Дана отрицательно покачала головой.

— С ней покончено. Больше не желаю ею заниматься.

— Но у тебя были такие большие амбиции. Разве не так?

— Были, теперь нет.

— Куда же они делись?

— Я поняла, у меня нет будущего в этой профессии. Это только пустая растрата сил и времени.

— Но ты же хороший художник.

— Да, у меня хорошая шокла, но нет таланта. А это разные вещи. Скажи, Женя, ты же всегда про это знал?

— Знал, — после небольшой паузы признался Болтнев.

— Почему же молчал?

— Ты бы не поверила, только бы обиделась. Разве не так?

— Так. Неужели все, что случилось со мной, только для того, чтобы я это осознала?

— Не исключено. Хотя, что мы можем знать о таких вещах. Впрочем, так ли это важно? Главное, что ты пришла к правильному выводу. Когда ты стала создавать эти новые картины, я был изумлен и никак не мог понять, как они из тебя пошли. И решил, что скорей всего никогда этого не пойму.

— Теперь тебе ясно?

— По крайней мере, ясней. Дана, я понимаю, ты ждешь от меня каких-то слов, какого-то решения. Но мне нужно все обдумать. Если быть до конца честным, то я сам не понимаю, что я сейчас испытываю. Были минуты во время твоего рассказа, когда я тебя ненавидел.

— Я это ощущала. Спасибо, что ты никак этого не выразил.

Болтнев махнул рукой.

— Нам сейчас лучше всего ненадолго расстаться. Когда разберусь в себе, то обещаю, сразу же дам тебе знать.

— Как скажешь, — покорно согласилась Дана. Она понимала, что на большее сейчас ей не стоит рассчитывать.

Болтнев кивнул головой, встал, и, не прощаясь, быстро пошел к выходу из кафе.

В течение последующих нескольких дней никто не беспокоил Дану, за все это время не раздалось ни одного звонка, ни один человек не постучался в ее дверь. Она терялась в догадках, что же происходит, но сама тоже ни кому не обращалась. Она решила выжидать. Но при этом едва ли не с каждым часом усиливалось беспокойство, мрачные мысли постоянно бороздили ее сознание, не позволяли надолго расслабиться. Правда, все это время Дана по сути дела, ничем не занималась, если не считать того, что слушала музыку, ходила на короткие прогулки, готовила еду. Хотя аппетита почти не было, но совсем не есть тоже не могла, она и без того чувствовала такой слабой, что периодически кружилась голова.

Дана постоянно думала о том, правильно ли поступила, что обратилась к Болтневу? И чем больше размышляла на эту тему, тем прочнее убеждалась в том, что в данной ситуации для нее это был единственный выход. Сколько она не искала другой, ничего найти не могла. Все остальные были еще хуже, еще сомнительней. И уж если кто и способен ей помочь, так это он. Надо было давно ему все рассказать, он бы тогда отговорил ее от всех этих сомнительных поступков. В конце концов, мог бы просто запретить так вести себя.

Послушалась ли она его? На этот вопрос ясного ответа Дана не находила. Но не исключала того, что могла и послушать. И тогда она бы не мучилась сейчас от не затухающего ни на минуту беспокойства.

Первой объявилась Аничкова. Она влетела в ее квартиру без приглашения. И Дана по выражению ее лица поняла, что прийти к ней заставили Марину важные события.

— Послушай, ты не знаешь, что происходит? — после минимального предисловия спросила Аничкова.

— Марина, ты сейчас о чем? — стараясь казаться невозмутимой, как сфинкс, поинтересовалась Дана.

— Гершович больше не желает о тебе и слышать, все твои картины удалил из своей галереи. Тебе их не прислал?

— Нет.

— Вы поругались?

— Я его не видела уже давно. Даже не созванивались. Так что поругаться никак не могли.

— Но тогда в чем все-таки дело?

— А ты его спрашивала?

— Первым делом.

— И что он сказал?

— Выругался матом — это был весь его ответ.

— Тогда я не знаю, — демонстративно пожала плечами Дана.

Аничкова смерила ее недоверчивым взглядом.

— Никогда не поверю, что ты ничего не знаешь. Говори, — потребовала она.

