Только сейчас Дана обратила внимания на то, что рядом с Нефедов стоял большой пакет. Он достал из него завернутый холст, развернул его и протянул ей.

Дана моментально поняла, какая эта прекрасная картина. И написана в той самой стилистике, что и ее два полотна. Отличить было практически нереально.

— Ну как? — поинтересовался Нефедов.

— Великолепно, — искренне ответила Дана.

— Я дарю тебе картину, — сказал Нефедов.

— Я не могу ее принять, — отказалась Дана. — Это слишком щедрый подарок. Эта картина стоит приличных денег. Гершович сумеет ее выгодно продать.

— Я тоже так думаю, — согласился Нефедов. — Но я ее ему не отдам, это сделаешь ты от своего имени.

— Ты с ума сошел!

— Нет, я все обдумал.

— И что же ты обдумал?

— Я стану писать такие картины, а ты их будешь выдавать за свои.

— Что же ты за это хочешь?

Нефедов не отвечал, он смотрел куда-то в сторону. Дана проследила за его взглядом, и у нее екнуло сердце. Рядом с ее кроватью лежала упаковка от презервативов, которыми они использовали с Федором. Она совсем забыла о ней и не убрала. Теперь он знает, чем она занималась этой ночью. Ну и пусть, в конце концов, она никого не убила.

— Встречаться с тобой, заниматься любовью. Я все время тебя хочу. Это какое-то наваждение.

— Как часто?

— Часто. А начать прямо сейчас.

Дана снова посмотрела на полотно. Все противилось в ней этому предложению. Ну, не хочет она его, хоть тресни! Но если заключить с ним такой бартер хотя бы на время, пока она не отыщет Юлия, это может решить ее проблему. С другой стороны — это огромный обман. И если он вскроется, она может забыть о том, что художница. Ее никто не будет воспринимать в качестве нее, а только как обманщицу и мошшеницу. Что же делать?

Она посмотрела на Нефедова, он не спускал с нее глаз, ожидая ее вердикта. При этом его лицо было таким напряженным, что Дана даже испугалась, как бы не случилось что-нибудь сейчас с ним.

Гершович разглядывал картину так долго, что Дана стала тревожиться за ее судьбу. Уж не обнаружил ли он своим опытным глазом, что не она ее писала. Она не переживет своего разоблачения. И затем она только согласилась на условия Нефедова.

Неожиданно галерист как-то странно встрепенулся и взглянул на Дану. Она увидела, что он сильно взволнован.

— Поздравляю, Дана, скажу честно, не ожидал, что вам удастся сделать такое, — произнес Гершович.

— Вам понравилось, Александр Яковлевич?

— Пока из трех полотен это, безусловно, самое лучшее, хотя и те хороши. Но меня даже радует не это. — Он сделал многозначительную паузу.

— Что же именно?

— Ваш прогресс, быстрый и при этом значительный.

— Значит, вы берете картину?

Гершович взглянул на Дану так, словно бы она задала глупейший вопрос.

— Разве я могу не взять такую прекрасную работу. Знаете, за сколько ее можно продать?

— Не очень, — призналась Дана.

Вместо ответа Гершович усмехнулся.

— Не беспокойтесь, цена вам понравится, — усмехнулся он. — Кстати, на две предыдущие картины уже есть спрос.

— Правда! — воскликнула Дана.

— Не имею привычки обманывать, девушка. Но я не буду их здесь продавать.

— Почему?

— Скоро я организую выставку в Нью-Йорке, в одной очень известной галереи. Не сомневаюсь, там мы продадим ваши картины совсем по другой цене. Вы подождете?

— Как скажите, Александр Яковлевич. Вы разбираетесь в таких вопросах намного лучше меня.

— Уж в этом не сомневайтесь, — засмеялся галерист. Он вдруг подошел к Дане и нежно и аккуратно взял ее ладонь в свою руку. — Дана, вы очень талантливы, я думаю, вы и сами не представляете, насколько. И вы должны беречь и развивать ваше дарование. И тогда с моей помощью… Мы же будем и дальше с вами сотрудничать? — строго посмотрел он на нее.

