Но…теперь уже слишком поздно, не так ли?

Ни для кого из нас нет пути назад.

— Теперь, это возымело смысл, — сказал Кэл, тыча в меня пальцем. — Видишь? Почему бы просто не рассказать это Берни? Она ненавидит то, что ты сбежал после того, как вы, ребята, занимались любовью. Ты сделал ей больно, Оскар. И я не имею в виду оставленные на горле синяки.

Он предупреждающе посмотрел на меня, из-за чего было понятно, он, не колеблясь, ранит меня или убьет, чтобы защитить Бернадетт. Если честно, из-за этого он нравился мне еще больше.

— Занимались любовью, — прошипел я эти слова, словно они были ядом, но не мог отрицать.

Понятия и не имел, что нашло на меня в тот день. Может быть, это было из-за вида крови, потому что я сам по себе извращенный? Или, может, из-за того, что ее лицо было таким нежным и сладким, малая часть невинности, все еще остающейся под всей этой властной стервой, которую она демонстрирует как ни в чем не бывало? Какой бы не была причина, мое тщательно выстроенное сопротивление рухнуло, и я сделал ту единственную вещь, которую всегда хотел.

Прикоснулся к ней, почувствовал, поцеловал.

Я снова выдохнул, и Каллум улыбнулся.

— Она не знает, о чем ты думаешь, О, — сказал он, кивая головой и скрещивая руки на груди. — Мы так привыкли функционировать вокруг Бернадетт и ради Бернадетт, что забыли работать с ней.

— Прямо сейчас ты звучишь так же глупо, как Аарон, — сказал я, замолкая, когда услышал, что с дивана доносилось какое-то шевеление.

Мой взгляд метнулся туда, где спала Бернадетт, когда она застонала и переместилась на свою сторону, прижимая подушку ближе к груди. Хаэль сидел на диване напротив нее, по телевизору все еще шла серия «Южного Парка», но без звука.

— Ты будешь чувствовать себя куда более чертовски глупым, если не расскажешь ей правду. И поскорее, — Каллум положил ладони на столешницу и встал, слегка поморщившись.

Он испытывает боль каждый день, когда танцует, или трахается, или дерется, но никогда не прекращает. Он никогда не позволял своей боли победить.

Что касается меня, то я позволял ей руководить мной, и ненавидел себя за это.

Я ничего не сказал, когда Кэл, прихрамывая, поднимался по лестнице.

Потому что знал, что он прав. Я это знал. Мне просто нужно набраться мужества, чтобы что-то с этим сделать.

Пальцы обхватывают еще одно яблоко и подносят к губам, чтобы откусить еще один слишком сладкий кусочек мякоти. Лицо болело, и я желал оказаться на тротуаре в общественном месте, чтобы убить двух последних оставшихся братьев Энсбрук.

Все здесь в последнее время вертелось вокруг секса. Я готов к жестокости.

* * *

Получил желаемое примерно в семь утра, мой темперамент накален он недосыпания, тело болело от того, что пришлось смотреть на Бернадетт, порхающую по дому в коротеньких шортиках и топике со слишком глубоким вырезом, пока она собирала девочек в школу.

— Надень что-то на себя, — прорычал я ей, и она так быстро обернулась, что длинные волосы ударили меня по лицу.

От их запаха мне хотелось кричать. Руки болели от желания прикоснуться к ней, но я жестко держал нахмуренное выражение лица. Еще слишком рано, а я сегодня слишком раздражен, чтобы следовать совету Кэла.

Но я обдумывал его.

Правда.

— Знаешь, что? Когда бы ты не сказал мне надеть больше одежды, вести себя прилично или прикрыться, от этого мне лишь больше хочется делать наоборот, Оскар Монток, — она посмотрела на меня, и я, даже ценой своей жизни, никак не мог понять, почему она стояла так близко.

Отойди, ты, маленькая распутница, подумал, стиснув зубы и желая немного научить ее гребаным приличиям. Мы стояли слишком близко друг к другу. Когда она делала вдох, грудь касалась моей.

Она не знала, что я попросил ее прикрыться, потому что едва ли мог контролировать себя. Это не ее проблема, но из-за этого я был в ярости на самого себя, потому что знал, что все дело во мне. Самоубийственно. Глупо. Бернадетт намеревалась остаться, она — часть Хавок. Эти вещи подписаны и запечатаны кровью, и, как и Аарону, мне просто нужно принять эту реальность, что свободы, за которую я так сильно боролся, чтобы дать ей, уже нет.

