X

Ложь соткана из противоречий. Это глубокий водоем, полный лукавого творчества, в котором легко утонуть, так и не увидев, что находится на самом дне. Тот, кто не сомневается, тот, кто предан, обречен на уязвимость. Созидающий ложь предает его и уничтожает первым. Лиля лишь в общих чертах помнила этот год, полный притворства и замалчивания. Ей было всего четыре года. Весь груз непоправимой неизвестности достался ее родителям.

Весна 1986 года не лгала. Она пришла в положенное время и в полном расцвете своих пленительных сил, неуловимых, живительных. Люди жмурились и улыбались, наслаждаясь долгожданной свободой субботы. Было 26 апреля. Дети играли на улице, почти не замечая теплую мощь ливня, внезапно обрушившегося на них сверху, оставляющего желтый налет на лужах. Цветущие сосны щедро делились своей яркой пыльцой с благоухающей влажной землей.

Маленькие сандалики шлепали по лужам, взбивая прохладное стекло воды. Короткие майки насквозь промокли, волосы топорщились, глаза сияли. День был полон ветра, дующего с запада, но солнце уже пригревало по-летнему, и небо было безоблачным и правдивым.

Так прошли выходные, и постепенно приблизился май. Люди вышли на обязательную первомайскую демонстрацию, бабушки в деревнях угощали детей молоком, крестьяне начинали посевную в привычном режиме. И только цветы в палисадниках, и листья на деревнях как-то странно помертвели, не дожидаясь прихода августа.

Евгения Александровна сидела в классе и, напряженно нахмурив лоб, проверяла детские тетради. Окно было приоткрыто, и ветер заигрывал с прозрачным тюлем, вдувая его невесомость и нежность. Чуть скрипя, приоткрылась дверь, настолько тихо, что мать Лили даже не обратила на нее внимания.

– Позвольте войти? Я не помешаю?

Евгения Александровна вздрогнула. Голос внутри словно заранее подсказал ей, что случилось что-то необычное. Она растерянно посмотрела в сторону посетителя и увидела бледное лицо директора. Взгляд мужчины был непривычно взволнованный, руки тряслись, и дверь немного ходила между его пальцами, преломляя свет из коридора.

– Евгения Александровна, закройте, пожалуйста, все форточки и сразу же приходите на срочное собрание в учительскую. Мы вас ждем.

Методично и ловко женщина захлопнула окна и тут же вышла из класса, забыв запереть дверь. Тревожный гул встретил ее рядом с учительской. Она зашла, села на ближайший стул и, немногословная, немного раздраженная внезапной помехой ее привычного распорядка дня, вперила взгляд в директора.

– Коллеги, я вызвал вас неожиданно, чтобы сообщить очень плохую новость. Мне сложно это говорить, – голос не повиновался, и мужчина сглотнул, суетливо закашлялся, – сохраняйте, пожалуйста, спокойствие. Произошла страшная авария на Чернобыльской атомной электростанции. Разрушение реактора носило взрывной характер, в окружающую среду было выброшено огромное количество радиоактивных веществ. Несчастье произошло всего в 130 км от нашего города и, по стечению обстоятельств, к сожалению, в этот день ветер дул именно в нашу сторону. Я вас всех отпускаю домой и предоставляю отпуск заранее. Быстро идите в детские сады и школы – забирайте детей. Закрывайте все форточки, сжигайте одежду, которая находилась на улице. Окна обязательно закройте мокрой марлей. Постарайтесь дома принять ванну с мылом, волосы остригите, а еще лучше – побрейте налысо. Выходя на улицу, носите головные уборы. Да и в целом, старайтесь находиться там пореже. Попытайтесь найти место в чистой зоне, куда можно вывезти детей. Торопитесь, родные мои, и старайтесь не падать духом. Спасайте себя и свои семьи. Да хранит нас всех Бог.

Тишина словно навечно застыла в кабинете. Тишина нестерпимая, оглушавшая больше раскатов грома или воя сирен. Безмолвие сменила паника. Люди бежали по лестницам, сердца словно переместились в виски и звучали там набатом обреченности. Бам, и Евгения Александровна споткнулась о бордюр и рассекла колено. Бам, и стрелка на колготках поехала куда-то на пыльную землю вниз вместе со струйкой крови. Бам, каблук подворачивался, и песок раздражал своей саднящей тревогой, набиваясь в туфли. Грохот колоколов сердца смешивался со слезами. Ноги не слушались и подворачивались, но продолжали бежать. Бежать из последних сил. Бежать к детям и мужу.

