Конвей поспешил присоединиться к Арретапеку и продолжить разговор с того места, на котором он был прерван. Когда они уходили, Конвей сказал: — С моей стороны было глупо не учитывать фактор роста. Но теперь, когда у нас есть…
— Глупо с моей стороны, друг Конвей, — поправил Арретапек своим бесцветным голосом. — Большинство твоих идей до сих пор успешно реализовывались. Ты оказал мне неоценимую помощь, так что иногда мне кажется, что ты угадал мою цель. Я надеюсь, что эта идея тоже сработает.
— Будем держать пальцы скрещенными.
В этот раз Арретапек не стал, как обычно, указывать на то, что, во-первых, он не верит в удачу, а во-вторых, что у него нет пальцев. Арретапек определенно начал лучше понимать обычаи людей. И теперь Конвею хотелось, чтобы высокомерный ВУХГ прочитал его мысли, просто чтобы существо знало, насколько он согласен с этим, как сильно он хочет, чтобы эксперимент Арретапека увенчался успехом сегодня днем.
Всю дорогу до корабля Конвей чувствовал, как в нем нарастает напряжение. Когда он давал инженерам и обслуживающему персоналу последние указания и убеждался, что они знают, что делать в любой чрезвычайной ситуации, он понимал, что слишком много шутит и смеется. Но потом все начали проявлять признаки напряжения. Однако чуть позже, когда он стоял менее чем в пятидесяти ярдах от пациента, а его оборудование было украшено гирляндами, как рождественская елка — антигравитационный ранец на поясе, трехдиапазонный локус проектор и вьювер на груди, а на плечах висел тяжелый радиоприемник, — его напряжение достигло высшей точки неподвижности и внешнего спокойствия, как пружина, которую уже нельзя сжать туже.
— Проекторная бригада готова, — произнес чей-то голос.
— Питание на месте, — ответил другой.
— Все рабочие, работающие с тяговым и прессорным лучом, на верхней палубе, — доложил третий.
— Хорошо, доктор, — сказал Конвей зависшему над ним Арретапеку и провел внезапно пересохшим языком по еще более сухим губам. — Делайте свое дело.
Он нажал кнопку на механизме локуса у себя на груди, и вокруг него и над ним немедленно возникло нематериальное изображение Конвея ростом в пятьдесят футов. Он увидел, как голова пациента поднялась, услышал тихое ржание, которое тот издавал, когда был взволнован или напуган, и которое так странно контрастировало с его массой, и увидел, как он тяжело попятился к кромке воды. Но Арретапек яростно воздействовал на два маленьких, почти рудиментарных мозга бронтозавра, посылая мощные волны спокойствия и уверенности, и огромная рептилия затихла. Очень медленно, чтобы не потревожить его, Конвей потянулся за спину, поднял что-то и положил перед собой. Над ним и вокруг него его пятидесятифутовое изображение проделало то же самое.
Но там, где опускалась огромная рука изображения, был пучок зелени, и когда кажущаяся твердой, но нематериальная рука поднималась вверх, пучок следовал за ней, удерживаемый на вершине трех управляемых с предельной осторожностью силовых лучей. Свежий, влажный пучок растений и пальмовых листьев был положен рядом со все еще беспокойным динозавром, по-видимому, рукой, которая затем убрала его. После того, что показалось Конвею вечностью, массивная, извилистая шея изогнулась вниз. Он начал ковыряться в зелени. Он начал покусывать…
Конвей повторял те же действия снова и снова. И все это время он и его пятидесятифутовое изображение придвигались все ближе.
Он знал, что бронтозавр мог бы в крайнем случае полакомиться растительностью, которая росла вокруг него, но с тех пор, как заработал опрыскиватель доктора Хардина, это было не очень приятно. Но он мог сказать, что эти лакомые кусочки были настоящими, прежними; свежими, сочными, сладко пахнущими продуктами, которые он когда-то знал и которые так необъяснимо исчезли в последнее время. Его откусывание превратилось в голодное чавканье.
