В больничной библиотеке имелось несколько изданий о доисторических периодах Земли, как в виде магнитофонных лент, так и в виде старомодных и более громоздких книг. Конвей разложил их на столе для чтения и приготовился таким окольным путем удовлетворить свое профессиональное любопытство к пациенту.

Время пролетело очень быстро.

Конвей сразу же обнаружил, что динозавр — это просто общий термин, применяемый к гигантским рептилиям. Пациент, за исключением более крупного размера и увеличения костной ткани на кончике хвоста, по внешним физическим характеристикам был идентичен бронтозавру, который жил в болотах юрского периода. Он также был травоядным, но, в отличие от их пациента, не имел средств защиты от плотоядных рептилий того времени. Также было доступно удивительное количество физиологических данных, которые Конвей жадно впитывал.

Позвоночный столб состоял из огромных позвонков, и все они, за исключением хвостового, были полыми — такая экономия костного материала позволяла сохранять относительно низкую массу тела по сравнению с его огромными размерами. Это был яйцекладущий вид. Голова была маленькой, а объем мозга — одним из самых маленьких среди позвоночных. Но в дополнение к этому мозгу в области крестцовых позвонков находился хорошо развитый нервный узел, который был в несколько раз больше, чем сам мозг. Считалось, что бронтозавры росли медленно, а их огромные размеры объяснялись тем фактом, что они могли прожить двести и более лет.

Их единственной защитой от современных соперников было забираться в воду и оставаться в ней — они могли пастись под водой и, по-видимому, им требовался лишь короткий глоток воздуха. Они вымерли, когда геологические изменения привели к высыханию их болотистых местообитаний и оставили их на милость их естественных врагов.

Один авторитетный ученый заявил, что эти ящеры были самой большой ошибкой природы. И все же, по словам другого, они процветали в течение трех геологических периодов — триасового, юрского и мелового, — которые длились в общей сложности 140 миллионов лет, что действительно очень долго для “ошибки”, учитывая тот факт, что человек существовал всего около полумиллиона лет…!

Конвей покинул библиотеку с убеждением, что обнаружил нечто важное, но что именно, он сказать не мог; это было чувство глубокого разочарования. Перекусив на скорую руку, он решил, что ему очень нужна дополнительная информация, и есть только один человек, который, возможно, сможет ее ему предоставить. Он снова увидит О'Мару.

— Где наш маленький друг? — резко спросил психолог, когда Конвей вошел в его кабинет несколько минут спустя. — Вы поссорились или что-нибудь в этом роде?

Конвей сглотнул и постарался, чтобы его голос звучал ровно, когда он ответил: — Доктор… Арретапек хотел немного поработать с пациентом наедине, а я проводил кое-какие исследования по динозаврам в библиотеке. Я хотел узнать, нет ли у вас для меня дополнительной информации?

— Немного, — ответил О'Мара. Он пристально смотрел на Конвея несколько очень неприятных секунд, затем проворчал: — Вот оно…

Исследовательское судно Корпуса мониторов, обнаружившее родную планету Арретапека, осознав, какой высокой ступени цивилизации достигли ее обитатели, снабдило их гиперприводом. Одна из первых посещенных планет была необитаемым молодым миром, лишенным разумной жизни, но одна из ее форм жизни заинтересовала их — гигантский ящер. Они сказали галактическим властям, что при надлежащей помощи они могли бы сделать что-то, что принесло бы пользу цивилизации в целом, и поскольку ни одна телепатическая раса не могла бы солгать или даже понять, что такое ложь, им была оказана запрошенная помощь, и Арретапек и его пациент попал в Главный госпиталь сектора. О'Мара рассказал Конвею еще об одной мелочи. По-видимому, пси-способности ВУХГ включали в себя что-то вроде предвидения. Последнее, по-видимому, не принесло большой пользы, поскольку работало не с отдельными особями, а только с популяциями, и то так далеко в будущем и настолько бессистемно, что стало практически бесполезным.

