А дед-то и дышать перестал. Все смотрел внимательно за девкой, да поджидал, распластавшись под столом, как паук.

– Ты в моем доме, – сказала она уверенно. – Зачем ты пришел ко мне?

– За твоими слезами.

– И что ты будешь делать с ними? – опустив голову, Марья прижимала к себе бесполезное ружье.

Паук выбрался из-под стола, крадучись подбираясь к ней. Он думал, что она его не видела. А она и не видела, но слышала, как он приближается.

– Добавлю к остальным, а после выпарю соль.

Дед схватил Марью за плечо, повернул к себе. Он был уже стар и немощен, а потому предпочитал словами добиваться слез. Однако оставался в нем еще запал на грубую физическую силу.

– Не видать тебе моих слез, – заявила Марья, вскидывая ружье и прикладом вдаривая деду между глаз.

Тот завыл, схватившись за нос, бросился к окну, да вывалился через него. Долго он бежал, звеня склянками в сумке, да сетовал на судьбу. У хозяйки дома лишь угадывались очертания глазниц, обтянутые бледной, тонкой кожей.

Все, что дед добыл в своей последней вылазке, он добавил в общий чан. Бормотал, махал руками, кипятил под определенным углом, а после довольно зачерпнул пальцем голубоватый налет со стенок котелка – соль получилась отменная.

Что до Марьи, то она так и не дождалась письма от своего супруга. До того сильно ее было горе, что хотелось выть и рыдать, но она могла только выть. И тогда, чувствуя, что ее горе не выплакано, отправилась она по миру, взяв с собою одну лишь сумку. Снашивались ботинки – вязала кору к подошве, да дальше шла. Рвалась сумка – плела корзинку, да дальше шла. На ногах своих беды разносила, в сумке своей склянки хранила. Своих слез не имела, зато чужие собирала.

***

Находясь под впечатлением, прошу упаковать горсточку соли в подходящую склянку. Торговец охотно добавляет к счету три медяка за склянку и протягивает мне мою сомнительную покупку.

Отбрехавшись от почувствовавшего силу торгаша, что вознамерился следом втюхать мне откровенную пыль под видом экзотического перца, я продолжаю свой поход. Мясной отдел уже полнится людьми, а значит, мне стоит немного поторопиться, чтобы позднее не тратить свое время в очередях. С тем условием, что я люблю всласть потрепаться с продавцами, мне нужно следить за временем с особой тщательностью.

Глаза разбегаются, не знаю, куда податься дальше. Мой список покупок, заготовленный заранее, рассыпался прахом в моем же кармане. Этот список должен был служить мне путеводной звездой, однако горизонт запланированных событий затянули непроглядные тучи, оставив меня блуждать в потемках, отыскивая путь свой наощупь. Но я справляюсь.

Прямо по курсу скромный павильон, отгороженный от мясного царства игривыми стеклянными стенами. Игривыми, потому что это настоящая игра – попасть в дверь, а не в стену, оставив на стекле отпечаток своего носа. Многие уже попалось на эту уловку, но владелец павильона не спешит менять прозрачные завесы или хотя бы навесить на них предупреждающие ленты. Он с удовольствием глядит на своих потенциальных посетителей, как они с опаской мечутся, подозревая подвох. Глядит, как вроде бы решились, делают шаг, но ах! врезаются лбом в стекло. Лишь единицы с первого раза входят в лавку, минуя коварное препятствие. Чаще всего это рожденные слепцы, что руководствуются не зрением, а особыми эманациями. Ну или душком. А душок в лавке за стеклянными стенами стоит говорящий.

Вино, ликеры, коньяки, настойки – на любой вкус, цвет и похмелье. Мне эта зловредная привычка чужда, но ничто так не оттеняет грубый вкус мяса, как изысканное вино. Я не спец, едва ли отличу вино от гранатового сока, но есть кое-что, что я беру неизменно.

– Бутылочку выдержанной крови из базилики жрецов Бога Смерти, – с порога объявляю причину своего вторжения.

Продавец – унылого вида мужчина с вурдалачьими глазами навыкат – хмурится еще пуще. Во-первых, мной была беспрепятственно преодолена стеклянная преграда. Мне не довелось потешить его членовредительское эго, оттого он понурился еще больше. Во-вторых, мой запрос из ряда вон, так сказать. Каждый уважающий себя продавец знает, что приторговывать кровью незаконно. Но что есть закон на Черном рынке? Видя его смятение, я выуживаю свой козырь – карточку члена клуба кровопийц. Этот блестящий золотой прямоугольник доказательство законности моего желания приобрести то, что продавать незаконно.

