Он приближает свои губы к моим в медленном поцелуе с закрытыми ртами, таком мягком, что это похоже на трепет крыльев бабочки. Целует каждый уголок, мою верхнюю губу, затем нижнюю, и, наконец, завладевает моим ртом. Его язык скользит по моему, медленно лаская, нежно уговаривая, смакуя момент, как будто этот поцелуй был записан и кто-то включил замедленную съемку — глубокую, чувственную и осторожную.

Итан был прав — я чувствую, как таю под контролем его рта. Мои мышцы превращаются в клейкую массу, ноги теряют всякую чувствительность. Я испытываю иррациональное желание откинуться спиной назад, почувствовать, как парень ползет по мне, и прижаться всем весом к моим бедрам. Каждое нервное окончание оживает, делая мою кожу гиперчувствительной к его прикосновениям — прижатию его большого пальца к моей шее, перебиранию моих волос между его пальцами.

Слишком быстро Итан разрывает поцелуй, упирается лбом в мой лоб и тяжело дышит.

— Хорошо, да? — говорю я, имея в виду ананас и надеясь развеять некоторую неловкость, которая, боюсь, нарастет между нами.

Парень моргает, открывая глаза, и смотрит на меня.

— Лучшее, что у меня когда-либо было.

Я думаю, что он говорит об ананасе, но глупая, иррациональная часть меня надеется, что, возможно, речь идет о поцелуе. Может быть, Итан говорит обо мне.

А может, он просто выдает те же старые избитые фразы, которые использовал в отношении всех женщин, с которыми был. От этой мысли у меня сводит желудок.

— Мне нравится смотреть, как ты ешь. — Итан протягивает мне бутылку воды, берет себе одну и устраивается на своей половине джакузи.

Как он может так себя контролировать, в то время как я чувствую головокружение и опьянение от поцелуев? Практика с тысячей женщин.

Я выбрасываю эту мысль из головы и заставляю себя отойти от еды и вернуться в воду.

Парень изучает меня с восторженным восхищением.

— Никогда не был рядом с женщиной, которая наслаждалась бы едой так, как ты.

Мои щеки краснеют от смущения, и я надеюсь, что он думает, что это из-за горячей воды.

— Когда я была маленькой, в доме никогда не было достаточно еды. — Я неловко смеюсь. — Я ем так, как будто это мой последний шанс. Старые привычки.

— Мне это нравится.

Почему Итан продолжает так на меня смотреть? Как будто я в меню, и он хочет съесть меня на случай, если у него никогда не будет другого шанса.

Если бы была смелой и сексуально раскрепощенной, то пересекла бы ванну, оседлала его бедра и потребовала, чтобы он закончил то, что начал. Но я не такая, поэтому откидываю голову назад, закрываю глаза и проклинаю свою слабость.

ИТАН

Является ли ананас афродизиаком?

Делаю мысленную пометку, погуглить это, когда вернусь в свою комнату. Либо в этом тропическом фрукте есть ферменты, делающие твердым мой член, либо Томми меня безумно возбуждает.

Из джакузи, сквозь пелену пара, я наблюдаю, как она возится с бутылкой воды и смотрит куда угодно, только не на меня. Ей не хватает сексуального опыта, уверенности, и Томми неловко озвучивает свои желания — все качества, которые я нахожу отталкивающими. Женщины, которые точно знают, чего хотят, и просят об этом, возбуждают меня, делая мою работу намного проще. Меньше догадок, отсутствие страха отказа, низкий риск зайти слишком далеко слишком рано.

С Томми мне приходится пытаться читать ее мысли, внимательно слушать сигналы, которые подает ее тело, и чертовски надеяться, что не ошибаюсь в интерпретации. Когда я поцеловал вкус ананаса с ее губ, ее бедра задрожали от прикосновения к моей грудной клетке. Может быть, желание. Может быть, страх. Я выбрал безопасный путь и отступил, хотя сделать это было очень сложно.

Девушка обхватывает губами горлышко бутылки с водой, и я наблюдаю за ее горлом, пока она глотает. Мои фантазии приводят меня в самые развратные места в моей голове, туда, куда я никогда не попаду с Томми. Я задаюсь вопросом, зачем трачу время? Она была права, когда говорила, что есть другие женщины, которые могут дать мне именно то, чего я хочу. И все же я здесь, очарованный неопытным сорванцом.

