Наши лица были так близко, а его глаза были такими напряженными. При мерцающем пламени зажигалки я видела все оттенки его радужки — от металлического золота до нежного румянца вечнозеленого цвета. У меня перехватило дыхание, и я забыла, что нужно вдохнуть.

— Берни, ты должна дышать, или она не будет гореть, — прошептал он, хоть знал, что я была в курсе. Резко вдохнула, а он откинулся назад, позволяя пламени в зажигалке погаснуть. Где, в свою очередь, пламя не погасло, так это в этой машине. — Знаешь, я правда рад, что сегодня Виктор прекратил это дерьмо. Хочу, чтобы все получилось ради тебя, ради него, ради Хавок, — Аарон замолчал и отвел взгляд к машине рядом с нами и ее запотевших стеклах.

Не было секретом то, что ученики сначала приезжают сюда поесть, а потом потрахаться.

Владельцы забегаловки из Южного Прескотта, так что они хорошо осведомлены о том, как все здесь устроено.

Аарон повернулся обратно ко мне, и что-то изменилось в его лице. В нем не стало меньше доброты или любви, но появилось напряжение, которое, как я чувствовала, он раньше сдерживал. Это отражалось в его взгляде, когда он смотрел на меня, прорываясь через бред и пронзая в сердце, как стрела. И снова я забыла дышать, и косяк потух.

Никто из нас ничего не сказал, когда он снова щелкнул зажигалкой и наклонился вперед. На этот раз, Аарон даже не намеревался прикоснуться пламенем к косяку. Вместо этого его татуированная рука обхватила мою шею сзади, и он притянул меня вперед, вынуждая встретиться с его ртом, если я хотела получить привилегию поцеловать его.

Это был тот Аарон, которого я видела на вечере выпускников, тот, с которым я трахалась, хоть знала, что не должна.

— Все, чего я хочу, это быть эгоистом, — пробормотал Аарон, что было абсолютно противоположно тому, что сказал мне Хаэль. — Все, чего я хочу, это, чтобы мы с тобой сбежали отсюда, чтобы мы могли быть вместе, и к черту весь мир, — я попыталась отвернуться, но Аарон не позволил. Он удерживал меня на месте, наши рты прижались ближе, но не целовались, пока нет. Он держался надо мной, заставляя хотеть больше. — Давай побудем эгоистами этой ночью, только я и ты, Берн. Давай притворимся.

— Нам не нужно притворяться, Аарон, — прошептала я в ответ, сильно закрывая глаза и пытаясь держать свое дерьмо под контролем.

Аарон Атлас Фадлер.

Однажды я описала его как лжеца, изменщика и лицемера.

Но потом…

Лжец.

Он сказал, что любит меня, но я думала, что нет. Теперь в свирепости его дикого взгляда я видела, что ошибалась.

Изменщик.

Я чувствовала, будто он предал меня, изменил мне с монстром похуже, чем женщина, с пятиголовой гидрой под названием Хавок. И все же, сидя здесь сейчас, окутанная в его темные объятия, я видела, что никогда и не было другого выбора. Мы всегда должны выбирать Хавок, потому что это значит выбирать семью.

Лицемер.

Он трахнул меня в ту же ночь, когда сказал, что я ничего для него не значила. Он снял мое платье и заставил пойти домой в темноте в одних трусиках и лифчике… а позже он сорвал и их. Снова, и снова, и снова. Я спрашивала себя много раз, была ли та ночь ошибкой, но…может не была?

Может быть, это было предвестие того, в каком направлении пойдет моя жизнь? Дорога никогда не была прямой и узкой, но мы добрались сюда, не так ли? Мы нашли друг друга, несмотря на резкие повороты, злые изгибы, слепые зоны и аварии на дороге.

Аарон Атлас Фадлер.

Он хуже всех остальных.

Когда я смотрю на него, то не просто становлюсь одержимой. Мне не терпелось узнать, что мы можем найти за углом. Я изнывала от желания и скучала по вкусу его губ с того момента, как мы поцеловались в первый раз. Определенно я влюблена.

Никогда не прекращала быть влюбленной.

— Нам никогда больше не придется притворяться, — прошептала, и вот он, тот странный раскол в моей груди, словно я теряла самую последнюю оставшуюся стену. Виктор отступил. Мальчики, кажется, согласны.

Наша девочка.

Дразнить ее.

Злить ее.

