Уильям Райс, помощник окружного прокурора.
-Папа, ну я не знаю, где ее можно, кроме дома найти! У неё с этой черномазой подружкой своя банда... они со мной они не водятся... хотя, я вроде как-то раз слышала, они в библиотеку ходить любят...
Что ж, дочка, этого достаточно. Ведь белую девочку из приличной семьи нельзя просто так сунуть в полицейскую машину, на улице средь бела дня - эти чёртовы тинейджеры вечно шляются "бандами" из друзей и подруг - обязательно будут свидетели, а после в участок прибегут возмущённые родители, да еще вместе с адвокатами и репортерами, закатят скандал, и придется отвечать на множество неудобных вопросов. По той же причине нежелательно присылать ей официальную повестку домой. Потому, пришлось побеседовать с патрульными неофициально - придумав благостный предлог. Ведь будет нехорошо, если по город поползут слухи про семью Смитов, дочку которых таскали на допрос? Или наветы, что полиция Де-Мойна занята политическим сыском. Ни в коем случае не хватать и не пугать девочку, а вежливо пригласить для профилактической беседы о вреде наркотиков - тем более, что полицейское управление находится почти напротив библиотеки, через реку (и офис окружного прокурора в том же здании).
-Мисс Смит, я Уильям Мэсон, помощник окружного прокурора округа Полк.
Хорошо, что беседа в допросной комнате - а не в его кабинете, с табличкой на двери. Не надо, чтобы эта мерзавка насторожилась, услышав его фамилию. Ну а звонок доверенным парням уже сделан - грузить от шерифа черного агнца, ехать сразу на место и ждать нас. После эти же законопослушные белые граждане Де Мойна под присягой дадут показания - как, увидев что негр убивает белую девочку, хотели предотвратить гнусное преступление, но успели лишь отомстить негодяю, пристрелив его на месте. Будут, конечно, сомнения - но никто ничего не сможет доказать!
-Что ж, мисс Смит, благодарю вас за помощь. А теперь, в компенсацию за потраченное время, позвольте отвезти вас домой. Только, я надеюсь, вы не будете возражать, если мы по пути заедем еще в одно место, по служебной надобности. Это совсем ненадолго - и уверяю вас, вы увидите там то, что покажется вам интересным.
Послушалась - впрочем, разве может белая девочка из среднего класса не верить полиции? Лишь бы эта мелкая мерзавка вела себя смирно - а то ведь я в машине один. Сидит молча - и с любопытством вертит головой.
Дорога на север, вдоль реки, за дамбу, к парку Юнион - и к той самой роще на берегу. Рассказывают, раньше это место было облагорожено, и там гуляла приличная публика - любители пикников и катания на лодках всей семьёй на уикэнд - но летом пятьдесят четвертого эту часть парка смыло наводнением, от которого тогда сильно пострадал не только Де-Мойн и округ Полк, но и обширная территория вверх по реке - а у городских чиновников то ли руки, то ли бюджеты не дошли потом восстановить. Хотя, когда несколько тысяч человек остаются без крова, вынужденные покинуть свои затопленные дома, горожане вместе с Нацгвардией наспех возводят укрепления из мешков с песком прямо на улицах, а сумма общего ущерба исчисляется миллионами долларов - вопрос про беседки, детские площадки и лодочные станции если и стоит, то лишь в самом конце списка более срочных и важных дел. Так что в итоге, для той самой рощи все ограничилось плакатом на въезде насчёт "доступ закрыт, ведутся восстановительные работы", из содержания которого исполнялась лишь первая половина. Ну а что данную территорию, уже успевшую изрядно зарости так, что плохо видна и с дороги, и с воды, взяла под свое крыло Новая Церковь (сразу после своего официального открытия и по согласованию с мэром и шерифом, разумеется), и на следующее лето, к 4 июля, силами ее паствы как раз и запланированы те самые "восстановительные работы" - про то широкой общественности пока что знать необязательно, ибо скромность есть добродетель...
Съезд с дороги в рощу, потом поближе к берегу, и вот оно, святое место посвящения, с тем самым плоским каменем в середине, окропленным кровью уже многих жертв - всё, что осталось от какой-то клумбы или постройки, унесённой тем наводнением. Парни уже подъехали - фургончик их стоит. Нас увидели - выходят и вытаскивают приготовленного агнца.
-Ой, а кто это? И почему он связан?
