Мэйлин проглатывает чай и – о боги, какое счастье! – тут же извергает его в миску.

Утренняя тошнота становится верной спутницей моей подруги. Я включаю в отвары укрепляющий желудок тимьян. А чтобы предотвратить выкидыш, подбираю ингредиенты для охлаждения материнского Жара.

– Не волнуйся, – говорю я ей. – Следуй моим указаниям, и все будет хорошо.

«В печали есть легкое счастье, а в счастье – глубокая печаль». Этот афоризм можно применить ко многим ситуациям, но, пожалуй, острее всего это ощущаешь, когда готовишь дочь к отъезду в дом мужа. С какой радостью Юэлань закалывает волосы, давая понять женщинам и девушкам во внутренних покоях, что готова к замужеству! С какой грустью я смотрю, как ее одежда перекочевывает в сундуки, а самое ценное из приданого – украшения, свитки и монеты, нанизанные на веревочки [46], – служанки, завернув в красный шелк, укладывают в лаковые шкатулки, инкрустированные золотом. Какое удовлетворение я испытываю, когда оказываю Второй тетушке, поскольку та доказала свою плодовитость и произвела на свет много сыновей, честь отправиться в будущий дом Юэлань и подготовить комнату к ее приезду. Какое удивительное удовольствие я получаю оттого, что даю советы рядом со своей свекровью.

– Всегда уважай свою свекровь, – наставляю я. – Всегда слушайся ее.

Госпожа Ко складывает руки вместе и добавляет чуть насмешливо:

– Именно так, но следуй примеру матери: слушаться‑то слушайся, а потом делай, что считаешь нужным.

Вот уж не думала, что однажды мы со свекровью будем смеяться вместе, и все же этот день настал.

Я вспоминаю день собственной свадьбы, лицо и руку Маожэня, нашу первую ночь. Глупо верить в вечную страсть, но наша рассеялась слишком быстро. Я говорила себе, что, скорее всего, он потерял ко мне интерес за те долгие месяцы, которые я провела на Великом канале, в Великих покоях, снова на канале, а потом – в Павильоне отшельника, в Особняке Золотого света, соблюдая недели ритуального траура по бабушке, и болела. А может, мое отчаянное стремление установить истину и раскрыть преступление, совершенное в Благоуханной усладе, запятнало меня в его глазах. В конце концов, причина не имеет значения, ведь мы выполнили свой долг по сохранению рода Ян. Я могла бы разочароваться в Маожэне, но предпочла взглянуть на ситуацию с другой стороны: я – наделенная определенной властью и обремененная обязанностями жена, и мой муж заслужил право на компанию женщины, единственная цель которой – развлекать и ублажать его в постели.

Он кажется довольным, когда я предлагаю купить наложницу.

– Надеюсь, она будет милой, – говорит он.

– Я подыщу кого‑нибудь с характером под стать прекрасному лицу, – обещаю я.

И нахожу. Я думаю о трех Яшмах моего деда, когда называю девушку, которую покупаю для мужа, Парящей Льдинкой (со временем я, скорее всего, подберу Маожэню и другую Розовую Льдинку, но сейчас ему еще рано вспоминать о ней и их сыне). Я живо представляю себе всех остальных Льдинок, которые однажды появятся в нашем доме, – Сияющую Льдинку, Хрустальную Льдинку и Яркую Льдинку. Пока же Парящая Льдинка вызывает ассоциации с чистотой, легкостью и способностью унести подальше от земных забот. На ее лице нет шрамов от оспы или морщинок. Брови изгибаются, как ивовые листья, а губы такие розовые, что ей не нужно краситься, если она сама того не пожелает. У нее стройная фигура и изысканная походка. Когда наложницу приводят в дом, я лично помогаю ей облачиться в шелковое платье нежно-голубого цвета с узором из бабочек и цветов, вышитых серебряной нитью. Я слежу, как ее волосы укладывают в пучок и украшают гребнем из золотой филиграни. Я втыкаю в ее прическу длинные шпильки, на концах которых красуются мерцающие голубые бабочки из перьев зимородка, создающие эффект сада в разгар весны. Я провожаю мужа до двери наложницы, открываю ее и легонько толкаю Маожэня внутрь.

