Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

– У тебя сердце крепкое, как железо. Ты выживешь. Я позабочусь об этом.

Когда я была маленькой, бабушка рассказывала мне истории о женщинах, которые вырезали куски плоти из своих бедер, чтобы сварить сытную похлебку для больных свекровей или сыновей. Она рассказывала о женах, настолько преданных и верных, что они зализывали гноящиеся раны своих мужей или высасывали яд из проколов от зубов змей или жала насекомых. Она восхваляла жен, которые в снежную бурю стояли во дворе и специально мерзли, чтобы потом лечь рядом с мужем и унять его жар. Эти женщины использовали свое тело, показывая свою верность. Теперь я использую свое, чтобы доказать Мэйлин свою любовь. Каждое утро я прокалываю вену на запястье, пускаю кровь в чашку, добавляю в нее чай, заваренный на целебных травах, и подношу к ее губам. В течение дня я перевязываю запястье марлей. Но кровь все равно просачивается, как красные чернила, до самого вечера, когда я снова полностью открываю рану и готовлю Мэйлин еще одну чашку чая, насыщенного моей жизненной силой.

Помощь пришла от человека, от которого я меньше всего рассчитывала ее получить. В тот ужасный день Линь Та пришел ко мне и спросил, не хочу ли я, чтобы он послал за врачом, который лечит военные травмы.

– Не костоправ, – пояснил он, – а доктор, знакомый с ранами от копий, мечей и, да, прутьев и кнутов.

Я замешкалась с ответом, он поинтересовался моими знаниями о крови, обнаженных костях, порванной коже и мышцах.

– Как глубоко кнут пробил мягкие части спины повитухи? Вы знаете, как восстановить кожу? Вам нужна помощь!

Император Хунчжи правил всего четыре мирных года, поэтому Линь Та не составило труда найти пожилого врача, который лечил раненных в бою. Старик не может войти в здание Управления ритуалов и церемоний, но каждый вечер я встречаюсь с ним у задних ворот, рассказываю о состоянии Мэйлин, и он дает мне наставления. В первую очередь важно, что делать с разорванной плотью Мэйлин.

– Вам нужно сшить края, – советует доктор. Идея ужасает меня, но он дает мне нитки из тонких волокон белой шелковицы и специальную иглу. – Для тех мест, которые слишком изуродованы, чтобы их зашивать, я предлагаю поискать паутину в углах вашей комнаты. Наложите ее на раны. Паутина хорошо помогает закрыть то, что не хочет закрываться само.

То, что случилось с Мэйлин, не очень напоминает то, что выпадало на долю солдат, но я все равно чувствую себя на войне. Мне предстоит бой между заживлением и инфекцией. Четыре раза в день я смазываю спину Мэйлин вяжущим средством. Когда ее плоть краснеет или начинает сочиться гной, я перебираю в уме те травы, которые, как учила меня бабушка, помогают женщинам в самых печальных обстоятельствах, зная, что, несмотря на схожесть травм, женщина – не мужчина на поле боя. У нее есть заботы и обязанности, о которых мужчина никогда не узнает. Я также должна попытаться врачевать эмоции Мэйлин. Ее мысли рассыпались, как зерно из перевернутого ведра. В одни ночи она в сознании, в другие – стонет и плачет, иногда взывая к воображаемым сущностям. Не раз она хватала меня за запястье и умоляла позволить ей умереть.

С рассвета до заката я оставляю Мэйлин на попечение госпожи Чжао и Маковки, чтобы иметь возможность присматривать за императрицей, пока ребенку не исполнится месяц. Императрица Чжан, спасая жизнь Мэйлин, доказала, что она действительно может быть Сострадательной, и я буду вечно благодарна ей за этот поступок, но ей почти ничего не нужно от меня, и она проявляет все меньше интереса к своему ребенку. Малыш находится под присмотром кормилицы, а мать играет с дамами, составляющими ей компанию.

Мои эмоции взбудоражены, как волны в бушующем море. Меня едва не разрывает на части от тоски по дочерям, мужу, бабушке и дедушке. Я беспокоюсь о Мэйлин. Что, если она умрет по собственной вине или из-за того, что я не справилась? А если она выживет, будет ли винить меня в потере ребенка? И, словно всего этого мало, я вдобавок совершенно не уверена в себе. Как я могла не заметить, что проблемы Мэйлин настолько серьезны? Это заставляет меня поставить под сомнение свою ценность как женского врача, как врача вообще.

