– Нет, – говорит она, хватая меня за руку и удерживая ее с удивительной силой. – Только женщины…

Прежде чем я успеваю возразить, бабушка продолжает:

– Если ты с пониманием выучишь мои рецепты, так, как делала это в детстве, я умру довольной.

И она рассказывает мне об одной своей тетради, где описаны ее самые значимые врачебные успехи.

– Храни ее в надежном месте.

Я склоняю голову и обещаю выполнить просьбу бабушки. Через несколько минут возвращается госпожа Чжао. Она придвигает стул, устраивается рядом со мной, и мы сидим в тишине. Отец отсутствовал в последние часы жизни Досточтимой госпожи, как и дедушка сейчас, и это заставляет меня задуматься, не является ли предсмертное бдение чем‑то обязательным для нас, женщин. Я бы не хотела, чтобы Маожэнь наблюдал за моими последними судорожными вздохами и тем, как моя душа покидает тело.

Я видела много смертей, но в последние часы жизни ужасная маска боли исчезает с лица бабушки, а щеки ее становятся золотистыми, словно она светится изнутри. Ее дыхание замедляется, но оно не затруднено. Бабушка не выглядит испуганной. Она прижимает мою руку к своему сердцу, и даже в последние минуты я чувствую ее силу. А потом она покидает нас.

Госпожа Чжао выходит во двор, чтобы сообщить о смерти хозяйки ее верной служанке, Туши. Сразу же по всей усадьбе разносятся рыдания. Госпожа Чжао приводит дедушку. Он стоит рядом с кроватью и смотрит на свою жену, и слезы стекают по его морщинистому лицу. Я удаляюсь, чтобы переодеться в траурные одежды из самого грубого льна.

Госпожа Чжао и Тушь помогают мне обмыть тело бабушки и облачить ее в погребальные одежды. На следующий день дедушка встречается с геомантом, который выбирает дату и место для погребения бабушки. Мой брат находится в столице – усердно занимается перед императорскими экзаменами, а вот отец выкраивает время и приезжает в Уси, чтобы принять участие в похоронных обрядах матери. Он берет с собой Досточтимую госпожу, которая прекрасно справляется со своими обязанностями с помощью госпожи Чжао. Я и не думала, что увижу отца снова, тем более так скоро. Он обнимает меня, когда я оплакиваю потерю.

В день похорон бабушки из Благоуханной услады прибывает целая делегация: господин Ян, госпожа Ко, мой муж, его дяди и две мои старшие дочери. Приходят, чтобы почтить бабушку и сделать подношения, сотни людей, которых она лечила на протяжении многих лет. Я вижу повитуху Ши, Мэйлин и ее мужа. Каждый скорбящий одет в одежду того или иного оттенка белого [45] – как осенняя луна, снег, мел или материнское молоко, – все в пределах спектра, ассоциирующегося со смертью и тяжелой утратой. Я падаю на землю и рыдаю, когда бабушку кладут в малый гроб, который затем устанавливают в больший гроб из самого дорогого дерева. Скорбящие сжигают бумажные деньги, чтобы откупиться от демонов, которые попытаются помешать бабушкиному путешествию в Загробный мир, и еще больше денег – на необходимые вещи для ее новой обители. В течение следующих сорока девяти дней я делаю подношения перед табличкой, в которой сосредоточен дух бабушки, чтобы она не голодала и не испытывала жажды. Но сама я почти не ем и не пью. У меня болит голова, и я очень устала.

А потом наступает пора возвращаться в дом мужа. Я беру с собой бабушкины книги и тетради, а также инструменты и посуду, с помощью которых она готовила отвары и чаи, делала припарки и мази. Рабочие сооружают дополнительные полки в моей комнате, а свекровь присылает шкафы из розового дерева для хранения наследства. Бабушкину тетрадь я прячу за панелью своей кровати.

Кроме этого меня ни на что не хватает.

Нужно открыть каждую книгу, которую оставила бабушка. Изучить содержимое каждого флакона и банки. Нужно начать заучивать бабушкины рецепты. Но я парализована горем и усталостью. Головная боль ослепляет меня. У меня болит горло, боль переходит в глубокий влажный кашель. Я вся горю. Я готовлю разные составы, но они не помогают. Слабость, мучившая меня с детства, поселилась в теле. Я ложусь в постель и вспоминаю о блаженстве, которое окружало мать, когда она лежала при смерти.

