Рабы фактически приравнивались к сельскохозяйственным орудиям, что сопоставимо повышало производительность труда и богатство их владельца. Приплюсуем к дармовой рабочей силе довольно приличные климатические условия и вот вам излишки продуктов питания, которые можно продавать в те регионы, где условия были не так благосклонны или где не так сильно был распространен рабский труд.

Богатство так же, как и прежде, зависело от количества людей, но лишив девять из десяти всех человеческих прав, а заодно их доли в выращенном урожае, создавались благоприятные условия для демократии, хотя и довольно своеобразной. Во всяком случае, с тем, что они живут при демократии вряд ли бы согласились женщины, рабы, вольноотпущенники, взрослые дети граждан и представители некоренных народов. И ещё большой вопрос насколько рабы и вольноотпущенники демократических Афин были свободней и счастливее жителей тоталитарного Египта.

Демократия – довольно дорогая форма правления. Для того, чтобы обеспечивать определенный уровень свободы, нужно иметь такой материальный достаток, чтобы практически не нуждаться в чьей бы то ни было поддержке. Такой уровень в античные времена был доступен лишь весьма ограниченному кругу лиц и во многом благодаря эксплуатации рабского труда.

Если мы вспомним более поздний пример средневековой демократии, просуществовавшей с 1136 года по 1478 год в Новгородской республике, то и здесь не смогли обойтись без рабов. В отличии от Европы, на Руси рабов называли холопами, и становились ими в результате невыплаты долга или в качестве наказания за совершенные преступления. Максимальной полнотой демократических прав обладали только участники веча, Новгородского варианта форума. Ими могли быть «мужи» – главы семейств сообщества. К чести новгородцев, надо сказать, что в случае смерти мужа, семью на вече должна была представлять его жена.

Умение свободно и, главное, убедительно выражать свою точку зрения и тем склонять оппонентов на свою сторону, дало хороший стимул развитию риторики и философии. Из философии выросли естественные науки, из риторики – театральное и эпистолярные искусства.

Возможно, Фукуяма не согласится с тем, что для тогдашних приверженцев демократии свобода выбора и признание были скорее инструментом, необходимым для увеличения доверия между собой и сплочённости общества, нежели чем-то самоценным. А я не буду настаивать.

В каждом человеке живут разные, порой диаметрально противоположные устремления. Силы центростремительные и центробежные действуют зачастую одновременно. Чувство ответственности и самосохранения беспрестанно вступают в конфликт с желанием порвать все путы и улететь куда-нибудь далеко-далеко к солнцу, как известный по античной легенде Икар.

Ради единства гражданам греческих полисов приходилось зачастую прибегать к остракизму, изгоняя из своих рядов тех, кто ставил личные свободы выше общих интересов.

У всего есть цена. Для любой человеческой общности важно доверие друг к другу и, особенно, к органам власти, а для отдельного человека не менее важны его личная свобода и достоинство. Оптимальный баланс между личными и общественными интересами характеризует устойчивую структуру. Если основными движущими силами истории и являются стремление к свободе и жажда признания, то сама история цивилизации – это история общежития, напрямую связанная с взаимным доверием и, как следствие, сплочённостью или разобщённостью человеческих объединений.

Легенда об Икаре наводит на мысль, что и во времена античности стремление к свободе было частью человеческой природы, но воспринималось в строго очерченных рамках, выход за которые равносилен если не физической, то, по крайней мере, духовной смерти.

Кратко. В условиях низкой производительности труда чрезвычайно важна сплоченность. Только распределив между собой труд и перераспределив риски неурожая можно было бы выживать. Свобода была уделом немногих и напрямую зависела от материального достатка.

Привычной формой общежития в течении сотен тысяч лет было относительно небольшое племя, в котором каждому было вполне комфортно из-за чувства взаимного доверия. Такой порядок существовал так долго, что можно сказать, что закрепился на генетическом уровне.

Без чувства доверия и теперь не может существовать ни один социальный институт, никакое объединение людей, будь то семейная пара, коммерческая компания или государство. Без четкого понимания своей роли в коллективе, круга обязанностей и возможностей, без уверенности в том, что все остальные на своих местах тоже исполнят свою часть общего дела – без всего этого невозможно никакое объединение людей.

И если первобытные племена были разросшимися семьями, а сплоченность держалась на родственных связях, то дальнейшее увеличение размера человеческих объединений требовало новых более универсальных форм доверия, отличных от кровного родства.

Как считает Юваль Ной Харари «все эти сети сотрудничества – города древней Месопотамии, китайская и Римская империи – основаны на «воображаемом порядке». Они существовали за счет социальных норм, то есть не в силу инстинкта либо личного знакомства всех участников, а благодаря вере в одни и те же мифы¹⁶».

Так ли уж это верно? Разве в нашем мире мало идей и мифов, в которые никто не верит, кроме тех, кто их придумал? Разве другие, чуть более популярные мифы, объединяют всех, кто о них слышал или только небольшую горстку последователей, называемых обычно фанатиками?

До тех пор, пока «фанатики» не смогут убедить максимальное количество людей в правоте своей идеи, она остается для всех лишь странным и диким мифом. Сами по себе мифы не создают социальных норм и «воображаемых порядков». Если для идейных последователей достаточного самой идеи, то для большинства людей этого мало.

Для объединения людей важна не столько сама идея, сколько то, что в неё верят другие. Конечно же, не всякие идеи захватывают умы, а только те, что способны настолько затронуть чувствительные струны человеческой души и человеческих отношений, чтобы вдохновить сподвижников на жертвенное миссионерство.

Тем не менее, объединяющий людей порядок возникает не тогда, когда рождается идея, а когда все вокруг признают её. То, почему человек предпочитает хаосу порядок, думаю, не требует особых пояснений и доказательств. Сам механизм, побуждающий человека поверить в некий порядок, возвращает его в психологически комфортное состояние предсказуемости будущего, понятности происходящего в настоящем и своего места в общности.

Как это не цинично звучит, но для большинства людей само ощущение стабильности, связанное с порядком, важнее идей (или мифов, как считает Харари) создающих этот порядок. Если люди с первобытных времен жили в группах, основанных на кровном родстве, и впоследствии это ощущение общности вросло в пробуждающееся сознание, то по мере отдаления людей друг от друга, всё, что способствует возрождению комфортной «связанности» со своими «соплеменниками» находит позитивный отклик в нашем сознании.

С древности в различных уголках планеты возникали различные верования. В античной Греции были популярны языческие боги, восседающие на Олимпе. Общая вера объединяла, очерчивая круг своих, за пределом которого все чужие, а греческие боги были эдакими суперменами, которым поклонялись совместно и порознь, и деяния которых служили примером.

В древнем Египте тоже были свои боги, но они были совсем не похожи на греческих так же, как древний Египет не был похож на древнюю Грецию. Столь разные религии сформировали столь же непохожие друг на друга государственные порядки. Египет оставил после себя грандиозные пирамиды, поражающие воображение и сегодня, а Греция создала высокоразвитую культуру, основы философии и естественных наук, произведения искусства и памятники архитектуры. Насколько разная мифология, настолько же отличные результаты деятельности людей.