Заниматься любовью с ней.

Трахать ее.

Они сказали, что хотели, чтобы я была их игрушкой, так ведь?

Так тому и быть.

Они также сказали, что хотят, чтобы я была их сообщником: готово.

— Бернадетт, — простонал Аарон, а затем отстранился назад и распахнул свою дверь. На долю секунды я почувствовала, как паника начала возрастать в моей груди. Он не мог оставить меня, как сделал Оскар. Это не он. Аарон — это спасательный круг. Он — единственный из остальных парней, которого стоит благодарить, потому что без него я бы не смогла вытерпеть их, это дерьмо и всепоглощающую темноту. — Блять, блять, блять.

Я смотрела, как Аарон распахнул дверь и залез в машину, его рука пробралась между передними сиденьями, хватая меня за талию. Без прелюдий он притянул меня обратно к себе, усаживая на колени, а потом прильнул своим ртом к моему быстрее кометы. Все было быстро, и давление, и воздействие. Его язык раздвинул мои губы и толкнулся, скользя по моему языку, пробуя на вкус.

Даже больше: смакуя меня.

— Виктор может быть твоим мужем, но я всегда буду твоей первой любовью. Твоим первым разом. Бернадетт, клянусь богом, если он когда-нибудь попытается разлучить нас снова, я убью его.

Я кивнула, потому что не могла говорить, не когда Аарон рычит у моих губ и обнимает меня так, как всегда должен был.

До меня дошел звук припарковавшегося рядом с нами Харлея Вика, но я не могла отстраниться. Вместо этого руки сцепились за шеей Аарона, когда мы падали друг в друга. Приглушенный смех из других автомобилей, слабый запах картошки фри и чили — все расплылось на частицы, ничего для меня не значащие.

— Он не сможет снова нас разлучить. Не позволю.

Облизала нижнюю губу Аарона, всасывая ее в рот, пока он стонал и немного прислонился головой к уже запотевшим стеклам.

— Блять, я не могу ждать. Мне нужно оказаться внутри тебя, — Аарон задыхался, и я снова кивнула, садясь и спускаясь с его колен на четвереньки перед ним, как он, видимо, и хотел. — Без защиты, Бернадетт. На этот раз никакого презерватива.

— Никакого презерватива, — согласилась бездыханно, мои губы почти прикасались к стеклу. Спасибо за непостоянное и прерывистое освещение в Южном Прескотте, за облака, заслонявшие луну, и за сгущение нашего дыхания. Мы должны быть абсолютно невидимыми. — Нет нужды.

Я принимала противозачаточные, которые дал Оскар, так что в кое-то веки, я не была безответственной пиздой. Даже если и была, я бы, вероятно, в любом случае принимала бы их, и знаете, что? Я даже знаю, почему. Потому что дело никогда не было в возможных детях, или ответственности, или что-то в этом роде. Я просто хотела быть ближе к своим мальчикам.

— Ты — единственная королева, которой бы я служил, — прошептал Аарон, наклоняясь ко мне. Чувствовала, как его член прижимается к шву на моих трениках, дразня меня. Он, наверное, уже весь в предэякуляте, но мне все равно. — И я никогда на самом деле не служил королю. Я терпел его. Ради тебя.

Аарон потянулся, чтобы развязать завязки треников спереди, целуя мое ухо и потираясь об меня. Его правая рука скользнула под мою футболку и подняла ее по обнаженному животу, нашла мои груди и сжала их с великолепной нежностью. Каждое прикосновение кончиков его пальцев к моей коже обжигало, унося любое сопротивление или чувство собственного достоинства, которое у меня оставались.

— Ты должен был быть самым милым из всех, — простонала я, когда он разминал мою плоть, медленные вращения его бедер сводили меня с ума. — Хватит дразнить.

Аарон хихикнул, и ощущение его дыхания, обдувающего мои волосы, заставило извиваться еще больше.

— То, что мы вместе делаем в спальне, не имеет ничего общего с милым, Берни, — Аарон потянулся и зацепил пояс моих треников, стягивая их с моей задницы и обнажая влажный жар. Я не могла раздвинуть ноги из-за них. Не имело значение, полагаю. Потому что сиденье было широким.

Здесь было не так много пространства, так что Аарон и я были соприкасались так приятно и близко, зажатые между двумя дверями сзади, чтобы нам было, от чего оттолкнуться. Скоро здесь будет много трения.