— Не мог бы ты перестать так смотреть на меня? Мне от этого не по себе. — Она складывает ноги перед собой, обхватывает руками голени, а подбородок кладет на колени.

— Мне нравится смотреть на тебя. — Я кладу руки на кафельный бортик ванны. — У тебя никогда не было парня?

Ее лицо, и без того красное от теплой воды, становится еще краснее.

— Тебя это действительно удивляет?

— Да. — Да, блядь. То есть, конечно, она не выделяется в толпе, как большинство женщин, к которым я привык, но любой придурок, который потратит минуту на то, чтобы заглянуть за ее одежду и под козырек бейсболки, увидит, насколько она сексуальна. Не говоря уже о других ее качествах, например, что она ест то, что хочет, смеется над собой, не ломается и не плачет, когда ее обижают или что-то задевает ее чувства. Томми не извиняется за то, что она не такая, как все, и не боится послать кого-то вроде меня в задницу.

— Я никогда не была рядом с людьми моего возраста. — Она проводит рукой по пузырькам, наблюдая, как они лопаются на ее ладони. — Время от времени какой-нибудь парень приставал ко мне, но расти с «Элит» было все равно, что иметь шестьдесят старших братьев. Они всегда быстро отшивали тех, кто пытался.

— Кроме Питера. — Я сгибаю руку, чтобы не сжать ее в кулак.

— Он был моим первым поцелуем, — говорит она, глядя на воду перед собой. — Это все.

— Когда?

— Эм… — Она неловко смеется. — Несколько месяцев назад?

— Черт, — говорю я, ухмыляясь. — От новичка до эксперта всего за несколько месяцев.

— Ха! Я далеко не эксперт.

— Я довольно хорошо разбираюсь, когда дело доходит до поцелуев, а ты…

— Ладно. Достаточно. — Девушка опускается под воду, ее голова исчезает под поверхностью. Всплывает через несколько секунд, откидывает волосы с очень красного лица, и вытирает воду с глаз. — Мы можем, пожалуйста, сменить тему?

С раскрасневшейся, влажной кожей и без чего-то, за чем можно спрятаться, Томми наконец-то выглядит на свой возраст. Восемнадцатилетняя и опасно привлекательная.

— Как твое настоящее имя?

— Это не имеет значения. Никто не называет меня по имени, кроме мамы, а я не живу с ней с восьми лет и не видела ее много лет. — Она прикусывает губу.

— В чем дело?

— Ничего, просто… — Она качает головой и берет кусок пиццы, откидывая голову назад, чтобы откусить побольше. — Это глупо, — говорит она с полным ртом пепперони.

— Расскажи мне. — Я удивляюсь, когда понимаю, что хочу знать, что она собирается сказать. Опять же, это довольно редкое явление, когда я разговариваю с женщинами.

Девушка сглатывает и смотрит на свой ломтик в поисках следующего идеального кусочка.

— Иногда я задаюсь вопросом, если бы она воспитывала меня, может быть, я была бы более… нормальной.

— Быть нормальным — это скучно. — Я тоже беру кусок пиццы. — Но ты другая, это правда. — Я откусываю полный рот пиццы и жую.

— Помнишь тот день, когда ты поймал меня между автобусами, чтобы натереть блестками?

— Как я мог забыть? — Я подмигиваю ей, вспоминая ее тело, прижатое к моему, и то, как сильно мой член одобрил это.

— Никто не спросил меня о том, чем мы занимались.

— Это хорошо, правда? Невесело объяснять, как у парня встал член в трусах, пока он терся об тебя.

— Тебе обязательно быть таким иллюстративным?

Я делаю вид, что обдумываю этот вопрос.

— Да. Может, никто не спрашивал, потому что никто нас не видел?

«Кроме Эшли», — добавляю я мысленно.

Она качает головой.

— Все относятся ко мне как к одному из парней. Пол — единственный, кто когда-либо смотрел на меня, как на женщину.

— Не единственный, — говорю я.

Девушка очаровательно фыркает и бросает недоеденную корочку на поднос.

Мы закончили вечер около полуночи. Я проводил Томми обратно в ее номер, даже не обняв ее на прощание.