Возвращаясь в свои покои, я размышляю о том, чему меня научила бабушка. Каждая женщина должна хорошо относиться к наложницам мужа. Наше поведение в этом отношении укрепляет благосклонность мужей, переходящую даже в восхищение. Но я считаю, что куда важнее возможность культивировать в себе сострадание. Мы, конечно, не обязаны заботиться о наложницах, но помнить, что каждая из них появилась из чрева женщины, необходимо. У каждой девочки, какой бы маленькой или несчастной она ни попала в руки Зубной госпожи, была мать, которая выкормила ее и заботилась о ней. Каждая из них, как бы ревниво мы ни относились к тому, что наши мужья навещают их, все равно остаются людьми.

Эти мысли привели меня к госпоже Чэнь. Хотя отец и предостерегал меня от вмешательства в чужие жизни, я все равно хочу ей помочь. Я осторожно расспрашиваю наложниц о ее местонахождении. Они направляют меня на постоялый двор, где я нахожу госпожу Чэнь, сидящую в четырех стенах под покровом вуали, чтобы никто не видел ее изуродованного лица.

Она всегда была искусна в вышивании. Пара хвалебных отзывов – и вскоре богатые жительницы Уси покупают у таинственной безымянной мастерицы вышитые манжеты на рукава, туфельки для ножек-лотосов и белье. Госпожа Чэнь, в свою очередь, доводит до совершенства искусство несовершенства, намеренно пропуская один стежок, который мог бы завершить пион, золотую рыбку или облако. Посыл ясен – и это хороший подарок для дочерей, выходящих замуж, – будьте скромны, признайте, что никто не идеален. Мэйлин и Кайлу нанимают Пятую дочь, выжившего ребенка госпожа Чэнь, – девочка работает в чайной лавке, помогает Мэйлин выполнять обязанности повитухи и убирается в доме. Конечно, юные создания с перебинтованными ногами обычно выполняют другие обязанности, но, по крайней мере, у этой девочки есть кусок хлеба, крыша над головой и монеты на черный день. В тот момент, когда ребенок Мэйлин объявляет, что готов вдохнуть воздух этого мира, Пятая дочь помогает повитухе Ши принять ее внука.

Когда я выхожу из-за ширмы, ограждающей меня от зрелища родовых мук и крови, младенец уже лежит на руках Мэйлин. Она смотрит на меня и говорит:

– Мое сердце навсегда останется привязанным к сердцу моего сына.

Я смотрю в личико младенца, и мне вспоминается афоризм: «Без грязи нет лотоса».

Когда завершается пятый год правления Хунчжи, моя старшая дочь беременна первенцем. Чуньлань и Айлань обручены. Ляню уже полтора годика, и Маковка дни напролет гоняется за шустрым малышом. Мой брат успешно сдал высший уровень императорских экзаменов и был представлен императору. А мне недавно исполнилось тридцать один. За последние два с половиной года на мою долю выпало немало испытаний, и впереди у меня еще много Дней риса и соли – я вижу их все как никогда ясно. Я буду использовать знания, которые передали мне дедушка и бабушка – особенно бабушка, – и исцелять женщин. Без страха. Без колебаний.

Как мы измеряем жизнь? Определяем ли мы ход времени по движению Солнца и Луны, по смене времен года или по празднованию Нового года? Или отмечая этапы жизни женщины: Молочные дни, Дни закалывания волос, Дни риса и соли и Дни тишины? В парных надписях, которыми украшают жилище перед Новым годом, говорится: «Небо прибавляет время, а люди стареют; весна наполняет мир, а благословение входит в двери. Молодые вступают в брак и рожают детей, люди среднего возраста стареют и умирают». Мы делаем подношения нашим предкам в Загробном мире, ожидая, что они вознаградят нас в этом. Мы стараемся принимать правильные решения, заключая выгодные союзы через браки дочерей, собирая урожай, покупая землю, выбирая для своих сыновей жен и нанимая лучших наставников в надежде, что мы обеспечим процветание для будущих поколений. Но гарантий нет. На безупречном лице со временем появятся морщины, а белые лепестки азалии потемнеют и опадут. Это цикл, который будет продолжаться вечно.