Конвей сказал: — Хорошо. Стадия вторая…
Используя в качестве ориентира крошечный экран, который показывал связь его изображения с динозавром, Конвей снова потянулся вперед. Высоко вверху, на противоположной стене корпуса, включился другой невидимый силовой луч, синхронизируя свои движения с рукой, которая теперь, по-видимому, поглаживала широкую шею пациента, и оказывая сильное, но нежное давление. После первого мгновения паники пациент вернулся к еде и время от времени слегка вздрагивал. Арретапек сообщил, что ему понравилось это ощущение.
— Теперь, — сказал Конвей, — мы начнем действовать жестко.
Две огромные руки уперлись ему в бока, и мощное давление опрокинуло его с таким грохотом, что земля содрогнулась. Теперь, охваченный настоящим ужасом, он бешено колотил и дергался в тщетной попытке поднять свое тяжелое и неуклюжее тело на ноги. Но вместо того, чтобы нанести смертельный урон, огромные лапы продолжали только поглаживать. Бронтозавр успокоился и снова начал проявлять признаки удовольствия, когда руки переместились в новое положение. Тяговый и прижимной лучи одновременно подхватили лежащее тело, подняли его вертикально и опрокинули на противоположную сторону.
Используя антигравитационный пояс, чтобы увеличить свою подвижность, Конвей начал прыгать через бронтозавра и вокруг него, а Арретапек, который поддерживал связь с пациентом, постоянно сообщал о воздействии различных раздражителей. Он гладил, похлопывал, колотил и толкал гигантскую рептилию раздутыми, нематериальными руками и ногами. Он дергал ее за хвост и хлопал по шее, и все это время тяговые и прессорные лучи не отставали от него ни на шаг…
Нечто подобное случалось и раньше, не говоря уже о других вещах, которые, по слухам, довели одного инженера до запоя, а по меньшей мере четверых — до алкогольного опьянения. Но только после того, как был принят во внимание фактор размера, как это было сделано сегодня с этой чудовищной трехмерной проекцией, были получены такие многообещающие результаты. Раньше это было похоже на то, как если бы мышь трогала Святого Бернарда, в течение последней недели или около того — неудивительно, что бронтозавр был в безумной панике, когда с ним происходили всевозможные необъяснимые вещи, и единственной причиной, по которой он мог их видеть, были два крошечных существа, которые были ему едва видны!
Но вид, к которому принадлежал пациент, обитал на своей родной планете в течение ста миллионов лет, и сам он был невероятно долгоживущим. Хотя его мозг был крошечным, на самом деле он был намного умнее собаки, так что очень скоро Конвей заставил его сидеть, служить и подавать лапу.
А через два часа бронтозавр взлетел.
Он быстро поднялся с земли — чудовищный, неуклюжий и неописуемый объект с массивными ногами, совершающими непроизвольные движения, и огромной шеей, а хвост свисал вниз и медленно покачивался. — Очевидно, левитацией управлял мозг в крестцовой области, а не черепная коробка, — подумал Конвей, когда огромная рептилия приблизилась к связке пальмовых листьев, которые соблазнительно балансировали в двухстах футах над ее головой. Но это была мелочь, это была левитация, это было главное. Если только… — Ты помогаешь? — Конвей резко спросил Арретапека.
Ответ был по необходимости ровным и безэмоциональным, но если бы ВУХГ был человеком, это был бы вопль абсолютного триумфа.
— Добрая старушка Эмили! — крикнул кто-то в телефон Конвея, вероятно, один из операторов силового луча, а затем: — Смотрите, она проезжает мимо!
Бронтозавр промахнулся мимо подвешенного пучка листвы и продолжал быстро подниматься. Он предпринял неуклюжую, судорожную попытку дотянуться до него мимоходом, что привело к резкому вращению. Дальнейшие неистовые движения шеей и хвостом только усугубили ситуацию.
— Лучше уберите ее оттуда, — настойчиво произнес второй голос. — Это искусственное солнце может подпалить ей хвост.
— И это вращение вызывает беспокойство, — согласился Конвей. — Люди с тяговым лучом…!
Но он опоздал. Солнце, земля и небо закрутились в безумных петлях вокруг существа, которое до сих пор привыкло к твердой земле под ногами. Оно хотело вниз, или вверх, или еще куда-нибудь. Несмотря на отчаянные попытки Арретапека успокоить ее, она телепортировалась снова.