Вурдалак смачно шмыгает носом, наклоняется в сторону, заглядывая мне за спину. Шевелится он неохотно, боится, что его вот-вот поймают на горячем. Я вздыхаю, терпеливо жду, намеренно перегораживая своей тщедушной спиной вход, дабы никто не вошел и не стал свидетелем условно подпольной продажи.

Что сказать, вся эта процедура навевает на меня меланхолию. Я не пью кровь, но вот мои гости – да. Ох уж эти гости, ради которых приходится из кожи вон лезть! Все для них, все для них. Продавец-вурдалак до того мрачен, что я даже не рискую попросить его поделиться какой-нибудь историей. Максимум, как мне кажется, на что этот субъект способен, так это на краткий рассказ о том, как мне провалиться сквозь землю.

– У нас тут новинка есть, – вдруг пробасил мой злобный друг.

Я оживляюсь, делаю нерешительный шаг вперед. Торгаш морщится, шипит сквозь кариозные клыки. Повинно делаю шаг назад.

– Если намерены брать, то повесьте табличку на дверь, – машет он рукой.

Слушаюсь и повинуюсь. Прикрываю прозрачную дверь, вешаю табличку, что в данный момент винная лавка находится на ревизии. Толку, на мой взгляд, ноль, ведь мы все равно у всех на виду за этими стеклянными стенами. Но стоило мне свершить все манипуляции, лицо торгаша разгладилось.

– Если убедите меня, что ваша новинка стоит того, то непременно куплю, – осаждаю я вурдалака, чтобы не думал, что мне можно впарить все, что блестит. – Но убедить меня не так-то просто.

– Уж на этом я собаку съел! – осклабился вурдалак.

Заталкиваю поглубже вопрос о том, какую именно собаку. Собака собаке рознь. Если речь шла о маленькой таксе, то так себе аргумент. А вот если волкодав, то тут уже почет и уважение.

Торгаш пробежался пальцем по длинным рядам полок с выставленными бутылками вин и взял ту, что стояла в первом ряду прямо на уровне глаз. Не дав мне и рта раскрыть, он откупорил бутыль и в нос мне ударил характерный запах.

Хочешь что-то спрятать – поставь это на виду. Отсюда и эти стеклянные двери, и кровь в бутылке из-под вина в самых первых рядах.

– Что за дивный букет? – восторгаюсь я вполне искренне. – Жрецы какого прекрасного бога творят такое запредельное волшебство?

– Что жрецы? Гробовщики, вот кто творит истинные чудеса! – в глазах вурдалака зажегся кровожадный огонек.

Сказание №3: «Не заблудись на кладбище»

История эта простая. Далекое село, далекое кладбище. Пять девиц собрались однажды на погосте, принеся с собой по зажженной свече. И каждая принялась рассказывать страшную байку. Начинает говорить одна и гасит свою свечу. Затем следующая приступает и тоже гасит свечу. И вот осталась пятая, нерешительно держа в руках свою свечу. Дыхание девицы тревожило огонек. Девушка медлила, не решаясь потушить, хоть подружки подзуживали ее поскорее приступить к рассказу.

То была их давняя традиция. Еще с малых лет пять подружек брали из дому по свечке, а после бежали на кладбище, когда стемнеет. Там они испытывали свою силу духа, рассказывая страшные байки и постепенно погружаясь во тьму. Страшнее всего становилось, когда гасла последняя свеча.

Набравшись смелости, девушка, а звали ее Анка, наконец заговорила. Она потушила свечу, послушно начала историю, что услышала некогда от своей бабки, и история эта была о том месте, где они впятером и сидели.

Кладбище-то было на все село одно и, можно сказать без преуменьшения, живое. Оно росло ежедневно, заселяя в свои владения одного, а то и двух жильцов зараз. Многими легендами овеян был погост, говорили и о блуждающих мертвецах, и о безумных черных колдунах, что ночевали в чужих гробах, да о призраках, конечно же. Но не это всех пугало, ведь что мертвецы да неупокоенные духи? Все сказки это, так считали. Кто уж действительно страху наводил, так местный смотритель кладбища. Точнее, смотрительница. Старая карга, что пережила абсолютно всех в селе.