Мои роды начинаются через семь недель после появления на свет будущего императора. Мэйлин все еще слишком слаба, чтобы помогать мне, и я приглашаю повитуху Цюань. Это мой четвертый ребенок, и роды проходят быстро. Нельзя сказать, что я не испытываю боли, но она вполне терпима. Мы соблюдаем все правила, кроме двух. Во-первых, я настаиваю, чтобы госпожа Чжао и Маковка оставались со мной в комнате. Во-вторых, когда ребенок появляется на свет, госпожа Чжао быстро объявляет: «Это мальчик».

У меня наворачиваются слезы счастья. Я выполнила свой главный женский долг – родила сына, который будет заботиться о предках семьи Ян через подношения и молитвы. Маковка кладет мне на руки младенца, вымытого и завернутого в пеленки. У него густые черные волосики. Губки розовые и идеальные по форме. Я откидываю одеяло, чтобы пересчитать пальчики на руках и ногах. Десять и десять. Я считаю три его драгоценности. Всё на месте.

– Я не могу дать ему официальное имя, – говорю я, глядя на госпожу Чжао и Маковку. – Пока что мы будем называть его Лянем.

И вдруг я становлюсь не столько утонченной женщиной, сколько крестьянкой, которая рожает ребенка, а на следующий день возвращается в поле, потому что императрица Чжан призывает меня в Великие покои – период ее заключения в спальне завершен.

– Поздравляю с рождением сына, – говорит императрица при виде меня.

Вдова Бао и госпожа Лю разделяют эти чувства и дарят мне большие и маленькие подарки: что‑то для ребенка, а что‑то для меня.

– Я тронута, спасибо, – отвечаю я, но мне больно, и я чувствую, как кровь просачивается в валик ткани, просунутый между ног.

– Вы были хорошей компаньонкой, – продолжает императрица, – и рождение будущего императора прошло как по маслу. Во всяком случае, настолько, насколько можно было ожидать. – Она радостно смеется, и придворные дамы присоединяются к ней. – Хотя мне было бы приятно видеть вас в своем кругу, я разрешаю вам вернуться в Уси.

– Конечно, никто не назовет подарком то, что женщине предстоит первый месяц провести на Великом канале. – Это говорит вдова Бао. Только ей по возрасту и статусу позволено высказать что‑либо подобное в присутствии императрицы.

Да, женщине не подобает в течение первого месяца покидать пределы спальни, но если я могу навестить императрицу на следующий день после родов, то уж точно сумею позаботиться о себе где угодно, в том числе и на борту лодки на Великом канале. Я вернусь домой и лично сообщу мужу о рождении нашего сына даже быстрее, чем если бы мне вздумалось отправить весточку из столицы. Я сажусь. Кровь продолжает сочиться, и я чувствую легкое головокружение.

– Императрица, вы сегодня прекрасно выглядите, – произношу я. – Могу я померить ваш пульс? Вы пьете чай, который я приготовила?

Следующие несколько дней будут сложными, так как мы планируем путешествие домой. Маковка начинает собирать вещи, а я выполняю свои обязанности перед императрицей. Линь Та назначает кормилицу, чтобы мой сын не голодал днем, а я прикладываю его к груди ночью, когда возвращаюсь в свою комнату. Лянь сосет молоко, и мой детский дворец сжимается и принимает прежнюю форму. Мне эти ощущения кажутся более болезненным, чем родовые схватки, и они точно хуже того, что я чувствовала после рождения дочерей. Грудь болит от обилия молока, но я не сдаюсь. И, сколько бы внимания ни старалась я уделить сыну, мои мысли заняты подругой.

– Я бы хотела увидеть твоего ребенка, – просит Мэйлин. Она вполне пришла в себя и понимает, что ребенок покинул мое тело. – Это сын?

– Да, принесу его в следующий раз, – отвечаю я.

– Я не причиню ему вреда, если ты этого опасаешься.

– Конечно, нет, но подожди денек.