– Боже, о, Господи. Почему это произошло? Как случилось? Кто виноват?– неожиданно дважды за день нарушенный советский атеизм сменился жалобным всхлипом, заполнившим грудь Евгении Александровны, совсем как в далеком детстве,– что с нами будет? Быстро что-то придумать. Надо взять себя в руки. Как все это мерзко, противно, я – просто раскисшая неудачница. Как же не терплю этих слабостей и капризов. Просто дура. Так, не надо реветь, я приказываю тебе не реветь. Слезами горю не поможешь – это всегда надо помнить, не забывать,– женщина пыльным кулаком яростно вытерла глаза и вздернула гордую голову.– Так, сначала в сад, потом позвонить Леше. Затем бежать на вокзал, схватить билеты на поезд, если еще будут, и к тете. Да, я поеду с детьми к тете. Она всегда меня ждет, точно поймет и приютит. Вещи, брать ли вещи? Они ведь заражены… Куплю в Украине, на месте. Что он еще говорил? Ах, да, волосы. Нет, я лучше умру, но волосы оставлю при себе. Что скажет Леша? Лысое чудовище с опухшими глазами. Та еще красота! Но детей остричь обязательно, потом разберусь по приезду. Что с нами будет? Мы все умрем? Сколько осталось? Кто нам поможет?

Бег ускорялся, вихрился, сворачивался в скорые приготовления к отъезду. Хлопоты рвали воздух квартиры всплеском отчаяния. Закрытые окна породили духоту, свежее дыхание весны оказалось запретным и губительным. Кто знал, какой вздох станет последним? Ветер превратился в яд, дождь – в пламя. Все смешалось в вихре безысходности. Тревога стала биением сердца.

Они уехали ночью, по счастливой случайности схватив последние билеты в плацкартном вагоне возле туалета. Без чемоданов, подарков родне, надежд. Алексей Леонидович сутулым манекеном возвышался над толпой на перроне, одинокий, со страхом в глазах. Руки его вяло обвисли вдоль тела, растеряв всю возможную энергию для прощального жеста. Он прощался взглядом под зарослями ресниц. И в зарослях с тех пор навсегда поселилась тревога. Возможно, именно поэтому Лиля запомнила отца именно таким: с этими постоянно напряженными глазами. Глазами, провожающими поезд в бесконечную ночь.

Советское правительство объявило о катастрофе 28 апреля. Это была миниатюрная, невзрачная заметка в углу газетного листа. Она не привлекала внимания. Позже, когда новость разлетелась, проводились масштабные расследования, искали виновных. Выясняя, чем являлась авария: трагической ошибкой или спланированным терактом; была объявлена первая официальная причина происшествия. Но клубок фатального пренебрежения к собственному народу уплотнялся, ширился, полнился слухами. Люди говорили, что правительство все знало, но не отменило первомайскую демонстрацию. Городские автобусы были направлены на место катастрофы для эвакуации людей, а потом, как ни в чем не бывало, вновь возвращались на свои привычные маршруты. Начали выпадать волосы, оставляя в ваннах свои пугающие следы. Немедленно была привезена огромная партия югославского шампуня, и было объявлено, что это просто вина местных моющих средств, не соответствующих стандартам качества. Испуганные люди во многих местах, куда они переехали, превращались в жертв бойкота. Они были изгоями, «чумными». Были случаи, когда их дома поджигались. На работу брали в редких случаях, дети в школы не допускались. Все боялись радиоактивного фона, избегая пострадавших. Начало расти кладбище, врачам под страхом смерти запрещали сообщать о раке, смертях при родах, уродствах и иных последствиях. Приехавшие японцы выполнили диагностику пострадавшей территории и в ужасе умчались, отказавшись находиться в проклятом месте. Запрещали употреблять продукты, пользоваться дарами природы. Пошли слухи, что в день трагедии из пушек разгоняли радиационные облака, меняя их курс, не позволяя двигаться на Москву. Территория Белоруссии была принесена в жертву.