Тупицы! Не могли сообразить, что сейчас тут не строй неофитов, а эта малолетка. Которой вовсе не надо догадываться, что с ней будет, до последней минуты. Если она сейчас завизжит и бросится в кусты, он же за ней не угонится - Райс, занятый в последние годы сидячей работой, вовсе не был хорошим бегуном, а стрелять нельзя, дырка от пули на теле зарезанной свихнувшимся черномазым, это нонсенс! Да скорее, олухи, шевелите ногами, и тащите этого, раз уж не подумали, оставить агнца запертым в фургоне! Ну все, красная шапочка - или вернее, красная крыса! - волки уже рядом!
-Хэнк, Кенни - взять ее! - Райс кивнул на алтарь.
-Что вы делаете?? Мистер Мэсон, это уже не шутки!
Черт, черт! Райс был опытным бюрократом - но не "полевым агентом" из детективов. Позабыл о такой мелочи, как лишняя веревка. Обычно ведь она и не требовалась, жертву клали на алтарь уже связанной - а что сегодня жертв будет сразу две, как-то не сообразил!
-Наручники на неё!
-Сержант, так мы же сейчас не на службе! А шериф не дал - "собственность офиса", чёртов бюрократ! Свою задницу решил прикрыть, чистоплюй...
-Не чертыхаться мне тут!.. И держите ее крепче! - тут Райс выругался сам - да заткните уже ей пасть, чем угодно, любой тряпкой!
-Кусается, мелкая сучка! Сержант, а лишний плащ у вас есть?
-Вы что, свои не взяли?! - Райс, едва сдерживаясь от новой порции ругательств (ну что за тупицы!), достал из машины непромокаемый армейский плащ, чтоб костюм кровью не испачкать - так купите после новое. Постараюсь сделать аккуратно!
Соплюшку положили наконец на алтарь - ну куда малолетка вырвется, от двух взрослых парней? Райс, наконец облачившись - ризы нет, но белый крест наличествует, как у самого Капеллана - достал жертвенный нож-боуи. И начал говорить:
-Иисус Христос, во имя свободы Америки, прими жертву нашу. Ибо не только предавший свою душу греховному коммунизму, но и те, для кого коммунисты не есть злейшие смертельные враги, с кем никакие сношения невозможны - тот уже впустил в себя коммунизм и пока не погубил себя окончательно, должен быть спасен. Что не является грехом - ибо сказал Иисус, не мир я принес, но меч, а значит, отправляя коммунистов на суд Божий, мы оказываем последнюю услугу их погибшей душе, если от той что-то еще осталось.
Ни сам Райс, ни кто-то из его помощников - не обратили внимания на негра, валявшегося тут же, у алтаря. Ибо весь опыт им говорил, что негров, посмевших сопротивляться служителям Закона, не бывает. Так как за многие годы все чернокожие усвоили, что за этим следует смерть - или немедленная, или предельно мучительная. Ну а этому агнцу еще повезло - его после не положат на алтарь, а просто пристрелят (и затем вложат в руку тот самый нож).
И это была их роковая ошибка. Как и то, что негр был не в наручниках, а связан обычной веревкой.
Натан Вуд, чернокожий ветеран Вьетнама.
Черт возьми, куда это я попал? И что вообще происходит?
Как черному парню с Юга подняться выше чем эй, ниггер? Стать главарем банды - и быстро кончить жизнь, от ножей конкурентов, от пули копов, или в тюрьме, на электрическом стуле или от дубинок охранников. Или найти себе покровителя из белых - для которого ты все равно будешь в статусе, вроде любимой собаки.
Или пойти служить в морскую пехоту - чтоб спасти Америку от коммунистов. Которые, если придут, устроят здесь что-то вроде нацистского концлагеря - когда даже прежние порядки будешь вспоминать с ностальгией.
В Париже, то есть учебном лагере на Пэррис-Айленд, было хуже, чем в тюрьме - рядом с дрилл-сержантом Мэтью Маккеоном, постоянно орущим, и без промедления пускавшим в ход кулаки и дубинку, самый свирепый коп показался бы любящим отцом. Во Вьетнаме - которым этот сержант постоянно пугал новобранцев! - было совсем по-другому. Капитан Трэгг хоть и был беспощаден (куда там тому сержанту из учебки!) - он мог пристрелить на месте солдата, посмевшего не выполнить его приказ, но также для него был безразличен цвет твоей кожи, что оказалось для Натана настоящим потрясением - прежде он не встречал таких белых. А еще капитан был честен и справедлив - всегда выполняя, что обещал, в том числе касаемо наград и поощрений, и защищал своих подчиненных от гнева всех прочих белых, даже с большими погонами. Говорили, что у Трэгга папа - очень большая шишка в Вашингтоне. А сам он отправился во Вьетнам добровольно, на свою личную войну с коммуняками. И потому, имел гораздо большие возможности и авторитет, чем обычный офицер того же звания.