— Конечно. — Дана готова была провалиться не только сквозь землю, но и сквозь другие планеты солнечной системы. Ей было нестерпимо стыдно и больно. Похвалы старого галериста били ее наотмашь, ведь она знала, что это не ее заслуга. Как ни странно, в первых двух картинах — Юлия, без него они бы ни за что не возникли, а третья — целиком достижение Нефедова. Даже подпись на ней он сделал сам, скопировав ее росчерк с других полотен. Больше всего ей хотелось немедленно убраться отсюда восвояси.

Как она могла согласиться на условия Нефедова — секс за картины. Это какой-то просто бред. Отныне она должна за каждое новое полотно расплачиваться своим телом. Еще несколько минут назад она полагала, что этот пункт самый ужасный и отвратительный в их сделке. Но теперь она знает, это не так, самый ужасный и отвратительный пункт — это выдавать чужие работы за свои и выслушать похвалы своему таланту, зная, что она их не заслужила. И это будет повторяться снова и снова. И сколько может продолжаться эта эпопея? Даже представить страшно, ведь начав, ее можно закончить одним способом — огласив правду и тем самым согласившись выставить себя на позор. И после него она уже не сможет быть художником, никто не станет покупать ее картины. Перед ней просто закроют все двери в этот мир. Поддавшись искушению, она натворила больших бед, сама подписала себе приговор. Да еще теперь вынуждена спать с человеком, который с сексуальной точки зрения вызывает у нее омерзение.

Дана с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Гершович уловил изменение ее настроения.

— Что с вами, Дана? Что-то не так, что-то вас не устраивает?

— Все устраивает, — поспешили ответить Дана. — Просто я очень взволнована. Еще совсем недавно ни о чем таком и не мечтала.

— Я вас очень хорошо понимаю. Но поверьте старому и опытному галеристу, люди быстро привыкают к своему новому статусу. Деньги и слава имеют такие волшебные свойства, они позволяют человек жить не так, как он вынужден, а так, как хочет. И это делает его счастливым. Совсем скоро вы это почувствуете.

— Буду ждать этот момент с большим нетерпением. А теперь, если не возражаете, я пойду, у меня на сегодня еще есть дела.

— Разумеется, идите. И думайте о новых картинах. Желательно отправить в Нью-Йорк не меньше десяти. Тогда мы с вами выстрелим не одиночными выстрелами, а целым залпом. Если о вас заговорят в Америке, считайте, что о вас заговорит весь мир.

Дана вышла на улицу. Некоторое время она сидела неподалеку от галереи на скамейке. Ей надо было прийти в себя, успокоиться. Затем из сумочки достали список организаций, членом которой мог быть Юлий. Теперь он необходим ей еще больше, чем раньше. Только он способен освободить ее от власти Нефедова, если она сумеет писать собственные картины.

Дана вернулась домой в совершенно расстроенных чувствах. Ее две новые попытки поиска Юлия завершились полным фиаско. В одной месте ее просто высмеяли, сказав, что мужчин для замужества надо искать в других заведениях, в другом — все кончилось еще печальней. Сначала администратор клуба — так он представился — встретил ее очень доброжелательно, подробно стал расспрашивать о человеке, которого она искала. Затем предложил ей пройти в его кабинет, чтобы посмотреть, нет ли его в базе. Воодушевленная Дана, ничего не подозревая, с радостью последовала за ним. Он же закрыл на ключ дверь и набросился на нее. Дане пришлось отбиваться, ей удалось вырваться из его лап. Схватив стул и угрожая им, она заставила его открыть ей и выбежала из помещения.

На улице, найдя скамейку, она просидела на ней не меньше полчаса, приходя в себя. После чего поехала домой.

Хотя Дана почти весь день ничего не ела, аппетита не было никакого. Выпила полбутылки вина и легла на кровать. И быстро забылась.

Из забытьи ее вывел звонок в дверь. Еще не до конца придя в себя, она пошла открывать.

Аничкова смотрела на Дану, не скрывая своего изумления.

— Ты случаем не заболела? — спросила она.

— Нет, а что? — в свою очередь спросила Дана.