— Рада бы сказать, да нечего.

— И тебе все равно? То, что Гершович снял твои картины, это означает, что он не будет больше работать с тобой.

— Скорей всего ты права.

Глаза Аничковой от охватившего ее гнева расширились до невероятных размеров, и она закричала:

— Ты не имеешь права так со мной обращаться! Я не последний человек в этой истории. Я тоже вложила в нее свои силы. И это я свела тебя с Гершовичем. Колись!

Мысленно Дана признала, что в словах Марины есть своя правота, она пусть и не бескорыстно, но действовала в пользу ее, Даны. Но рассказывать ей, как все обстоит на самом деле, она сейчас не готова. Может быть, как-нибудь позже.

— Я сказала, что не знаю. Когда сама все проясню, расскажу.

— И как ты намерена это сделать? Только к нему лучше не заявляйся, даже не представляю, что он с тобой сделает.

— К Гершовичу я идти не собираюсь, — сказала Дана. Это была правда, разговаривать с ним ей совершенно не хотелось.

— Тогда как ты узнаешь?

— Рано или поздно все станет ясным. Буду ждать.

Внезапно Аничкова остыла и даже сдулась.

— Черт с тобой, не хочешь, не признавайся. Только я не верю, что ты не в курсе того, что происходит. Пойду, еще дел до черта. — Аничкова встала и вяло поплелась к выходу. Внезапно она остановилась. — Какой проект сорвался! — с огорчением воскликнула она. — Сколько бы мы с тобой бабок срубили. Так хочется купить домик у теплого моря. И чтобы там никогда бы не было из всех этих козлов. — Она безнадежно махнула рукой и вышла.

Дана не сомневалась, что действия Гершовича вызваны Болтневым; больше просто некому. Но тогда почему он сам не подает о себе вестей. Не желает с ней общаться? Это предположение резко испортило ей настроение. Может, стоит позвонить ему?

Дана уже взялась за телефон, но в последнее мгновение передумала. Нет, она сделала все, что могла, теперь его ход. Ей остается только покорно ждать и надеяться столько времени, сколько понадобится Болтневу, чтобы созреть связаться с ней.

Утром кто-то позвонил в дверь. Дана еще спала, но она тут же проснулась и вскочила с кровати. Она была уверенна, что, наконец, явился Болтнев.

На пороге стоял какой-то незнакомый паренек и не без труда держал в руках большую коробку.

— Ты кто? — разочарованно спросила Дана.

— Я — курьер. Просили доставить. Распишитесь тут. — Он подал Дане квитанцию, она, даже не посмотрев, как следует на нее, расписалась. Курьер протянул ей свою ношу и исчез.

Дана вернулась в комнату, распаковала коробку. В ней лежали картины, которые висели еще недавно в галерее Гершовича. Она достала их и сложила в угол. Затем поискала записку, но ее не было. «Ну и ладно, сказала она, себе, — так даже лучше. Только не хватало еще выяснять отношения. А вот Жени, как не было, так и нет. И это печально».

Как и предыдущий день, Дана провела в безделье и ожидании. Слонялась по квартире, вышла в магазин пополнить запас продуктов и вина, долго слушала музыку в Интернете.

Болтнев появился, когда уже стемнело, а Дана уже перестала его сегодня ждать. Когда она его увидела на пороге, едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Но сумела сдержать свой порыв.

Болтнев вошел и вдруг поморщился.

— Ужасно пахнет, надо открыть окно, — сказал он.

Дана рванулась открывать окна. В самом деле, пахнет ужасно, а она до этого момента и не ощущала.

Дана снова подошла к Болтневу.

— Ты голоден?

— Да, — ответил он.

— Я быстро что-нибудь сварганю. Ты не против?

— Не против.

Его односложные ответы ей не очень нравились, но она решила не делать поспешных выводов. Столько времени ждала его появления, подождет еще немного, подумала она. Зато, какая она молодец, что купила продукты. Вот был бы ужас, если бы ей чем было бы его кормить.

Пока Дана готовила, Болтнев молча сидел на стуле. Она периодически посматривала на него, но тоже не начинала разговора. Ей было страшно, что он может сказать не то, что она хочет от него услышать.