Конвей ушел от О'Мары в еще большем замешательстве.

Он все еще пытался сложить разрозненные обрывки информации в нечто, имеющее смысл, но он был либо слишком уставшим, либо слишком глупым. Он определенно устал; последние два дня его мозг был словно в густом тумане от усталости…

Должно быть, между этими двумя факторами — приездом Арретапека и этой необъяснимой усталостью — есть связь, подумал Конвей: он был в хорошей физической форме, и никакие мышечные или умственные нагрузки раньше не вызывали у него такого ощущения. И разве Арретапек не говорил что-то о том, что зуд, который он испытывал, был симптомом какого-то расстройства?

Внезапно его работа у врача ВУХГ перестала быть просто неприятной и раздражающей. Конвей начал беспокоиться за свою личную безопасность. Предположим, зуд был вызван каким-то новым типом бактерий, которые не были обнаружены в его личном тесте? Он подумал о чем-то подобном, когда из-за своего беспокойства Арретапек отослал его прочь, но остаток дня подсознательно пытался убедить себя, что это ничего не значит, потому что интенсивность ощущений снизилась практически до нуля. Теперь он знал, что ему следовало бы поручить одному из старших врачей разобраться с этим. На самом деле, ему следовало бы сделать это сейчас.

Но Конвей очень устал. Он пообещал себе, что утром попросит доктора Маннона, своего предыдущего начальника, провести осмотр. А утром ему снова нужно будет снова настроиться на правильную волну в общении с Арретапеком. Он все еще беспокоился о странной новой болезни, которую, возможно, подхватил, и о том, как правильно извиниться перед высшей формой жизни, когда заснул.

На следующее утро в крышке его письменного стола образовалось еще одно двухдюймовое углубление, и в нем устроился Арретапек. Как только Конвей продемонстрировал, что проснулся, сев на кровати, существо заговорило:

— Со вчерашнего дня мне пришло в голову, — сказал представитель ВУХГ, — что я, возможно, ожидал слишком многого в плане самоконтроля, эмоциональной стабильности и способности переносить или не обращать внимания на незначительные физические раздражители от представителя вида, который, как вы понимаете, имеет относительно низкий уровень менталитета. Поэтому я сделаю все возможное, чтобы учитывать эти моменты в ходе наших будущих совместных отношений.

Конвею потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Арретапек извинился перед ним. Когда до него это дошло, то он подумал, что это было самое оскорбительное извинение, которое ему когда-либо приносили, и то, что он не сказал об этом собеседнику, говорит о его самообладании. Вместо этого он улыбнулся и настаивал на том, что это все его вина. Они отправились снова навестить своего пациента.

Интерьер переоборудованного транспортного средства изменился до неузнаваемости. Вместо полой сферы, покрытой грязным месивом из почвы, воды и листвы, три четверти доступной поверхности теперь представляли собой идеальное изображение мезозойского ландшафта. И все же это было не совсем то же самое, что на фотографиях, которые Конвей изучал вчера, потому что они были сделаны в далекую эпоху Земли, а эта флора была перенесена из родного мира пациента, но различия были на удивление малы. Больше всего изменилось небо.

Там, где раньше можно было смотреть на противоположную сторону полой сферы, теперь виднелся бело-голубой туман, в котором горело очень похожее на живое солнце. Полый центр корабля был почти полностью заполнен этим полупрозрачным газом, так что теперь человеку требовались острый глаз и ум, вооруженный предвидением, чтобы понять, что он стоит не на настоящей планете с настоящим солнцем в туманном небе над головой. Инженеры проделали отличную работу.

— Я и не думал, что здесь возможна такая сложная и реалистичная реконструкция, — неожиданно сказал Арретапек. — Вы заслуживаете похвалы. Это должно оказать очень хорошее воздействие на пациента.