Есть только это, она, и мы, еще ее прыгающие сиськи, задница, выпирающая из шорт. Пылающее гневом выражение лица, то, как она выпячивает бедро, как ухмыляется, глядя на меня.

Я отвернулся, прежде чем сломаюсь под этим взглядом, и посмотрел на Виктора.

С ним мне куда легче справиться. Мы понимали друг друга.

— Я только получил сообщение от наших парей. К дому Винсентов в Оак Вэлли была вызвана полиция. Они мертвы, Виктор, — я доставил эту информацию с чувством будто сообщаю прогноз погоды. Бернадетт обиделась на меня, но, честно говоря, я просто раздражен. Ужасный социальный работник мертв, а она не страдала так, как должна была. Мускул на моей челюсти дрогнул от раздражения. — Там кровавая баня, буквально. По данным полицейского сканера, стены были пунцовыми.

— Какого хрена? — спросил Вик, на полпути надевая свою футболку. На протяжении минуты он лишь стоял на месте. Наконец, он, видимо, собрался и до конца надел ткань. Очевидно, что сегодня мы опоздаем на занятия. Неважно. Никто не оспаривает моё место лучшего ученика выпуска. Я победил, вот, что было важно. — Господи, должно быть это Офелия, не так ли?

— Кому еще есть дело до бесполезного социального работника? — спросил я, когда Бернадетт моргнула, будучи шокированной, взгляд метался между нами двумя.

— Ли мертва? — повторила она, словно пыталась осознать это. — Зачем Офелии убивать ее? Это ее контакт. Она снабжает ее девочками.

— Мы приструнили Ли, и она потеряла свою полезность, — размышлял Виктор, вздыхая и проводя рукой по волосам.

То, как Бернадетт даже сейчас смотрела на него голодными глазами, наполнило меня пугающей и праведной ревностью.

Она должна была смотреть так на меня.

И некого было винить, кроме себя, в том, что она не смотрела.

— Должно быть, довольно легко заполучить нового лакея, не так ли? — спросил Кэл, растягиваясь на солнце рядом с раздвижными дверьми. Он полностью одет в длинные, черные шорты, и очередную фирменную безрукавку. — Уверен, у Офелии есть и другие контакты в Департаменте социальных служб и службе защиты детей.

— Это почерк Митча и команды Картера. Грубая работа. Готов поспорить, она даже не платит им, просто дает новые машины и пистолеты как игрушки, а награду обещает позже, — Виктор еще немного поработал своей челюстью и кивнул. — Черт, это выходит из-под контроля. Я должен был задушить свою мать, когда мы были в домике на пляже, — Виктор взял ботинки и сел на диван, прямо туда, где было пятно крови.

Что ж, на нем было много пятен крови, но имелось в виду именно то, которые оставили я и Бернадетт.

— Мы все еще играем слишком безопасно, — сказал я, засовывая телефон в карман своих брюк. Я очень горжусь тем, что украл эти костюмы и не был пойман. Потом женщина, проживающая в Южной части, подшила мне их. Она дает мне с собой контейнер с горячим супом, когда забираю их, но я никогда не ем его. Часть меня гадала, а должен ли я. — Нам нужно переместить правоохранительные органы вниз списка наших приоритетов и предпринять какие-то действия, невзирая на риски быть пойманными. Либо это, либо мы закончим с отрезанными от тела головами.

Я не показал Бернадетт фотографию, которую нашим парням удалось достать с места преступления.

И не стану, если только она не попросит.

— Что ж, похрен, — сказала Берни, потирая лицо. — Оставить Ли в живых было идеальной идей. Мы получили имена. Мы знали о том, где пройдут сделки. Разве это не хорошо?

— Нет, — подтвердил я, смотря на Вика и встречаясь с ним взглядом. Нам нужен новый план. Мы всегда двигались медленно, не торопясь, с оглядкой. Последнее место на Земле, где я хочу закончить, это в тюрьме. Лучше умру. Но дела набирают оборот, а мы не можем позволить им стать еще хуже, если не одержим верх. — Знаешь, самый легкий способ убить что-то — это отрезать голову.