Переводчик: Светлана П.

Редактор: Дания Г.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Татьяна С.

ПРОЛОГ

Десять лет назад

ТЕЙЛОР

Мама всегда говорила, что вода в кастрюле, за которой наблюдают, никогда не закипит. Со своего табурета на кухне я смотрю вниз в кастрюлю с водой, наблюдая, как крошечные пузырьки всплывают на поверхность. Еще одна ложь. Для мамы это обычное дело.

Я почти ничего не ела после школьного обеда в пятницу. Календарь, криво висящий на стене кухни, гласит, что сегодня воскресенье. Мама уехала на выходные, а у меня в шкафах осталось совсем немного еды. Мой живот урчит весь день. Но я приберегла последнюю коробку макарон с сыром, потому что мама всегда приходит домой по вечерам в воскресенье.

Часть меня хотела бы, чтобы та не приходила домой, чтобы я могла взять всю коробку себе, но маме это не понравится. Она бы назвала меня эгоисткой. Я слышу, как та кричит на меня, даже когда ее здесь нет.

«Ты не ценишь, через что мне приходится проходить, чтобы поставить еду на стол!»

Макароны опускаются на дно кастрюли, и я помешиваю их деревянной ложкой. Часы на микроволновке показывают, что сейчас восемь тридцать вечера. Мама уже должна была быть дома.

Может быть, сегодня я все же получу всю коробку в свое распоряжение.

Дверь распахивается как раз в тот момент, когда я накладываю ужин в тарелку.

— Тейлор! — Мама вбегает с сумочкой в одной руке и пакетом в другой. — Тейлор, иди сюда… — Ее слова обрываются, когда она видит, что я стою на коленях на стуле за столом.

Пуговицы ее рубашки расстегнуты, и она спадает с одного плеча, показывая часть черного бюстгальтера. Мама ставит пакет на стол, и оттуда доносятся запахи горячей еды и специй, и я наклоняюсь, чтобы заглянуть внутрь.

— Поторопись, у нас мало времени. — Она вытаскивает миски из шкафов, и с каждым резким движением резинка на ее конском хвосте опускается все ниже.

Она судорожно наполняет миски картофельным пюре, капустным салатом и, наконец, вываливает порцию жареной курицы на большую тарелку. Я тянусь за куриной ножкой. Мама шлепает меня по руке. Я смотрю на нее, и кладу руку на живот.

— Пока нет. — Она говорит торопливо, спеша запихнуть все контейнеры из-под еды в и без того полную корзину для мусора. — Поторопись. Приведи себя в порядок. Он будет здесь с минуты на минуту.

Я знаю, что она говорит со мной, хотя не смотрит на меня. Поэтому слезаю с табурета и ставлю пустую кастрюлю из-под макарон в раковину. Что она имеет в виду, говоря «привести себя в порядок»? Уходить из-за стола с горячей едой только для того, чтобы принять душ, кажется глупым. Мой желудок издает еще один урчащий звук. Я уже собираюсь спросить, могу ли принять душ после еды, когда мама замирает и смотрит на входную дверь. Тяжелые шаги становятся громче по мере того, как они поднимаются в нашу квартиру на втором этаже.

— Черт, — бормочет она. Ее руки трясутся, когда она собирает свои светлые волосы в тугой хвост.

Мама похожа на голливудскую актрису с загорелой кожей, голубыми глазами и длинными ногами. Она говорит, что все женщины должны использовать то, что дал им Бог, чтобы преуспеть в жизни. Но ей Бог дал каштановые волосы и веснушки, которые она постоянно скрывает косметикой. Она говорит, что Бог иногда совершает ошибки. Я не понимаю этого, но мама клянется, что все станет понятно, когда вырасту.

Она возится с пуговицами рубашки, когда открывается дверь. Я наблюдаю, как выражение ее лица меняется на более спокойное.

— Элайджа! Что ты здесь делаешь?

Плечи моего отца такие же широкие, как дверной проем, и он такой же высокий. Папа заносит спортивную сумку внутрь, и хотя нижняя половина его лица покрыта густой бородой и усами, я вижу по его глазам, что он не улыбается.

— Я отправил сообщение, что буду здесь через полчаса, — говорит он достаточно спокойно, хотя его глубокий голос заставляет волосы на моих руках встать дыбом. Отец закрывает дверь и направляется ко мне. Я вижу, как приподнимаются уголки его усов. — Только посмотри на себя. Ты растешь как сорняк, Томми…

— Ты не видел ее восемь месяцев, конечно, она выросла. И перестань, пожалуйста, называть ее так. — Мама разглаживает переднюю часть своей рубашки, но папа не отрывает от меня взгляда.

Он подходит ближе ко мне и приседает на корточки. Его глаза сверкают, когда отец осматривает мое лицо, но хмурится, когда смотрит на мои волосы и рубашку. Я пытаюсь прикрыть пятна, и папа смотрит на мои руки. Мои ногти грязные и нуждаются в стрижке. Мне становится жарко, пока он изучает меня.

Наконец его усы начинают слегка подёргиваться, и отец снова смотрит мне в глаза.

— Восемь лет. Ты получила открытку, которую я послал тебе на день рождения? Я выбрал ее, когда мы проезжали через Мемфис. Я знаю, как сильно ты любишь Элвиса.

Я смотрю на маму, потому что не получала никаких поздравительных открыток, и не знаю, как ответить.

Она бросается к нам и кладет руку на мускулистое плечо моего отца.

— Мы так и не получили открытку. Наверное, потерялась на почте.

Прищурившись он смотрит на ее руку на своей футболке. Я отступаю назад, опасаясь, что сейчас начнутся крики. Когда мой отец возвращается в город с работы, всегда много криков.

Он смотрит на меня, хмурится и с крошечным кивком встает во весь рост.

— Здесь вкусно пахнет.

— Да, ну, мы готовили весь день, не так ли, Тейлор? — У нее глаза большие, как будто она умоляет меня согласиться.

Мама всегда заставляет меня лгать. Например, когда просит притворяться, что я поскользнулась и упала в ресторане, чтобы мы могли получить бесплатную еду.

Я киваю.

— Весь день, да? — Папа выдвигает стул, затем протягивает мне руку.

Я не беру ее, прижимаю свою руку к животу, но сажусь на стул. Он подвигает меня ближе к столу. Когда проходит за мной, большими пальцами сжимает мою шею, и это похоже на объятие.

— Да, практически весь день. — Мама садится на свое место, кладет салфетку себе на колени и накладывает на мою тарелку картофельное пюре с курицей.

Папа сидит на другом конце стола. От его веса маленький стул скрипит. Он ставит локти на стол и смотрит поверх еды на маму.

— Когда я проходил мимо твоей машины, двигатель был горячим.

Беру у нее свою тарелку, и не успеваю двигать вилкой достаточно быстро, пока запихиваю в рот кусочек за кусочком. Картофель смешивается с салатом, макароны с сыром тоже, но я слишком голодна, чтобы заботиться об этом.

— Господи, Тори. — Папа ругается себе под нос. — Когда Томми ела в последний раз?

— Может, хватит ее так называть! Она же девочка. Смотри! — Она отдергивает мою руку от тарелки, царапая меня своими длинными ногтями. — У нее появляются сиськи.

Униженная, я вырываю у нее свою руку и прикрываю грудь. Мое лицо пылает, и я не могу заставить себя проглотить еду, набитую за щеками.

Мой отец ругается, пять или шесть раз подряд. Встает, кладет вилкой дополнительный кусочек курицы на мою тарелку и протягивает тарелку мне.

— Милая, почему бы тебе не закончить ужин в своей комнате? Нам с твоей мамой нужно поговорить.

Я беру тарелку и бегу из кухни с опущенной головой.

В этот момент начинаются крики. Они думают, что я не смогу услышать, но наша квартира слишком маленькая. Мне даже слышно через стену, как соседка миссис Эванс разговаривает по телефону. Со свежим вкусом еды на языке и все еще пустым желудком я сажусь на пол в своей спальне, чтобы закончить ужин.

— Ты не увезешь мою дочь из страны. — Это сказал мой отец. Он не кричал, но слова прозвучали еще страшнее от того, как тот их произнес.

— Да ладно. Мы говорим о Митчелле Ван Бюрене. Мы будем жить на его вилле. У него больше денег, чем у Бога…

— Неважно, сколько у него денег. Ты оставишь ее одну на гребаной вилле, как делаешь здесь, в Лос-Анджелесе.

Я не знаю, что такое вилла, и хватаю куриную ножку, обгладывая каждый кусочек мяса с кости.