялся, то рядом с ним садился вертолет с бригадой врачей, инженеров и конструкторов для оказания помощи. До того, как я начал этим заниматься, там были военные врачи, но у них были рундуки петровских времен. Там ничего не было для оказания срочной помощи, тем более реанимационной. Гибель космонавта В. Комарова показала, что врачи не были готовы оказать медицинскую помощь.

В это время готовился 3-х месячный полет без скафандров. Я обратился к директору института, академику О. Г. Газенко с рапортом о необходимости создания реанимационной службы, тем более что я начал работать с профессором В. А. Неговским, создателем нового направления в медицине – реаниматологии. В рапорте я утверждал, что в этом полете возможна гибель космонавтов не по медицинским причинам. Конечно, руководство посчитало, что у меня «сдвиг по фазе». Газенко сказал, что на меня и так работает десятки институтов и этого достаточно. В ответ я сказал, что буду жаловаться и, если с космонавтами что-нибудь случиться, то ответственность ляжет на него.

Подготовка к полету космонавтов имеет свои особенности. Всегда к полету готовится два экипажа, основной и резервный. Существуют правила замены членов экипажа. В соответствии с этими правилами если что-то случается с одним из челнов экипажа в Звездном городке, то вместо него летит дублер. Если же что-то случается уже на космодроме, то экипаж дублеров становится основным. В этом случае основным был назначен экипаж в составе Леонова, Кубасова и Колодина. Но уже на космодроме у Кубасова обнаружили какое-то затемнение в легких. В результате основной экипаж заменили и полетели дублеры Добровольский, Пацаев и Волков. Леонов был возмущен заменой, но правило есть правило. Представьте себе состояние А. Леонова, когда мы с ним стояли у гробов погибших космонавтов. Это страничка из будней космонавтов, которая показывает, как тяжело им дается краюшка хлеба, и что стоит за их земными звездами.

Несмотря на решение Газенко, я написал докладную на имя А. И. Бурназяна, который курировал в Минздраве космонавтику. В результате в министерстве провели совещание, на котором я выступил, Я сказал, что пусть я ошибаюсь, но мне нужна служба для оказания медицинской помощи космонавтам, потому что существующая система Военно-воздушных сил ее не обеспечивает. Меня послушали, и дали реаниматоров из нескольких московских больниц.

Я уже говорил, что было 6 точек и на каждой из них требовалось держать реаниматора и медсестру. Мне дали 12 реаниматоров за 4 месяца до полета, и я их обучил. Мы разработали реанимационную базу. Это была единственная служба, которая не имела никаких нареканий в этом трагическом случае. Реаниматоры сделали все, что было возможно, но там были травмы, не совместимые с жизнью. Волкова, Пацаева и Добровольского спасти было невозможно.

Пока я всем этим занимался, в институте написали приказ о моем неполном служебном соответствии. Ведь я обратился к министру с жалобой на свое руководство, на генерала и академика Газенко. Весь институт притих и ожидал, чем эта история закончится. Кроме того, на меня написали жалобу институты, из которых мы взяли реаниматоров.

Но в результате фактически сразу после полета мне выделили огромные по тем временам деньги, 100 тысяч рублей в фонд заработной платы на создание собственной реанимационной службы для обеспечения космических полетов. Этих денег хватило также на создание собственной инженерной службы. Таким образом, у меня была уже собственная медицинская служба, охватывающая все направления в медицине. Своего рода министерство здравоохранения в миниатюре.

Я в течение 30 лет возглавлял эту службу космической медицины. Она и сегодня продолжает исправно работать. Теперь вы знаете, что пока космонавты летают, их на земле ожидают службы, отвечающие за здоровье космонавтов не только во время полета, но и сразу после него. Это была моя работа.

Сейчас руководитель этой службы, Главный специалист Института медико-биологических проблем Иван Владимирович Владимиров, имеет ключ и первым открывает люк космического аппарата, который вернулся на Землю. Реаниматоры вытаскивают космонавтов из корабля, осматривают их и помогают дойти до вертолета, а также провожают их до госпиталя, если это необходимо. На этом миссия реанимационной службы заканчивается. Она действует с момента посадки космонавтов в корабль и до окончания полета.

– После того, что вы мне рассказали, я понимаю, почему вы разбираетесь во всех вопросах, связанных с медициной.

Да, в результате всей этой работы я приобрел такой опыт, которым не обладает ни один врач в стране. Вот почему я иногда так категоричен в своих суждениях. Этот опыт прошел через горнила серьезных испытаний и в моей оздоровительной системе рекомендуется для использования теми людьми, которые хотят стать здоровыми.

– Я знаю, что в последние годы работы в космонавтике вы занимались созданием музея космической биологии и медицины, но как-то об этом периоде жизни нигде не говорили. Это с чем-нибудь связано?

Нет, не связано. Конечно, моя увлеченность продвижением работы по созданию и внедрением оздоровительной системы временно отвлекла меня от этой работы. Как мне тогда казалось, она имела огромное значение для знакомства людей с достижениями страны в области космонавтики.

А дело было так. После защиты докторской диссертации в 1982 году, в которой были подведены итоги создания космической больницы, я чувствовал себя опустошенным. Оборвались связи с десятками учреждений, сотнями людей, которые были привлечены для выполнения этой работы. Даже подумалось, а не выйти ли в отставку, тем более что моя служба в армии превышала 30 лет, и соответствующая пенсия была обеспечена.

Я обратился к руководству Института медико-биологических проблем, в котором прошла моя основная служба, с заявлением, что в институте мне уже как бы нечего делать, а на «гражданке» я буду оздоравливать людей по своей методике. Директор института Олег Георгиевич Газенко на это ответил, что мне рано идти пенсию с таким багажом знаний по космической медицине и предложил заняться созданием музея. Он еще в конце 70-х и начале 80-х годов все чаще стал говорить о необходимости создания такого музея. Все специалисты института стали готовить соответствующие изделия, но администрации не подходили люди, которые предлагали свои услуги по созданию музея.

На это предложение я ответил Олегу Георгиевичу, что музейная работа – это специфическая область деятельности, в которой я ничего не понимаю. Олег Георгиевич с неизменной хитринкой в глазах сказал мне, что насколько ему известно, я брался решать проблемы, в которых ничего не понимал, а в дальнейшем они выливались в самостоятельные направления. И предложил мне вместо ухода на пенсию заняться созданием музея космической биологии и медицины. А чтобы мне не было скучно, я буду встречаться с патриархами космической медицины и писать историю. К этому он добавил, что меня знают все разработчики систем жизнеобеспечения космонавтов, а я знаю их, вот мне и карты в руки.