Мэйлин приходит ежедневно. Она сообщает о докторе Ване, который все те недели, что я провела в трауре в Особняке Золотого света, бродил по главной площади Уси с колодкой на шее, являя миру свой позор. По ее словам, от тяжести колодки у него на плечах образовались язвы, которые нагноились и кровоточили. Он так исхудал, что кажется, будто он наполовину человек, наполовину призрак. Я не нахожу в себе ни капли сострадания. Отец наказал доктора Вана по заслугам. Его страдания закончились бы слишком быстро, если бы он лишился головы в результате одного взмаха топора палача.

Я сама не своя…

Проходят часы и дни, я теряю волю и последние остатки сил. Я перестаю есть. У меня нет желания пить. Я сплю, но не высыпаюсь. Чем дольше я лежу в постели, тем слабее становлюсь. Жар сменяется ознобом. Мне кажется, часть души покидает меня, и в один прекрасный день я становлюсь настолько слабой, что мое тело, кажется, едва выдерживает вес одежды. Один день проходит как три зимы.

Мэйлин оказывает мне услугу. Каждые четыре дня она разматывает бинты, моет ноги, наносит квасцы между пальцами и снова заматывает. Я продолжаю худеть, все ближе и ближе подбираясь к бабушке. У меня поднимается температура.

Каждый вдох требует усилий. Слизь, которую я откашливаю, темного цвета, как дешевый нефрит. На грудь мне словно кто‑то положил тяжелый якорь. Приходит новый врач. Он сидит за ширмой и задает вопросы, но у меня нет сил отвечать.

Однажды вечером ко мне заглядывают Маожэнь и свекровь. Они думают, что я их не замечаю, но я слышу, как они обсуждают мое здоровье.

– Лучше бы послать за ее отцом, – советует свекровь.

Однако сначала муж приводит к постели моих дочерей. Они хорошие девочки, и я прошу прощения у них за то, что не успела выдать их замуж.

– Позаботьтесь об Айлань, – говорю я Юэлань и Чуньлань. – Следите за тем, чтобы она крепко бинтовала ноги и занималась вышиванием.

Расставаться с сыном тяжелее всего. Я так долго ждала его появления на свет, но не проводила с ним столько времени, сколько должна проводить хорошая мать.

Вечером фитили ламп прикручивают. Мэйлин садится на табурет, намереваясь присматривать за мной, но засыпает, держа меня за руку и положив голову на мое одеяло. Тишину нарушает только мое неровное дыхание. Я не боюсь. Я смирилась с грядущим, зная, что скоро воссоединюсь с бабушкой и мамой. И тут, на границе неба и земли, на самом краю, ко мне приходит бабушка Жу. Это сон? У меня бред? Это призрак? Я не понимаю, но вижу бабушку так же ясно, как и в первую нашу встречу. И она очень расстроена.

– Как Змея, ты всегда была уязвима для эмоций и болезней, которые атакуют изнутри, но теперь пора бы стать сильной.

Ее звонкий и протяжный голос может принадлежать только жительнице Загробного мира.

– Я ничего не могу изменить, – пытаюсь объяснить я. – Я заболела, когда вышла замуж. Заболела после рождения первого ребенка. А теперь, когда ты меня оставила, что удивляться? Грустные эмоции всегда брали верх над моим телом. И теперь так!

– Нет, не так!

– Ты не настоящая.

Я закрываю глаза, пытаясь прогнать наваждение, но бабушка не уходит.

– Очень даже настоящая!

Ее голос наконец начинает понижаться, и она снова похожа на себя былую, когда говорит, основываясь на фактах.

– Подобно Гуаньинь, богине милосердия, которая видит насквозь сердца всех женщин, я всегда чувствовала, что могу заглянуть в твое сердце. Я всегда беспокоилась о твоем настроении и о том, как оно отражается на здоровье. Твоя слабость была закономерностью твоей жизни. Как думаешь, почему я свела тебя с дочерью повитухи? Ее ци бурлит, и я знала, что она всегда будет заботиться о тебе. Но настала пора измениться. Думаешь, быть немощной и жалкой – хороший пример для твоих детей?

Когда я не отвечаю, она продолжает: